От чудовища к человеку

Звенья цепной изгороди загремели, когда он грубо врезался в нее, звук, похожий на скручивание металла, поднялся над ревом толпы. Холод стали резко контрастировал с жаром, исходившим от обнаженной спины и рук Киришимы, и при любых других обстоятельствах это могло бы принести облегчение. Но не сейчас, не царапая по жестким краям его затвердевшей кожи. Не тогда, когда сталь остро вонзилась в свежие синяки, которые еще не успели покраснеть — его уши наполнились звуками бешеного сердцебиения, прерывистым дыханием, свистящим сквозь острые зубы, и гулом разъяренной публики. Атмосфера была наэлектризована — топливо для огня, который будет гореть, пока победитель не восстанет из пепла. Он не помнил, как закончился матч. Иногда такое случалось, но в основном это было редкое явление. В некоторых еще более редких случаях Киришима не приходил в сознание, пока не оказывался в своем трюме, вместе с другими «новобранцами» в их маленькой камере. На этот раз все было не так — и это действительно было досадно. Его противник, огромный грубый человек, был грозным бойцом, достойным того, чтобы его помнили. Впрочем, Киришима тут ни при чем. Он не мог контролировать то, что его мозг предпочел сохранить. Но, как всегда, в его сознании застряли обрывки случайных деталей, словно фотографии с места преступления: растрепанные светлые волосы, кулаки в перчатках без пальцев и ярко-красная вспышка. С мягким рывком и тихим шелушащимся звуком его большой палец выскользнул из глазницы противника, истекая кровью и плазмой. Оглушительный рев толпы заглушил визг воздушного рожка, возвестивший об окончании схватки и победе Киришимы. Запыхавшись и совершенно выбившись из сил, он откинулся на спинку кресла и ахнул. Его волосы упали на глаза, черные корни с огненно-красными кончиками — единственный признак того, что время прошло. Его куратор — грузный мужчина, которого все называли Козин, — вытащил его с клетки арены и поволок обратно по сырому туннелю подземного перехода. Причуда этого человека делала его идеальным для обращения с агрессивными бойцами — подчинение; одним прикосновением он мог подавить волю и дух человека, превратив их в кооперативное зомби. У Киришимы была рабочая теория, что пробелы в памяти были вызваны чрезмерным воздействием этой силы. Это было лучше, чем признать, что его разум просто не мог справиться с ПРАВДОЙ. Грубо толкнув его, Киришима ввалился в камеру, спотыкаясь о ноги других новобранцев. Они шипели и злобно плевались в него, обученные так же, как и он, начинать драку при любой возможности. Но он преградил им путь, не обращая внимания на их угрозы, и бросил взгляд через плечо, когда Козин закрыл тяжелую железную дверь. — Ты обещал мне лучшую битву, — тихо сказал он, и его скрипучий голос загудел в воздухе. -Но дело было не в этом. Козин скрестил руки на груди и вздохнул. — Я не знаю, что тебе сказать, малыш. Раппа была одним из лучших бойцов в округе. Я был уверен, что он тебя прикончит. Киришима сплюнул:  — Для таких как он, это просто игра. Козин поднял бровь, глядя на парня. — С такой силой, ты можешь в скором времени стать одним из лучших бойцов. Усмехнувшись, Киришима отвернулся и начал пробираться сквозь толпу новобранцев к своему углу, за который ему пришлось бороться. Но голос Козина прогрохотал из-за стальной двери вслед за ним, его слова были ледяными. — Ты ведь знаешь, как они тебя называют? — Киришима ощутил улыбку в его голосе. — У зрителей и участников есть для тебя особое имя, мальчик. Они называют тебя «красной смертью». Киришима скривил губы в усмешке, руки сжались в кулаки. Затвердевшие кончики пальцев царапнули по неровной поверхности ладони. Козин любил это делать — напоминать ему, что он не более чем новинка для развлечения толпы. Для них, безликих лиц за пределами арены, он не был пятнадцатилетним парнем с целями и мечтами. Он не был честолюбивым героем, подростком с друзьями или сыном своей матери. Иногда, когда Киришима оставался наедине со своими мыслями, он забывал и об этих вещах. Чистая ирония этого имени не ускользнула от него. Казалось, что ВСЕЛЕННАЯ пытается плюнуть ему в глаза после того, как избила его до крови. — Не волнуйся, — произнес Козин. — У меня есть что-то особенное для тебя. Скоро ты получишь то, что хочешь. Раздался громкий лязг, когда человек грубо захлопнул люк в зарешеченном окне и бросил новобранцев в темноту. Оглушительное эхо было достаточно громким, чтобы сквозь шум можно было расслышать затихающий смех проводника. Киришима стоял сгорбившись в камере, от разочарования у него дрожали кулаки. Его тело, измученное и избитое, снова затвердело. В этой камере не было боксерских груш, не то что в той, сделанной из кожи и песка, которую он имел дома, чтобы вымещать свое разочарование. Для него не было безопасного и приемлемого способа выплеснуть свой гнев. Но они уже давно миновали точку «безопасно и приемлемо», и Киришима понял, что все, что угодно, может быть боксерской грушей. Ударив сапогом, бедный новобранец, сидевший у стены, не успел среагировать, как каблук Киришимы угодил ему точно в угол челюсти. Второй новобранец — мальчик помоложе, с силой ударился о пол камеры, изо рта у него хлынула кровь, как и из искалеченного кончика языка. Киришима набросился на него, жесткие пряди волос хлестнули по лбу, шрамы на коже громко заскрежетали. Схватив парня за плечо, Киришима толкнул его в сторону, перевернул на спину и подставил лицо и шею воздуху. Кровь тяжело капала с губ мальчика, и хотя он был слишком ошеломлен, чтобы кричать, его глаза были полны слез. Малыш посмотрел на Киришиму со смесью ненависти и страха. Его глаза были так широко раскрыты и блестели, что Киришима мог видеть в них свое отражение, даже при слабом свете. Его поднятый кулак застыл в воздухе. Мальчик не смел пошевелиться под ним, хотя и кашлял от крови, хлынувшей ему в рот и забрызгавшей шею и грудь. Но он не смел отвести глаз от Киришимы. «Он ребенок» — подумал Киришима, с полным острых зубов ртом и полными ярости глазами, с темными волосами, которые были окрашены в багровый цвет, и синяками, которые начинали багроветь. Наверное, он был похож на чудовище. То, что он делал, было несправедливо, и в конце концов он не получит никакого удовлетворения. Тяжело вздохнув и решив, что с гневом ему придется смириться, Киришима отодвинулся от бедного мальчика и сунул руку в карман. Мальчик лежал на спине, парализованный болью. Он не кричал. Мальчик смотрел сквозь слезы, как Киришима достает из кармана потрепанный кусок белой ткани. Одним быстрым движением он натянул его на два пальца и сунул в рот мальчику. Широко раскрыв глаза, мальчик испуганно хмыкнул и рефлекторно вгрызся в пальцы Киришимы. Это было не больно. — Побереги зубы для настоящих драк, — пробормотал Киришима, прижимая пальцы к обрубку языка мальчика. — Используй это, чтобы остановить кровотечение. Выдернув пальцы изо рта мальчика, как только тряпка была засунута внутрь, Киришима попятился от него, сел на пятки и вытер влажные пальцы о штаны. Парнишка сел, зажмурив глаза и пытаясь не подавиться тряпкой и кровью. Только теперь он жалобно захныкал. Киришима понял, что этот парень, должно быть, был совсем новеньким. Только у новобранцев еще оставалось столько дерзости. Хотя, надо признать, у него хватило мужества. Мальчик благоразумно отполз от Киришимы, как только пришел в себя, одной рукой прижимая тряпку к языку. Киришима проводил мальчика взглядом, и чувство стыда не покидало его. Посмотрев вниз, он поднял липкую кляксу, которая раньше была кончиком языка другого рекрута. Малыш больше никогда не сможет нормально разговаривать, и все благодаря ему. Чувство вины позволило ему лишь на мгновение остановиться. Потом он открыл рот и засунул туда кусочек языка, как конфету. В подземном бункере никогда ничего не пропадало — ни пот, ни кровь, ни что-либо еще. Единственное, что, казалось, было в избытке, — это боль. Киришима повернулся и прислонился спиной к стене, продолжая жевать. Тишина в камере начала возвращаться, так как небольшая размолвка разозлила и некоторых других новобранцев. Все они были туго намотаны, готовые прыгнуть при малейшей провокации. Но их всех объединяли сложные и печальные отношения, несмотря на настойчивую потребность сражаться, которая была вбита в них, никто из них на самом деле не хотел убивать друг друга. Несмотря на то, что из них выбили человечность, они относились друг к другу с уважением… или, по крайней мере, пытались. В некоторые дни, как сегодня, было легко забыть, что все они были жертвами обстоятельств. Сглотнув, Киришима прислонился спиной к стене, опустив глаза. Его тело замедлилось, словно после драки. Сон больше не был той вещью, в которой он принимал участие. Надо быть полным идиотом, чтобы спать в камере. Но парень не мог полностью избавиться от усталости, поэтому минут на двадцать он проваливался в глубокий сон. В течение двадцати минут он будет мертв для всего мира. В течение двадцати минут он мог обрести подобие покоя. Именно эти двадцать минут пугали Киришиму больше всего. Вздохнув через нос, он скрестил руки на коленях и положил подбородок на макушку. Вкус крови все еще был свеж на его губах, боль начала проникать в кости. Его плоть, как камни в реке, покрылась одним слоем защитной твердости. Поддерживать свою причуду в полусне было техникой, которую Киришима совершенствовал путем многих проб и ошибок, и это не раз спасало ему жизнь. Но пока его тело отдыхало, разум продолжал буйствовать. Он все еще злился, слова Козина крутились у него в голове, как заезженная пластинка, которую Киришиме очень хотелось сломать. Кровь на его костяшках и большом пальце засохла, просачиваясь в трещины и борозды его неровной кожи. Усталый ум — это хаотичный ум, размышлял он, но, по крайней мере, это было лучше, чем спать. Хуже всего было то, что Киришимы здесь вообще не должно было быть. Не в космическом, более высоком смысле этой идеи. Это был простой вопрос — наткнуться не на того человека, не в том месте, не в то время. Винить его в этой ситуации было нелегко, потому что и он, и злодей, похитивший его в тот день, сделали неверный выбор. Он не должен был выпендриваться, и они не должны были брать пленных. Сколько раз Киришима спрашивал себя: «А что, если их было ровно столько, сколько звезд на небе. Что, если бы он не порвал с Бакуго в тот день? Что, если бы он не гнался за этими негодяями в одиночку? Что, если бы он не был таким самоуверенным, и они не набросились бы на него так легко?» Бесчисленные различные сценарии этого инцидента прокручивались в голове парня, как эпизоды его любимого аниме. Конечно, если бы он сделал хоть что-то другое, то не сидел бы сейчас в этой камере. Он мог бы быть дома, лежать в постели и наслаждаться запахом стирального порошка, которым мать стирала его простыни. Или же он мог быть мертв, как тот человек с руками на теле, о котором он думал, когда его похитили. Именно фигура с черным дымом, окутывающим его лицо, спасла ему жизнь, как это было бы пустой тратой потенциальных ресурсов. Вот и все, Киришима был ресурсом. Для чего именно, он до сих пор не знал. Они начали с того, что завоевали его доверие. Тренеры нападут на него без всякой причины и не остановятся, пока он не даст сдачи. Защищаться было недостаточно — избиения продолжались до тех пор, пока Киришима не вступит в драку. В конце концов, он приобрел привычку нападать первым. После этого они не останавливались, пока Киришима не терял сознание или не выигрывал. Первый бой на ринге: его соперницей была девушка, новобранец, и, возможно, лишь немного старше его самого… но Киришима мог сказать, просто взглянув на нее, что она путешествовала по кругу в течение долгого времени. Один глаз у нее был молочно-белый, челюсть кривая, а на правой ноге не хватало трех пальцев. Как Киришима ни старался, он никогда не мог вспомнить ни ее имени, ни причуды, но никогда не забудет, как она сражалась. Не было никаких сомнений, что она заслужила свое выживание тяжелым путем. Но даже бывалых рекрутов ждет свой конец. Киришиме так и не стало ясно, почему арены оказались в клетках, почему они заперли двери и заперли выходы до того момента, пока кто-то не одержит победу. Тогда-то он и узнал правила игры. Вскоре после этого произошло нечто странное. Его матчи, казалось, происходили один за другим, все его противники выстраивались в ряд, просто ожидая его… но каждый раз, когда он выигрывал, когда он был единственным, кто остался стоять, зрители сходили с ума — аплодировали, подняв руки в радости. Даже Козин, стоя снаружи клетки, улыбался ему золотыми зубами и показывал большой палец. Киришима почувствовал себя лучше. Каким-то образом, несмотря на отвращение к самому себе и постоянную низость подземелья, ему удалось найти что-то, что заставило его чувствовать себя хорошо. Это было опьяняюще, как наркотик, к которому он мог очень легко пристраститься. Именно это и произошло. Киришима ненавидел его, но все же жаждал острых ощущений. Вот так у него отняли человечность. Он не знал, сколько прошло времени. В этой пустоте Киришима боролся с собой, смущенный и разгневанный своими действиями. Это был единственный бой, который он не смог выиграть. Его личность дико колебалась между тем, кем он хотел быть, и тем, кем он становился. В какой-то момент ему придется выбирать между ними. А до тех пор он болтался на кончиках пальцев. Сознание Киришимы исчезло из его меланхолии, когда сон наконец поглотил его. Туманные образы всех людей, с которыми он сражался, пробивались сквозь свод его сознания, проплывая за веками, как облака в небе. А потом… пришли и более старые воспоминания о его коротком пребывании в США и друзьях, которых он там приобрел. Киришима прильнул к ним и провалился в сон с этими воспоминаниями, с надломленным чувством в груди и криком тоски в горле. Мальчик, на которого напал Киришима, вернул ему тряпку во время еды на следующий день. Его губы все еще были красными от крови, а темные круги под глазами выражали боль, которую он все еще испытывал. Но он не проронил ни слезинки, когда стоял перед обидчиком, глядя в пол и протягивая ему тряпку. Киришиме потребовалось мгновение, чтобы понять, что происходит, прежде чем он протянул руку, чтобы забрать ее обратно. Белый полностью исчез, окрашенный кровью в красный и коричневый цвета. Киришима всегда мог постирать его, воспользоваться водой, которую им давали. Когда он оглянулся, чтобы поблагодарить мальчика, тот уже ушел. Киришима со вздохом сунул тряпку в карман и закончил есть. Все новобранцы оторвались от своих небольших трапез, когда металлическая дверь со скрежетом открылась, и знакомый силуэт Козина появился на свету. Не испытывая страха, мужчина вошел в камеру. Рекруты разбежались перед ним, как испуганные кошки. Тяжелые кожаные сапоги Козина глухо стучали по каменным стенам, и Киришиме не нужно было поднимать глаз, чтобы понять, что за ним идет проводник. В конце концов, он был призовым бойцом Козина; делатель денег. Сапоги остановились в самом углу поля зрения Киришимы. Он сидел, опустив голову, и не шевелился. — Пора идти, Красная Смерть, — усмехнулся мужчина. — Кажется, я наконец нашел то, что ты искал. Вздохнув через нос, парень посмотрел на Козина сквозь свои черно-рыжие волосы. Мужчина только ухмыльнулся ему так, как он знал, взбесит Киришиму. В лучшем мире он отдал бы все, чтобы стереть эту ухмылку с лица Козина кулаком. Но в его мире не было ничего, кроме гнева и боли, и он боялся Козина так же, как и другие новобранцы. Глубоко зарычав, молодой человек поднялся на ноги. Козин хлопнул его по плечу. Ощущение холода затопило тело Киришимы, лишая его мыслей и эмоций. Проводник легко вывел его из камеры, остальные новобранцы смотрели им вслед. Прежде чем тяжелая железная дверь снова захлопнулась, парень едва успел заметить озабоченные глаза маленького мальчика, следовавшего за ним. Они быстро пробирались по подземному кольцу, минуя другие арены, которые шумели от громких аплодисментов и ударов кулаков. Киришиме нравилось верить, что он сражался и побеждал на всех аренах в округе, но многое о масштабах подпольной боевой торговли было ему еще неизвестно. Он мог бы сражаться на одной и той же арене все это время и просто не осознавать этого. Как бы то ни было, когда они с Козином свернули с трассы и вошли в зону ожидания, все вокруг выглядело точно так же, как и всегда. Толпа, однако, никогда не была такой большой и такой оживленной. Люди кричали, выкрикивая оскорбления на пустой в данный момент ринг — и Киришима не думал, что они были направлены на него. — Что происходит, Козин? Рука мужчины крепко сжимала его затылок, пока они вдвоем медленно шли по замкнутому туннелю, ведущему к кольцу. — У нас есть живой, мой мальчик. Сапог тяжело звякнул о звенья цепи над головой Киришимы, и сквозь онемевшую дымку причуды Козина он ощутил укол чего-то давно прошедшего — беспокойства. — Что это такое? — быстро заговорил Киришима. Они приближались к воротам кольца. — Рекрут? — Нет. Рука Козина на его шее напряглась, пальцы мужчины болезненно впились в плоть Киришимы. — У него нет куратора, — голос Козина был тихим, казалось, он говорил в основном сам с собой. — Он слишком дикий и опасный. Но он определенно не выходит на ринг в одиночку. Мужчина отпустил Киришиму, и парень споткнулся, когда вновь обрел контроль над собой. Холодок пробежал по коже парня, заморозив его прямо у входа на ринг. Он медленно повернул голову, и рев толпы затих в его ушах, когда до него дошел смысл слов Козина. Киришима все понимал, но не мог в это поверить. — Ты слышал меня, — подтвердил Козин, зарычав на выражение лица рекрута. — Неважно, чем закончится этот поединок, парень, я больше не буду твоим куратором. Неважно, останешься жив или умрешь. — Козин ткнул пальцем в Киришиму. — Но ТЫ будешь тем, кто сегодня выйдет на арену. Не я. После всех этих сражений и смертей Козин предлагал ему свободу — но за ужасную цену. Выбор убить кого-то по собственной воле должен был напугать парня больше, чем это было на самом деле, должно было быть более трудным решением, чем это было. Но, поскольку ставки были такими, какими они были, молодой боец колебался лишь несколько мгновений, прежде чем выйти на ринг. Он сделал шаг вперед, потом еще один. Если он победит, то сможет уйти. Если он проиграет… тогда, в некотором смысле, он будет свободен. Жизнь его противника казалась ничтожной ценой за этот шанс. Кроме того, после стольких жизней, которые Киришима отнял, чтобы продержаться так долго, еще одна не казалась слишком большой просьбой. Киришима стоял на ринге еще до того, как он окончательно принял решение, ноги сами понесли его туда. Но ворота закрылись за ним с громким лязгом, прежде чем он успел передумать. Теперь пути назад не было. С другой стороны арены раздался оглушительный грохот, от которого звенья цепи задребезжали. Раздавались крики и вопли, и люди в зале напряженно следили за тем, как что-то происходит, чего Киришима не видит. Тело инстинктивно двигалось в боевую стойку, он наблюдал, как глаза зрителей перемещались все ближе и ближе к рингу. Воздух сотрясли новые взрывы, и теперь свет огня сопровождал взрывы в темноте за пределами арены. Знакомство ударило Киришиму, как автобус, но только когда этот голос прорезал воздух, как взрыв, ужас быстро поселился в его сердце, как нож. — Уберите от меня руки, ублюдки! Ворота перед Кирисимой широко распахнулись, словно адская пасть. С другой стороны, стайка головорезов боролась и боролась, чтобы контролировать кого-то с капюшоном на голове. Они были обожжены, тлели и злились, но не так сильно, как человек, за которого они боролись. На мгновение Киришима осмелился надеяться, что это может оказаться самым большим совпадением во Вселенной. На мгновение он действительно поверил, что жизнь не может опуститься до такого уровня жестокости. Одним быстрым движением звери сорвали с его головы капюшон и втолкнули в кольцо. Его противник тяжело ударился о землю и покатился по пыльному кольцу. Зрители зааплодировали, когда ворота быстро захлопнулись, официально закрывая их. Только один человек собирался уйти. Киришима наблюдал, как он вскочил на ноги, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать. Его одежда была порвана в схватке, запястья и плечи покраснели от ударов. На голове у него была рана, но кровь уже засохла. Невозможно было ошибиться в его бледных волосах, осанке и покрасневших глазах, когда он обернулся и заглянул в душу Киришимы. — Бакуго? Он моргнул, в замешательстве сдвинув брови. Его старый друг даже не узнал его. Но Киришима не мог его винить: другие волосы, новое тело, покрытое шрамами и синяками. Он был очень далек от того молодого человека, которого Бакуго видел в последний раз. Неужели это было так давно? Бакуго выглядел точно так же, как и в тот день, когда Киришима был взят — агрессия и мускулы были на месте. Еще мгновение Бакуго смотрел на Киришиму так, словно пытался разгадать загадку. Затем его глаза расширились, когда в нем вспыхнуло что-то знакомое, и другой парень внезапно придвинулся ближе. — Срань господня, — выдохнул Бакуго, протягивая руку. Повинуясь импульсу, Киришима попятился, подстраиваясь под наступление Бакуго и держась вне зоны атаки. Костяшки его пальцев сжались в тяжелые кулаки прежде, чем он смог сдержаться, и тело скользнуло в защитную позицию, как будто это было его естественной позой. Бакуго остановился, пораженный внезапной переменой в Киришиме. В его глазах мелькнуло опасение, такое же выражение, какое можно было бы бросить на дикого зверя. Это заставило Киришиму почувствовать боль в животе. — Послушай, Киришима, — быстро проговорил Бакуго, держался на расстоянии. — Мы можем разобраться со всем этим позже, но прямо сейчас нам нужно убираться отсюда к чертовой матери. Не было ни стартового колокола, когда должна начаться схватка, ни горна, ни чего-либо еще, что сигнализировало бы о начале поединка. Киришима нервно огляделся вокруг, на разъяренную толпу, которая насмехалась над ними, удивляясь, почему они до сих пор не обменялись ударами. Он не хотел драться с Бакуго, но боялся, что с ними обоими может случиться что-то плохое, если они ничего не предпримут. Впервые после первого матча Киришима не знал, что делать. — Эй! Ты меня слушаешь? Парень резко обернулся на голос Бакуго. Второй парень снова двинулся вперед. Как он ни старался удержаться на ногах, холодный металл ограды впился ему в спину прежде, чем он успел это осознать. Бакуго продолжал давить на него. Инстинкты Киришимы взбесились, крича ему, чтобы он сделал движение, чтобы отбросить его назад. Но он не мог — не хотел. — Возьми себя в руки, Киришима! — приказал Бакуго. — Я зашел так далеко не для того, чтобы ты меня закоротил. А теперь пошли! Киришима заглянул в широко раскрытые глаза Бакуго, съежившегося у крепкого забора. Рев толпы, казалось, растаял, время, казалось, двигалось немного медленнее. Мир отошел на задний план, оставив только их вдвоем. Из всего, что Киришима хотел сказать Бакуго — все, что он хотел бы сказать, и все вопросы, на которые он нуждался в ответах, — было только одно, которое не поддавалось его шоку. — Как долго, Бакуго? Парень дернулся в ответ на вопрос, в замешательстве приподняв бровь. Киришима глубоко вздохнул. — Как долго меня не было? Его брови сошлись на переносице. — Это не имеет значения, нет… — Как долго?! — закричал Киришима. Бакуго нахмурился, и он мог видеть борьбу в его глазах, когда он боролся с ответом или ложью — Восемь месяцев, — наконец сказал он. — Ты… пропал восемь месяцев назад. Бакуго и Киришима долго смотрели друг на друга, не смея ни пошевелиться, ни сказать что-либо еще. Лицо Киришимы было пустым и непроницаемым, но глаза выдавали его потрясение. Дрожащий вздох наконец вырвался из его легких, подбородок опустился, и он оторвал взгляд от Бакуго. Второй парень не двигался и ничего не говорил, хотя нервно поглядывал на публику за клеткой, которая с каждой минутой все больше расстраивалась — в конце концов, они пришли сюда не для того, чтобы смотреть, как разговаривают два парня. — Это… это все? — голос Киришимы был тихим, едва слышным для Бакуго. Лицо Бакуго исказилось от беспокойства, он был явно встревожен. Киришима вскинул голову, глядя на Бакуго со слезами на глазах и маниакально улыбаясь. — И это все, что мне нужно, чтобы полностью потерять себя? — он начал смеяться, тихонько хихикая, но не в силах сдержаться. — И это все, что мне нужно, чтобы стать этим монстром? Неужели я действительно так жалок? Бакуго стиснул зубы. — Ты просто жалок, что позволил себя поймать… — Если бы мне было так легко забыть все, чем я был, — Киришима выпрямился во весь рост, его нерешительность и страх упали с него, как тяжелый груз, который он нес слишком долго. — Тогда, может быть… это тот, кем я должен быть. — Может, ты просто заткнешься и послушаешь?! — Бакуго хлопнул Киришиму по плечу. — Мы можем поговорить позже, но сейчас нам действительно нужно убираться отсюда! Бакуго хмыкнул, когда кулак Киришимы крепко ударил его в живот. Сила удара отбросила Бакуго назад, и он покатился по арене, пока не остановился и не рухнул на пол. Давясь и кашляя от боли, к которой он был совершенно не готов, Бакуго выругался, когда толпа удовлетворенно загудела. — Эти клетки видели гораздо больше, чем твои маленькие взрывы, Бакуго, — Кирисима подошел к нему, улыбка застыла на его лице, несмотря на слезы, катящиеся по щекам. -Отсюда есть только один выход, и я думаю, ты знаешь, что за он. — Какого черта ты делаешь? — голос Бакуго был напряжен от боли, глаза полны замешательства, когда он опустился на колени перед Киришимой. — Это я, тупица! — Ты мой последний, — прошептал Киришима, глядя на Бакуго. Так или иначе, это казалось правильным. Только так могло закончиться его путешествие по подземному кругу. — Ты-ключ ко всему. Теперь толпа скандировала, выкрикивая его имя, как молитву: «Красная Смерть! Красная Смерть! Красная Смерть!» Бакуго бросил на публику гневный, полный страха взгляд. Зарычав, он ударил руками по земле и снова вскочил на ноги. — О, хорошо! — Бакуго сверкнул ладонями, с кончиков пальцев посыпались искры. Публика ахнула в благоговейном страхе. — Если ты мне не поможешь, то я просто выбью из тебя все дерьмо и вытащу из этой адской дыры. Как это звучит, дерьмовые волосы? Слова Бакуго были жесткими… но в его глазах тоже стояли слезы. Киришима фыркнул от смеха, вытер мокрые щеки и принял оборонительную стойку. — Похоже, ты не понимаешь, как здесь все устроено, приятель, — губы Киришимы раздвинулись, когда его кожа затвердела, и его маниакальная улыбка превратилась в дикую ухмылку. — Так почему бы мне не объяснить, каковы правила?