***
Сегодня слабость, пронзающая тело по возвращении в убежище, уже не так выражена, как вчера, не говоря уже о первых днях. Непривычно — даже на стену опереться не тянет; но в то же время некая внутренняя пустота, ощущение своей неполности — всё равно наваливаются вмиг. Вероятно, к ним будет привыкнуть куда сложнее — мелькает мысль и гаснет, потому что сейчас Кассандру сильнее занимает кое-что другое. Можно было тянуть с прочтением папки днём; там была хотя бы уважительная причина. Но уж не сейчас. И вскоре она, разместившись на кровати принцессы, с лёгкой дрожью в пальцах распутывает гладкие, приятные на ощупь завязки. Первым делом — перебирает содержимое папки. Сухое, формальное донельзя описание объекта; несколько протоколов опытов; переплётенные статьи, самая внушительная из которых озаглавлена «Сравнительный анализ Лунного Опала и других геммологических артефактов». Ещё одна подшивка; на первой странице подписано от руки: «История обнаружения» — а внутри такой же сухой язык, что и в описании объекта. И на самом низу, под всей этой кипой бумаги разной степени старости, лежит изящный, манерно завитый с обоих концов, из совсем небумажного на ощупь материала сделанный свиток. Смерть тела — только начало. Это выведено сверху, каллиграфическим почерком, с игольно-тонкими, хищно вздёрнутыми окончаниями букв. Ниже расположено красочное, цветное изображение Лунного Опала; удивившись, Кассандра осторожно проводит ногтем по его краю… Тот проскальзывает по совершенно гладкой, безо всяких следов краски или чернил, поверхности. Ну да, разумеется. Это магическая копия, не оригинал. Помнится, Вэриан говорил когда-то, что такое возможно — пусть и весьма затратно, так что используют такие технологии только для ценных документов. — Ох, да ни черта себе, — негромко доносится из-за её плеча. Кассандра вздрагивает. Чёрт. Ещё месяц назад он поплатился бы за такое прилетевшим от неё ударом — причём чисто рефлекторным, от неожиданности. И прекрасно знает, что сейчас уже не поплатится. — Прекрати подкрадываться, — цедит она, не оборачиваясь. — Извини. Не знал, что у тебя тут… такое. Можно мне тоже почитать, или это личное? — Личное, — кивает она, и, выдержав небольшую паузу, добавляет: — Можно. Гектор садится рядом, чуть приобняв её за плечи; она бы никогда не созналась, но от этого становится ощутимо легче. Сердце даже почти не стынет, когда её взгляд скользит по свитку вниз — чтобы наткнуться на стихотворение, витиеватое, пафосное до жути. Единым полотном сплетаются туманные фразы о том, что мол-де эта чудесная штука даст своему обладателю великие силы — но и возьмёт с него сполна, и подружит со смертью, и вообще протащит через такие тернии, что обладатель бы подумал ещё десять раз, прежде чем в подобное ввязываться. И с большой вероятностью — как намекают, дёшево стращая и интригуя, последние строки — ничем хорошим эта затея не закончится всё равно… Короче говоря, самая заурядная страшная байка; у Ксавье рассказывать такие получалось куда лучше. К чему удивляться, что ничем хорошим эта затея по первости и вправду не кончалась, если уж артефакт упал с небес — или откуда там — в подобной комплектации?.. История про падение с небес выглядит откровенно сомнительной, но — описание объекта, как ни странно, утверждает, что на данный момент эта гипотеза о происхождении опала считается приоритетной. От канцелярита Кассандре охота глаза прополоскать; в них рябит от запятых, слов «что», «который» и «предположительно», когда она доползает до конца документа. Непредположительного здесь мало; впрочем, видимо, это описание подкинули коллекционеры королевским учёным — а значит, в нём могли о многом и умолчать. Протоколы опытов оформлены в едином стиле. Место действия не упоминается, а носитель опала так и назван сухим — «носитель»; но указанные даты да едкие, неформальные комментарии вытаскивают из памяти нужный образ… — Это Зельда, верно? Она ставила опыты на Эдмунде? Гектор молчит с полминуты, изучая документ, прежде чем ответить: — Да. Вернее всего. Точнее, не знаю, Зельда или нет, я был с ней мало знаком. С её стилем письма тоже. Но да, это должен быть Эдмунд. Наверняка. И у того и впрямь, кажется, мысли шли всё сплошь куда-то в военное русло. Хотя он был силён, легко творил по несколько десятков камней; но, как поняла Кассандра, ничего, кроме этих однообразных камней, у него не получалось вообще. А камни только и могли, что тянуться остриями в сторону тех, кому носитель желал боли и смерти, да протыкать, дотянувшись; создание частоколов, фигур, конструкций — не удавалось, даже если такая цель ставилась напрямую. Только острые камни. — Как думаешь, дело просто в том, что он изначально брал Опал, чтобы воевать? А отточить другие навыки не успел? Или есть ещё что-то? Ещё какая-то разница между нами, глотает она со стыдливой надеждой. Гектор с лёгкой усмешкой говорит то, что в последние дни и так слышно слишком часто: — Я не знаю. Зато честно. Она прикрывает глаза, прислушиваясь к своему сердцу, будто желая спросить — ты и со мной поступишь так же, как с ним, или есть ещё что-то? Сердце отзывается мёртвой, глухой тишиной; Кассандра не помнит, чтобы оно так молчало раньше. Быть может, дело в янтарной клетке. Кстати, занятно, влияние янтаря на опал тоже впервые изучил, кажется, именно автор того документа — вот только создавать этот янтарь, как Вэриан, он умел едва ли… Кассандра движется дальше. История также написана сухо, но зато короткими фразами, а не длиннющими цепями слов, густо поросшими запятыми, так что читать её проще. Коллекционерам опал передал шаман из одной небольшой жаркой страны, познания Кассандры о которой ограничены скупыми обрывками того, что зубрилось в школе. Рассказал пространную историю о том, как женщина его племени сделалась одержима дьяволом, и он, такой молодец, провёл сложнейший ритуал, чтобы с этакой оказией разобраться; увы, несчастная погибла, но вот камешек, в каком сосредоточилась дьявольская сила, из неё благополучно удалось извлечь… Коллекционеры провели расследование — весьма масштабное для организации их размеров — и нашли ещё два случая носительства опала, которые перечислили от позднего к раннему. Мелкий местечковый тиран, который и раньше умом и спокойствием не отличался, использовал силу опала, чтобы пойти войной на соседнее, более развитое королевство. Положив немало своих и чужих солдат, он сгинул где-то в битве: в плен его якобы не брали, на поле брани ни живым, ни мёртвым не нашли — но, вероятно, народ, уставший от истеричного правителя, регулярно дырявившего камнями подданных, не больно-то и искал. И — Огинус Чёрный, живший в давние времена могущественный некромант, чьё имя обросло легендами плотней, чем имена Деманитуса и Зан Тири, и оттого в этих легендах ещё сложнее отыскать правду. Неизвестно даже, испытал ли он действие Опала на себе, и если да, то как ему удалось с ним справиться. Но кое-какие источники утверждают, что среди его способностей было и создание нерушимых острых камней, и те, кому случалось видеть его обнажённым и впоследствии выжить, говорили, что в груди у него вместо сердца зияет циановая дыра. А когда одряхлевший Огинус, скончавшись от старости, отправился продолжать свой некромажий путь в Вечность, на месте его физической смерти якобы остался таинственный камень; тот самый свиток нашли много позже в уцелевших дневниках Огинуса… — Ну это уже совсем бредни, — раздражённо выдыхает Кассандра. — И серьёзно, страшные сказочки, изложенные формальным языком, называются теперь исследованием? Где обоснования, доказательства, оригиналы этих источников, чёткие ссылки на них, в конце концов? Или… Квирин что-то может скрывать от нас? — она искоса смотрит на Гектора. — Не думаю. Едва ли ему сейчас есть резон. Скорее, та организация была… специфической. Ну, либо они и правда ни черта не знали, вот и решили испытать стекляшку в деле, — в голосе Гектора чувствуется злость. Небеспричинная, думает Кассандра; и тут же понимает, что и сама, в общем-то, не больно отличается от тех ребят. Ну да, разве что, эксперименты ставила на себе; и руководила ею не жажда познания — а вовсе чёрт знает что. Но почти не ощущает вины. Не до этого. В чёртовом «Сравнительном анализе...» обоснований и ссылок как раз в избытке — так, что не меньше часа приходится сквозь них продираться. Впрочем, оно того стоит: здесь Кассандра находит всё, что урывками, на уровне предположений доносилось до неё раньше — и действительно, впрочем, оказывается лишь предположениями. Гипотезы, которые автор статьи считает вероятными — о чём рассуждает долго и многословно, сравнивая Опал с другими артефактами; звучит убедительно, но никто не обещает, что это правда. То, что к носителю, которого Опал призвал сам, он и вправду будет более благосклонен; то, что силы, данные Опалом, можно многократно развить; то, что даже мощнейший артефакт можно перебороть, найти общий язык, вступить в симбиоз… Полностью погасить побочки, от которых прежние носители умирали в муках. И всё остальное. Также автор крайне не рекомендует устранять носителя магией или взрывом; Опал, якобы, такого отношения может не оценить — и спровоцировать коллапс, последствия которого будут пострашнее любых камней. Касательно обычного убийства — к примеру, банального перерезания горла — автор ничего не утверждает; вот только полумертвеца, способного жить, вероятно, даже вообще без горла, а заодно и распороть любого врага звездой камней, — обычным способом убить не так-то просто. Видимо, это и сохранило жизнь Эдмунду. И не исключено, что… в какой-то момент — ей тоже. Кассандра силой заставляет себя об этом не думать. Особенно сейчас — когда один из этих потенциальных устранителей сидит к ней так близко; и ей слишком хорошо от его тепла, чтобы представлять, как всё могло сложиться иначе. С тяжёлым сердцем завершив чтение, она приступает к следующей статье. Её взгляд равнодушно скользит по словам «перспективы существования антагониста»; она не понимает сначала, почему пальцы Гектора неуловимо напрягаются; но тут же, напоровшись на слово «солнечный», — вздрагивает ещё до того, как видит рядом неожиданное «алмаз». О существовании Солнечной Капли автор не знал, и гипотетический артефакт, противоположный Лунному Опалу, назвал Солнечным Алмазом — что, следует признать, звучит куда более логично. И свойства его перечислил на удивление точно; а после пустился в рассуждения о том, что может произойти при синергии Опала и Алмаза. Если вкратце — всё, что угодно. Лишение одного артефакта магической силы. Или обоих. Или глобальный коллапс, разрывающий время и пространство. Или попросту ничего. Интересно, на какой вариант рассчитывала Адира. Какое-то мрачное удовлетворение рождается внутри от этой мысли; но Кассандра слишком хорошо чувствует, что рука Гектора, ещё недавно спокойно лежавшая на её плече, теперь незаметно его стиснула. И откладывает статью куда подальше. С твёрдым намерением к ней больше не возвращаться. Последняя статья описывает свойства чёрного оружия. Да, Кассандра до сих пор прекрасно помнит это уклончивое слово оружие, брошенное Гектором когда-то; но лишь сейчас убеждается в том, что чёрный меч и вправду не одинок. У авторов был короткий кинжал и некое подобие сабли — лихо изогнутое, сомнительное слегка с точки зрения боевых свойств. Исследование скупое: да, чёрное оружие режет камни, хотя аномально острым его не назовёшь — просто материал вступает с камнями во мгновенную реакцию, заставляя клинок распарывать их легко, точно масло. Да, материал этот науке не известен — судя по свойствам, это металл, но не похожий ни на один из существующих, твёрдый и лёгкий; кстати сказать, доспехи, что получает при слиянии носитель, — тоже, видимо, сделаны из него же. А ещё утверждается, что тот самый шаман, изгонявший дьявола, вместо с опалом добровольно отдал и оба клинка; и болтал при этом нечто странное, мол-де в них — заключены души тех, кто достойно и отчаянно этому дьяволу противостоял… За исключением представленных показаний, авторам не удалось получить никаких свидетельств того, что объекты содержат какие-либо метафизические сущности (т. н. «души»). Вместе с тем, проведённый анализ нельзя назвать всеобъемлющим, и в силу явного магического происхождения объектов данную гипотезу преждевременно отвергать. С Кассандры хватило уже, конечно, этих сказочек — которые сказочками и остаются, как ни увивай слова многометровыми змеями. Ей интереснее другое. Она поворачивает голову в сторону потеплевшей, заметно поспокойневшей кисти, чуть задевая подбородком фаланги пальцев; и обжигается тут же о горящий цианом уголок глаза. И выдыхает коротко и прерывисто, так, будто хочет что-то сказать. И Гектор делает точно так же. И оба недолго молчат, но затем — она всё же спрашивает, решившись: — Ты не знаешь, где сейчас… эти кинжал и сабля? Забавно будет, если в башне он — в любой момент мог вдребезги искромсать всю защиту, на какую она тратила столько времени и сил. Но он только хмыкает холодновато: — Не знаю. Кинжал после разорения Спирали не нашли. Саблю коллекционеры отдали Зельде, когда Эдмунд осваивался с камнями, но потом, во время Затмения… она пропала. Мы не в курсе, где она сейчас. И уцелела ли в принципе. — А меч?.. — А меч появился. Но… каким образом, мы не знаем тоже, если ты об этом. Кассандра чуть опускает голову. В горле легко скребётся чувство вины — не больно-то логичное, но гнетущее всё равно. Ей впервые — несмотря на весь тот чёртов путь раскаяния, или что там она прошла с момента, когда заграбастала себе Опал, — впервые приходит в голову, что возможно, она не имела права забирать меч. Даже несмотря на то, что честно отняла его в бою, да и впоследствии он был ей явно нужнее, чем Адире. Ты же не веришь, не веришь вправду, что там может быть чья-то душа?.. Шаман из дикого племени не то ещё скажет, надышавшись своих благовоний. Резко выдохнув, она отворачивается обратно. Кажется, на этом всё, материалы кончились; она берёт папку, чтобы сложить их, и замечает на дне пару грязно-коричневых, слившихся с ним по цвету и оттого не замеченных раньше, листов. Протокол проведения процедуры 1.5-Катоблепас… То ли бумага потемнела от времени, то ли на неё просыпали или пролили что-то; да может, это и не бумага вовсе — чёрт разберёт этих алхимиков. Текст печатный, зачем-то светло-бежевый, и буквы издевательски бледнеют на тёмном фоне, вызывая в глазах неуютную рябь. Инструкция по… терапии. Кассандра понимает это сразу, едва скользнув глазами по заголовку. На первом листе тот вариант, которому, видимо, подвергался Эдмунд: осознанный контакт воль с использованием какой-то магической побрякушки — оба участника должны прислониться ладонями к туманно описанному объекту, и глаза цианом вспыхивают лишь тогда, но зато у обоих. На втором листе — текущий вариант, относящийся к Ловушке Разума. Такой документ Кассандра с лёгкостью могла бы уже написать и сама. Даже добавить кое-что — например, то, что и приказывать обязательно не всегда. Документ, что занятно, разбит на две части; первая выглядит так, будто речь идёт просто об артефакте, подчиняющем разум, и лишь во второй дают понять, какое влияние это подчинение разума окажет на того, кто носит опал. Зан Тири, видимо, попал в руки первый вариант. По некоторым формулировкам — точь-в-точь. — Гектор?.. — глухо произносит Кассандра. — Да? Она имеет право об этом знать, ведь так?.. — Ты не в курсе, откуда она… откуда Зан вообще узнала о свойствах Ловушки? В Спирали она ведь хранилась под видом абсолютно другого объекта, верно? — Да, верно. И нет, я не знаю, — серьёзно, с едва ощутимой горечью говорит он. — Да, мы приглядывали за тобой. И были готовы подкинуть эту информацию, едва станет ясно, что тебе нужна терапия. Но… слушай, это не было ясно. И мы ждали. Наблюдали. Ну и уж ясное дело, мы бы подкинули это тебе, а не мутной потусторонней девке, которая вьётся рядом. Ну, по меньшей мере… трое из нас. Кассандра разворачивается резко, на этот раз полностью, заставляя его руку соскользнуть с плеча. Смотрит ему прямо в глаза; и смотрит долго, но не опускаясь в циан. — Эй, ну давай, — громким шёпотом говорит он. — Спроси. Его пальцы ныряют ей в волосы, ладонь ложится на загривок, заставляя приблизиться ещё сильней, едва не соприкасаясь лбами. — Давай, госпожа. Ты мне не веришь. Это нормально. Я бы не верил тоже. И Кассандра соглашается. Всё происходит легко, воля Гектора будто ждёт её там; одно короткое, взаимосогласное объятие, один простой вопрос — и такой же простой ответ: — Да. Я сказал правду. На какое-то время они ещё замирают, сплетаясь волями. А после, когда циановый мир сужается до яркого света чужих глазниц, — Кассандре в голову приходит внезапная мысль, какую она и озвучивает тут же: — Послушай, но когда всё кончится… как ты будешь жить с такими глазами? Тем более путешествовать? Может, Квирин сможет что-то доработать, чтобы было как в первой версии? Чтобы свет зажигался только во время контакта? Можно у нас обоих. Я не против. Она даже не понимает сразу, почему по губам Гектора скользит такая странная усмешка, когда он отвечает: — Может быть, и сможет. Я узнаю. И лишь чуть позже, собирая материалы в папку, вдруг осознаёт: она спросила так, будто всё уже решено. Будто они уже обо всём договорились. Они разбираются с Зан Тири. Она оставляет Опал. Они уезжают мотаться по свету. Да пропади всё пропадом. Она по-прежнему представления не имеет, как будет правильно — или хотя бы более ответственно, или хотя бы менее опасно, или хотя бы что-нибудь. Но вот чего она хочет — кажется, знает прекрасно, и весь этот ворох информации, что уместился в голову за последние пару часов, — не поменял того, что происходит в сердце. От этого должно быть, наверное, страшно; но Кассандра внутри этого кошмара уже так давно, что успела привыкнуть, обустроиться, повесить на окна занавески и табличку с адресом у двери. Да чего там — уже так давно, что не очень-то и помнит, что там, снаружи. И в конце концов, если история Огинуса Чёрного — правда, то выходит, он носил Опал много лет, но не сошёл с ума и благополучно умер своей смертью?.. Хотя, вероятно, могущественный некромант, известный своими убийственными заклятьями и тёмными ритуалами, — не лучший образец для подражания. Но у всех есть свои недостатки.***
Сон ей снится кошмарный, душный. Начало совсем размыто; остальное — остаётся в памяти рваными фрагментами. Она — грозный маг в длиннющем, до пят, одеянии, где вырезана неровная дыра на месте сердца; её уважают, боятся и ненавидят за то, что она сделала — здесь провал, но что-то внутри уверенно подсказывает, что есть за что. Конфликт между нею и простым народом длится годами, но в конечном счёте — она просыпается однажды ночью, выходит на балкон своей чёрной башни и видит, что вокруг — единым полотном раскинулась вооружённая граблями, вилами и ножами разъярённая толпа… Ей не страшно. Она прекрасно знает, что способна с этим справиться. Она делает шаг вперёд, и обводит толпу горячечным взором, и спрашивает: чего вы хотите? — получая в ответ поток отборной брани и проклятий, обвинений во всём на свете и пожеланий скорейшей смерти, с сожжением во всех ипостастях ада… Она вскидывает руку. Ей есть чем ответить. Но скользя по костям опаловой силой, из кончиков пальцев вырывается пустота. Толпа, замершая в ожидании расправы, ещё молчит и безмолвствует — но постепенно приходит в себя; во многом, верно, от гримасы недоумения, прорисованной на лице их госпожи. Госпожи, которая снова вскидывает руки. Чтобы снова — всё закончилось пустотой. И чей-то голос из толпы развязно орёт: — Да ведь она ничего не может! Где-то с десяток секунд ещё нужно людской махине, чтобы осознать этот факт. А после — гудящее, зудящее, ненавидящее полотно движется вперёд; а Кассандра опять пытается сотворить заклятье, уже отчаянно и зло — но с тем же результатом. Какого чёрта. Будто бы в дурном сне — стоп, а разве это не он? — она видит, как гогочущая толпа штурмует вход её башни; злою силой срывает замок, разухабисто сшибает крепления для факелов — стоп, а разве камни не нерушимы? — и вламывается внутрь, улюлюкая и хохоча. Будто бы в дурном сне, отстранённо и мутно, до неё доходит — вот-вот они будут здесь, ворвутся на балкон, обвиняя её в ведьмовстве, в некромагии и чёрт разберёт ещё в чём. Она поворачивается спиной к перилам, за которыми, внизу, орут и гикают ещё те, кто поробчее и послабее; вскидывает руки, готовая к последней своей атаке, той, что тоже ничем не кончится. И за жалкое мгновение до — отчётливо понимает вдруг, что всё это только снится; и зажмуриться изо всех сил, до рыжих звёздочек перед глазами, вырвать себя из того, что кажется таким настоящим, — выглядит единственным спасением… Вдох. Спавшая на спине, она единым движением резко садится на кровати, заглатывая ртом воздух и открывая глаза. Вдох-вдох-вдох. Густой полумрак спальни впечатывается в сознание не сразу, заставляя на миг повиснуть в этом дурацком недо-, не понимая, что с тобой происходит. Вдох-вдох-вдох-вдох-вдох. Тяжело глотая воздух подпухшими губами, она возвращается в реальность — с неким внутренним сомнением, но уже осознавая, что она ещё жива, ещё существует, ещё здесь. И в пальцах, и в сердце всё ещё пусто. Вдох, вдох, вдох. Они с Гектором по-прежнему спят на незначительном, но всё-таки расстоянии; в глубине души ей ужасно стыдно, но даже после всего, что было, — иначе не получается. Но его чуткий слух даёт о себе знать; вздрогнув от её частого, шумного дыхания — именно так, ей ведь хочется верить, что она не кричала, — он тоже распахивает глаза и садится на кровати. — Эй. Ты в порядке? Он протягивает руку, кладя ей ладонь на скулу; это короткое тепло приводит в чувство быстрей и эффективней всей дыхательной терапии. — Не очень. Прости. Мне кошмар приснился. Полутёмная комната проступает в сознании, покачиваясь сумбурно; да, она — ещё здесь, ещё Кассандра, ещё в убежище принцессы, ещё сотрудничает с ней, ещё пытается изгнать на тот свет Зан Тири… ещё, ещё, ещё. Ещё не Огинус Чёрный. Ещё не поглочена дьявольской силой Опала, верно? Она растопыривает пальцы, ногтями по-дурацки упираясь в одеяло. — Эй. Всё хорошо, — ладонь Гектора ложится чуть глубже, за ухо, но не гладит и не дразнит, а только согревает мягко. — Ну, явно не хуже, чем когда мы ложились спать. Последняя фраза невольно заставляет Кассандру усмехнуться; и да — это рушит наконец тот страшный, стеклянный мир, что отстроило её воображение. — Спасибо, — кивает она, против воли клацнув зубами. Ласково надавив на скулу, он вынуждает её опять опуститься на простыни — и ложится рядом, сохраняя всё ту же вежливую дистанцию. — Спасибо, — повторяет она, сжимая одеяло в похолодевших руках. Отчего-то мелькает мысль — попытаться сейчас сотворить камень; сущая глупость — когда она и так знает, что там пустота, пустота, пустота и ничего больше, так чего травить лишний раз себе душу. Она зажмуривает глаза, делая глубокий вдох, точно перед нырком; и усилием воли выгоняет себя из реальности — последним воспоминанием о которой остаётся призрачное тепло чужого тела чуть ниже уха. Что самое странное — выгоняет небезуспешно. И не просыпается до самого утра. Что самое главное — ничего ей при этом не снится.