Пикник для Иосифа

      На мягкой перине под тремя белыми одеялами лежал юноша с растрёпанными серебристыми волосами. Он видел тревожный, но в то же время долгожданный сон, так как не позволял себе подобного более двух тысяч лет. За это время ему пришлось пройти через поистине адские страдания: гниение наяву, многочисленные убийства и эксперименты как над собой, так и над живыми людьми — и итогом этого всего стали полная потеря человечности и всякого сострадания. Остались только невыносимая боль, преследовавшая его на каждом шагу, холод, душевные терзания и ненависть ко всему, что дышит. Это был печальный результат столь длинной жизни, с которым ему неустанно приходилось мириться.       Однако некоторое время назад всё изменилось если не в лучшую сторону, то хотя бы в удобоваримую. Чисе — ненавистная ученица чародея Элиаса, наконец помогла ему обрести кратковременный покой. Иосиф испытывал к ней неприязнь из-за того, что она оказалась настолько самобытной и схожей с ним в начале пути, когда его имя было крепко-накрепко связано с отцом-могильщиком и ведьмой-матерью; она раз за разом возвращала его одним лишь своим присутствием в прошлое, на поиски которого он потратил не одно столетие. Тем не менее, обретя отголоски воспоминаний о прежней жизни, юноша обозлился ещё сильнее, искренне не понимая, почему должен отвечать за грехи того, кому сам желал помочь. В конце концов он пришёл к выводу, что благими намерениями вымощена дорога лишь в Ад, и оставил попытки идти в ногу с добродетелью.       Сейчас же он, погруженный в магический сон, пытался набраться сил, впав в подобие анабиоза. Временами Иосиф просыпался, чтобы посмотреть на светло-голубое небо или посчитать звёзды, которые были видны со дна его колодца на иссиня-чёрном небосводе. Злоба и рьяная ненависть постепенно уходили, и оставалось только смирение.       Порой его также занимали мысли о том, что же будет с наступлением зимы, — он не боялся замёрзнуть, ибо низкие и высокие температуры стали для него пустым звуком, но ему всё же хотелось думать, что о нём кто-нибудь да позаботится.       Оставшись без родителей ещё в раннем детстве, юноша не знал, каково же быть любимым кем-то. Каждый раз, когда он лицом к лицу сталкивался с детьми, летящими со всех ног домой к обеспокоенным их долгим отсутствием родителям, то чувствовал, как его сердце погружается в глубокую печаль, а глаза застилает пелена из слёз. Со временем он сумел справиться с эмоциями, спрятав обиды в глубине души, но в то же время прекрасно понимал, что корень всех его мучений произрастал именно из этого. Он всегда хотел найти поддержку и опору в чьём-то плече и вместе с тем сам мечтал оказаться кому-то полезным…       Услышав быстрые шаги по отвесной каменной лестнице, Иосиф тяжело вздохнул, ибо про покой в ближайшие минуты он мог точно забыть: — Доброе утро, Иосиф, — произнесла Чисе, отдышавшись и поставив еду на небольшом подносе на прикроватный столик.       С тех самых пор, как их неравный бой завершился её триумфальной победой, она практически не изменилась. Вероятно, стала только добрее и напористее в своих убеждениях. — Разве я не говорил тебе, что мне не нужна вода и еда? — фыркнул юноша и приподнялся с кровати.       Он презрительно взглянул на Чисе своим серо-голубым глазом и, цокнув языком, вновь повалился на мягкий светлый матрас. У него не было никакого настроения и сил разговаривать с ней или делиться чем бы то ни было. — Как ты себя чувствуешь?       Чисе подошла поближе к кровати, пытаясь понять нынешнее состояние Иосифа, но тот ответил на её вопрос протяжным молчанием. Такой разговор её совершенно не устраивал, поэтому она, не руководствуясь ни тактом, ни здравым смыслом, сдёрнула с него одно из мягких пушистых одеял, заставив снова обратить на неё всё постоянно ускользающее внимание. — Ну чего тебе ещё? — Иосиф раздраженно зыркнул на неё, но, сдавшись, всё-таки снова уселся. — Оставь меня в покое, я устал.       Но Чисе не собиралась сдаваться, хотя и выглядела сегодня слегка нервной и неуверенной: — Знаешь, Элиас сегодня отправился на целый день по делам в Академию, и мы с Силки решили устроить небольшой пикник до его прихода. Не хотел бы ты пойти с нами? — на одном дыхании проговорила она, под самый конец резко покраснев.       Девушка явно чувствовала себя неловко, приглашая того, кто терпеть её не мог. Ответ не заставил себя долго ждать: — Нет, — твёрдо произнёс Иосиф, — а теперь верни моё одеяло.       Не став более и пытаться, Чисе расстроенно накрыла его и задумчиво пошла прочь. Только когда она пересчитала все ступени колодца, Иосиф смог расслабиться — он крепко обнял подушку одной рукой и уткнулся в неё носом. Его уже давным-давно ожидал утренний сон.       Последнее время грёзы всегда вызывали у него ощущение лёгкой радости, возможно, даже некоторого очертания счастья. Сны всегда были разными и почти никогда не повторялись, поэтому засыпая в десятый раз на дню, Иосиф предвосхищал, что же он-таки увидит. Его безмятежное существование, не обременённое никакими заботами, скрашивалось яркими и необычными сновидениями, благодаря которым он чувствовал себя отчасти живым. Нередко возвращаясь в них в своё прошлое, он переживал какие-то моменты вновь и вновь до тех пор, пока не переставал ощущать тяжесть и неприкрытую злобу. То была работа над собой или попытка разнообразить своё монотонное времяпрепровождение? Иосиф не знал, да и не очень-то и хотел об этом думать — его абсолютно устраивало и такое скучное существование в вечной дремоте. Лишь бы без всепоглощающей боли и душевных терзаний. А остальное было не так уж и важно.       Внезапно поблизости послышались чьи-то шаги. «Опять Чисе», — обречённо подумал он. Но привычный спуск по лестнице, к его удивлению, вдруг не состоялся — вместо размеренного соприкосновения подошвы с каменной кладкой послышался непривычный шелест, и через секунду Иосиф ощутил ярко выраженный запах примятой свежей травы. Нехотя вынырнув из-под толщи очередного сна, он приоткрыл глаза и тут же подскочил на ноги. — Что ещё за?! — вскрикнул он, непонимающе оглядываясь по сторонам. — Проснулся наконец, — добродушно улыбнулась Чисе, наливая себе чай. — Мы уж думали, ты так и пролежишь здесь целый день. — Да, — подтвердил Рут.       Иосиф, готовый было броситься на девушку с кулаками, пошатнулся от внезапного прилива слабости и сел на клетчатый плед: — Никакого покоя, — он покачал головой, а затем потёр глаз рукой, сладко зевнув.       Силки, до этого кормившая Рута, заботливо налила в небольшую позолоченную чашечку крепкий чёрный чай и добавила свежего миндального молока. Хорошенько всё размешав, она поставила чашку рядом с ним и многозначительно мыкнула. — Я не пью.       Иосиф попытался прилечь на клетчатый плед, надеясь хотя бы просто спокойно полежать в мысленном уединении. У него отсутствовало какое бы то ни было желание общаться с этой компанией или, что ещё хуже, проводить время вместе с ними. Одиночество и покой — то, в чём он так сильно нуждался, потому что пока был абсолютно не готов к воплощению своих потайных мечт.       Тёплый летний ветерок мягко коснулся его светлых волос, опустив чёлку на сомкнутые веки, и яркое дневное солнце дотронулось до изнеможенного тела. Хотя его обжигающая сила практически им не ощущалась, всё равно было невероятно приятно. Даже щебетание птиц и шуршание травы воспринимались им в эти минуты почему-то иначе: не нервно и тревожно, а спокойно и открыто. Голоса Чисе и Рута, решивших оставить его восвояси, довольствуясь тем, что он хоть не убегает, странно убаюкивали. Всё вокруг светилось, и тот красочный мир, который ему довелось недавно увидеть глазом невесты чародея, предстал перед ним в одном из его дневных снов. — Тебе здесь нравится? — вдруг поинтересовалась Чисе. — В колодце тоже было отлично.       Юноша зажмурился и с наслаждением вдохнул приятный цветочный аромат, который обыкновенно не добирался до него внутри глубокого прибежища. — Но не настолько, — добавил он, подумав, что всё было не так уж и плохо, как он считал раньше.