Рай

      — А если случится ещё одна катастрофа и мы обречены… — руки Элизабет дрогнули. — И никакого рая не будет?       Она опустила руки на пару секунд, но Ноа будто чувствовал, что ещё не всё.       — И будут только боль и страдания.       Ему интересно, как спустя время он стал угадывать интонации в движениях её тонких пальцев. Вот сейчас он знал, что в этом вопросе есть маленькая толика недоверия. Невысказанное «А что, если Адам врёт?»       — Мы построим рай, — Ноа без улыбки проговорил слова одновременно с медленными движениями рук. — Адам не врёт.       Элизабет едва заметно прикусила губу. Ноа знал – Адаму она верит, да и сама готова на многое ради его идеи, но вместе с тем в ней иногда просыпается сомнение. Новые кошмары друг за другом атакуют, не давая выспаться, а мысли мешают любой попытке начать разговор.       И сейчас она стояла в нерешительности около их убежища не в силах совладать с какими-то голосами в голове, которые беззвучно твердили другое.       — Если его план не сработает, то мы построим собственный рай, — сказал Ноа.       Слова сами вырвались, а руки послушно повторили. Элизабет поджала губы и слабо улыбнулась. Едва заметная морщинка на лбу расправилась.       — Правда? — спросила она.       И Ноа нравилось думать, что её голос в этот момент звучал тихо, с каплей неуверенности и в то же время с надеждой. Но даже если этот голос звучал в его голове, он не мог ему отказать, противиться, сказать «нет».       — Да.       Он улыбнулся, и Элизабет не смогла сдержать уголки губ.       — Пойдём, пока не стемнело.       И почему-то протянул руку, хотя идти можно было просто друг за другом или рядом. Но ему так захотелось взять её хрупкую ладонь и повести её за собой с твёрдой уверенностью, что она действительно рядом, идёт за ним и верит его словам. Даже если он сам иногда ночью сомневался, потому что внутри что-то не могло подсказать, он творит добро или зло.       У озера Ноа протянул свисток Элизабет, и та покорно повесила его на шею.       — Если увидишь или услышишь что-то подозрительное – свисти, — строго сказал он, глядя в глаза Допплер.       — Знаю, — она чуть улыбнулась.       Он почему-то чувствовал, что сейчас она беззвучно и коротко засмеялась. В этом смешке было невысказанное притворное недовольство – мол, зачем каждый раз мне это говоришь, я и сама всё знаю. И вместе с этим какая-то радость от его слов.       Почему-то до невыносимого захотелось, чтобы всё это исчезло, никакого Адама, рая, Sic Mundus, а только простая жизнь, где Элизабет часто смеётся, даже беззвучно, и говорит что-то подобное ему где-нибудь на улице, а не здесь, в лесу, на берегу озера.       Ноа улыбнулся и кивнул вместо ответа, а потом развернулся и пошёл глубже в лес, стараясь думать только о травах или мелкой живности. Но всё же вслушивался в каждый звук и удаляющийся плеск воды. Ноа был готов в любую секунду рвануть в сторону озера, если услышит хоть намёк на свист от Элизабет. И в этой готовности было что-то, отчего скрипели зубы, сжимались кулаки и воздух выходил толчками.       Элизабет не рассказывала толком, что случилось, но попросила спустя пару дней сходить к трейлеру. Внутрь заходить не стала. Просто сказала, что там отец и она не хочет его там оставлять.       По прошествии пары дней тело окоченело и пришлось хоронить так, как было. Земля казалась твёрдой, каждое движение лопатой давалось с трудом, а вскоре и вовсе пошёл дождь. Элизабет быстро устала, а нахождение рядом с телом отца, пускай и спрятанным в тряпки, совсем выбивало её из колеи. Допплер вырвало то ли от напряжения, то ли от общего состояния, но больше Ноа не позволял ей даже встать. Специально нашел в трейлере табурет и отдал свой дождевик, чтобы моросящий дождь не привёл к простуде.       Ей пришлось смотреть, как до самого вечера Ноа копал могилу, а потом то, как земля скрывает под собой тело её отца в нелепой позе и с незакрывающимися стеклянными глазами. И она была бессильна.       В трейлере Ноа видел мужчину. Его лицо стало кашей из костей, мозгов и крови. Он не смог понять кто это по одежде, а больше ничего и не было. Но он был не из семьи Допплеров и не выглядел как их друг, которого Элизабет могла знать.       Мертвый незнакомец и нежелание заходить в трейлер были прочно связаны, и это давало сил копать могилу Петеру.       «Я знал, что ты умрёшь, но мне всё равно, как это случилось», — повторял Ноа про себя раз за разом.       Но потом он вспоминал трясущуюся Элизабет в своей пещере и мертвого мужчину в трейлере, и с силой нажимал на лопату. Если что-то предопределено, то это не значит, что к этому можно быть готовым.       Плачущая и дрожащая по ночам Элизабет словно обрывала всё внутри и вызывала желание вернуться на месяцы назад и убить этого незнакомца ещё раз.       С того дня Ноа чувствовал какую-то ответственность за Допплер, и с каждым днём чувство трансформировалось во что-то неясное. Он старался оберегать её, пытаясь понять, почему это ощущение совершенно не похоже на то, какое он испытывал к маленькой Агнес, когда та умудрялась попасть в неприятности. Наверно, они были слишком разные – его сестра и Элизабет, которая за несколько лет жизни с ним взрослела слишком быстро из-за нового мира на обломках старого.       В этом было что-то странное, щекочущее, напрягающее. Он засыпал всегда позже, дожидаясь, когда успокоится дыхание лежащей рядом Элизабет – комочка в одеяле, который забавно посапывал. И он наблюдал за вздрагивающими длинными ресницами, запутавшимися волосами, которые она пыталась безуспешно собрать, за тонкими пальцами, которые могли так быстро двигаться во время спора, за проблеском красивой взрослеющей девушки, которая скрывалась в грязи и темноте пещеры.       Ему хотелось, чтобы рай существовал, но не для себя, а для неё. Тогда бы не было её кошмаров и беззвучного плача, когда она в темноте судорожно ищет его руками, чтобы только почувствовать опору.       Ни боли, ни страдания.       Всё будет забыто.       Ноа выдохнул. Он не мог ничего обещать, но зачем-то делал это каждый раз. Раньше рай – утопическая прекрасная идея, а сейчас – мечта даже не для себя. И это странное ощущение перемены отзывалось в груди, уводило от мыслей об уродливом Адаме с его долгими речами нараспев, и подталкивало прямо к Допплер с её серыми глазами, видевшими всё будто насквозь в нём.       Плеск воды стих. Ноа выждал какое-то время, тщетно ища хоть какую-то живность или нужные травы в покалеченному лесу, а потом направился к озеру.       Элизабет собрала мокрые волосы в косу и улыбнулась подошедшему Ноа.       — Искупайся и ты, — сказала она. — Это приятно. Вода тёплая.       Ноа слабо верил, что вода тёплая, потому что даже лето теперь было наполнено пронизывающей прохладой и частыми моросящими дождями, а редкие тёплые дни вряд ли прогрели озеро. Но ходить в пыли и грязи ему тоже было противно.       — Я буду рядом и отвернусь, — пообещала Элизабет, а потом выудила из-под кофты свисток.       Ноа улыбнулся. Даже под хмурым небом и вдыхая запах предстоящего дождя он ощутил тепло.       — Я быстро.       Вода казалась ледяной, но это зато отвлекало от всего остального. Ноа чувствовал лёгкий ветерок, который морозил мокрую кожу, и ему казалось, что в будущем он станет пастором именно из-за Элизабет. Если для отвлечения от противоречивых чувств ему нужна холодная вода, то, возможно, в будущем ему нужна будет и религия, которая спасёт от этих странных ощущений.       После воды он чувствовал себя лёгким и расслабленным, и ему не хотелось снова надевать поверх старой рубашки поношенный тяжелый свитер. Хоть мимолётное ощущение невесомости и отдаленности от пыльной пещеры, где было уже невыносимо.       От шелеста кустов сзади он вздрогнул и резко обернулся. Элизабет сжалась от его взгляда, сделав маленький шаг назад.       — Я не подглядывала, — она с робостью опустила руки.       Ноа выдохнул и сел на землю. Элизабет несколько мгновений стояла поодаль, а потом присела рядом. Она начала перебирать разные по размеру камешки, ища явно самый плоский, чтобы запустить его. Ноа краем глаза наблюдал за её движениями, а потом ловко выхватил плоский камешек, который она не заметила.       Элизабет с улыбкой приняла его, показывая «спасибо». Она забавно прикусила язык, прищурилась и немного неровным движением кинула камешек, но тот пошёл на дно, не сделав ни одного «блинчика».       — Надо не так, — сказал Ноа, позабыв про руки.       Но Элизабет смотрела прямо на него, считывая с губ.       Он нашёл рядом ещё один камешек, прикусил губу и бросил его. Вышло три «блинчика», а Элизабет с восхищением смотрела на Ноа.       — Надо держать руку по-другому, — сказал он и привстал. — Вот так.       Он медленно показал свой замах для броска. Элизабет повторила.       — Нет, — Ноа покачал головой. — Встань.       Элизабет послушно встала. Ноа накрыл её руку своей, а потом плавно повторил движение. Она кивнула, а потом, не отпуская его руку, снова медленно повела ею.       — Да, — кивнул Ноа. — Правильно. Теперь с камнем.       Он обернулся в поисках нужного камня, но тут Элизабет похлопала его по плечу. Она нашла нужный. Ноа кивнул. Элизабет замахнулась и кинула камешек в воду. Тот пару раз подпрыгнул и пошёл ко дну, а Элизабет радостно улыбнулась.       — Молодец, — Ноа показал руками.       Они какое-то время сидели на берегу. Казалось, что даже стало теплеть, а ощущение скорого дождя будто исчезло. Иногда их руки соприкасались, когда они искали очередной подходящий по размеру камешек, и чем чаще это происходило, тем больше Ноа ловил себя на мысли, что ему не хочется резко одергивать руку.       Чистая ладонь Элизабет всё ещё казалась ему детской, а кисть он мог обхватить руками и ещё останется пространство между. Ему хотелось коснуться её кожи, провести пальцами по заживающим царапинкам и по быстрым и ловким пальцам. Но собственные руки ему казались грязными даже после недавнего купания.       — Пора возвращаться? — она взглянула на Ноа, положив голову на колени.       — Да, скоро начнёт темнеть, — ответил он. — И уже холодает, а ты после воды.       Элизабет чуть придвинулась и коснулась его волос.       — Это ты ещё не высох, — сказала она, и даже её пальцы будто улыбались. — Я мылась раньше тебя.       Ноа коснулся влажных волос, которые даже с мылом не до конца промылись от вечной грязи и пыли пещеры.       — Я не заболею, — ответил он. — Я переживаю за тебя.       Элизабет внимательно смотрела на него так, будто не «услышала».       — Я тоже, — коротко сказала она. — Ты выглядишь обеспокоенным.       Ноа не знал, какими словами выразить собственные чувства. А если он не знал самих слов, то как показать их? Поэтому молчал, но ощущал взгляд Элизабет.       — Мы же откопали проход, — сказала она. — Что-то не так?       В ней снова было то самое сомнение. Ноа казалось, что сейчас голос Элизабет дрожал, и больше всего на свете ему хотелось этого не слышать в своей голове.       — Всё будет хорошо, — он даже не улыбнулся. — Мы построим рай.       Но не добавил: «даже если на костях».       Если раньше речи Адама были прекрасны и абстрактны, похожими на утопическую мечту, невесомую, неощутимую, но важную для души, то сейчас «рай» стал тяжелым. Он был в груди, бился в голове в такт биению сердца, когда Элизабет ложилась рядом и ворочалась во сне, иногда прибиваясь всё ближе и ближе к Ноа. «Рай» говорил её голосом, когда она просила рассказать в очередной раз про мир без боли и страданий, где всё забыто и все живы.       Теперь голосу Адама вторил собственный голос, когда он рассказывал это же Элизабет, а внутри всё становилось другим, переворачивалось, и появлялось чувство полной решимости идти вперёд, двигать камни, ломать само время только для того, чтобы был «рай».       А в нём – Элизабет, лишенная всей боли и страдания. Там она радовалась приходящему лету и тёплым солнечным лучам. Никакой пещеры, кашля от пыли и беззвучного плача ночью, когда ей кажется, что Ноа спит.       «Рай» стал осязаем, но более того – у него появилась цена. И Ноа жаждал заплатить её.       — Этот рай, — Элизабет отвела взгляд на спокойные воды озера. — Если его не создать без жертв?       Ноа чуть вздрогнул и опустил голову. Будто эти серые глаза видят его насквозь. Он чувствовал себя снова на распутье, но из-за дерева не выйдет он-старше, чтобы вновь дать совет. На всякий случай Ноа обернулся, но никого рядом не было. Элизабет проследила за его движением и чуть нахмурилась.       — Не бойся, — сказал Ноа, но даже не понял, кому именно. — Я отдам все свои силы.       Ему хотелось заранее просить прощения – у всех, кто встанет у него на пути, помешает или потеряет свою веру, отчего ему придётся снова замарать руки. Теперь речи Адама – это что-то большее. Да и сам Адам теперь будто побледнел, стал чем-то далёким. От этого внутри всё кипело. Он ему должен «рай». Он обещал. И это обещание лучше исполнить.       — Я буду рядом, — сказала Элизабет какими-то плавными, чуть неуверенными движениями.       Ноа смотрел на переплетенные пальцы, пока не понял. Это было смущение. Интонация её рук именно такая. Это обещание было тоже чем-то больше, остались невысказанные слова, которые были только для Элизабет. Как и те слова, что Ноа не озвучил, были только для него. Но всё это неизбежно касалось их двоих, и каждое непрозвучавшее слово будто переплеталось прямо сейчас, укрепляя связь между ними сильнее, чем небольшое спальное место в пещере, когда в особо холодные ночи приходилось прижиматься друг к другу и заочно верить, что лежащий рядом не убьёт во сне.       — Пора в пещеру, — показала Элизабет, пытаясь отвести взгляд.       Ноа взял её за руку – бледная, холодная ладонь с огрубевшей за эти пару лет кожей.       — Давай выберемся оттуда.       Элизабет нахмурилась, не понимая его. Ноа чувствовал себя мальчишкой. Ни путешествия во времени, ни Sic Mundus не готовили его к тому, что внутри всё замрёт и перемешается, а дыхание станет таким сложным процессом. Этот страх был другим, не таким, как раньше, когда Ноа действительно боялся. Раньше он чувствовал, как всё тело от страха напрягается и готовится. Сейчас же – одна уязвимость. И Элизабет способна победить его в этом странном бою.       — Из пещеры, — выдохнул Ноа, а его руки будто его не слушались.       — Куда?       — В дом, — сказал он и почувствовал, как начинают потеть ладони и гореть уши.       Элизабет нахмурилась, улыбаясь.       — Мы что-то ищем?       — Нет, — Ноа чуть сжал её ладонь. — Жить.       Элизабет выдохнула, смотря на Ноа в каком-то оцепенении.       — Так надо? — аккуратно спросила она.       И Ноа подумал, что если и надо, то только ему. А это называется другим словом.       — Я так хочу, — сказал он твёрдо. — В пещере темно, пыльно и холодно.       Он сделал паузу, а Элизабет внимательно наблюдала за ними, изучала напряженное лицо собеседника, то и дело бросая взгляд на губы. Видимо, в ожидании продолжения. Ноа глубоко вздохнул.       — Если мы хотим построить рай, то разве не надо начать с чего-то небольшого? — сказал он наконец, чувствуя, как давно эти слова внутри ждали своего часа. И как сильно он хотел их произнести и показать.       Эта предопределенность – его выбор. И пусть Адам смеётся с этого вывода, но Ноа знал – это его выбор.       Элизабет чуть сжалась и улыбнулась. До неё будто начало доходить, и щёки чуть порозовели.       — Ты думаешь, это первый шаг? — спросила она с какой-то неуверенностью.       — Я не знаю, — признался Ноа. — Но я не хочу, чтоб ты спала на земле в пещере.       И это было так честно, что ему показалось, что на нём вовсе нет одежды, а Элизабет сейчас владеет им всем, и его судьба зависит от её движений рук.       — Давай уйдём из пещеры, — сказала она конец.       Она сжала ладонь Ноа в ответ и улыбнулась.       — У меня только одна просьба.       Внутри всё клокотало от щекочущей радости, и Ноа чувствовал себя щенком, который нашёл дом.       — Я не смогу уснуть без тебя, — сказала она, и ему показалось, что это был своеобразный шепот. — Давай спать как в пещере в том доме, который мы построим.       Ноа не сдержал улыбку и притянул её руку к губам, аккуратно целуя костяшки.       — Хорошо.       Он шептал, не показывая ничего руками, но почему-то знал, что она его услышала.       Если Адам врёт и рая нет, то он построит собственный – лишь для одной Элизабет. Даже на костях и крови. Даже ценой своей жизни. Только ради Элизабет.