Стекляшка

Наутро Кассандра чувствует себя уже лучше. Опустошающая слабость почти отступает, хотя вместе с тем — особенно гнетущей кажется неспособность творить камни. Её сердце — непривычно — ничто не обжигает и не холодит; ничто не струится живительным гневом к кончикам пальцев. На секунду ей кажется даже, что она — теперь не совсем, не полностью она, а какая-то усечённая версия; но такие мысли приходится отогнать срочно. Скажет, в конце концов, сейчас Квирин, что Опал — древнее зло похлеще Зан Тири, и ничего больше. И избавляться от него надо немедленно. Вэриан опять приходит с янтарной клеткой для рук, но она даже этому не расстроена. Стоит ей покинуть убежище, как он щёлкает кандалами на её запястьях, достаточно быстро, чтобы не дать прочувствовать секундную свободу. Они бредут по пещеристому коридору, и слабость, живущая лишь в руках, оставляющая сердце сердцем, а не беспомощным кусочком плоти, — кажется уже почти подарком. Не то что вчера. Вэриан открывает дверь, и зала лаборатории приветствует их троих тусклым светом. Не только она, впрочем. — Ребята!.. — Гектор бросается вперёд, а ему навстречу мчатся, тихонько взвизгивая и урча, Мара и Ханнан, обгоняя друг друга. Он опускается на корточки, гладит и треплет их по загривкам; те ластятся к его рукам, тычут мордочками в лицо, а после принимаются с двух сторон карабкаться сперва ему на колени, а затем на плечи. Кассандра, позабыв даже о клетке, с улыбкой наблюдает за этим зрелищем, отчего-то ощущая особенно острую, щемящую нежность. — Видела бы ты своё лицо, — она поворачивает голову, вздрогнув от этой фразы; Вэриан стоит совсем рядом. На его губах играет улыбка, но она всё же чувствует себя неловко. После всего, что было, едва ли ему приятно наблюдать её… такой. — Я… Он улыбается шире: — Слушай. Если что, я действительно рад за тебя. У меня больше нет никаких… видов, если ты об этом, — это звучит с такой интонацией, что Кассандра почему-то сразу верит. — Давай освобожу руки? Когда кандалы щёлкают дважды, и клетка остаётся пустой, как раз подходит Гектор, на плечах которого, хорошенько потеснившись, умещаются сразу оба бинтуронга. Ханнан, с трудом балансируя и рискуя свалиться, тянет мордочку к Кассандре, к Вэриану, и с особенным интересом — к клетке; обнюхивает её, фыркая, бесстрашно щупая носом янтарь. Кассандра осторожно гладит его, и он, будто только и ждал знака, тут же, смешно переваливаясь, перелезает ей на плечи. — Я тоже скучала, — тихо говорит она и льнёт щекой к его шерсти, пока он, переступая с лапы на лапу, устраивается поудобнее. Пальцы тем временем наполняются прежней силой — и Кассандра ощущает, как с каждой секундой чувствует себя лучше, будто что-то, чего ей раньше недоставало, потихоньку возвращается на место. Одна из дверей, ранее скрытых за маскировочным шкафом, открывается, и появляется Квирин; подходит ближе, здороваясь, и по его полным губам скользит улыбка, когда он видит бинтуронгов. — Как мои ребята? Особых неудобств не принесли? — спрашивает Гектор, когда они пожимают руки — сразу два символа Братства рыже освещаются ближайшей лампой. Квирин качает головой: — Да нет, по большому счёту. Не знаю, что ты сказал обо мне Вико, но он меня вспомнил и полностью признал. Так что теперь само спокойствие. Только зевак привлекает, этого не отнимешь. А эти двое… Хаоса в доме стало чуть больше, но временно я и не против. Они забавные. Неплохо сдружились с нашим парнем. Проследив за его взглядом, Кассандра замечает, что Рудигер, серая шерсть которого легко сливается с обстановкой, сидит на столе поодаль, деловито и бесшумно перебирая лапками какие-то кристаллы. Рядом с ним высится парочка колб с ядовитого цвета содержимым. Гектор — по его лицу хорошо видно — тоже замечает это только сейчас; у него вырывается тихий, мрачный, ничего хорошего не предвещающий вздох. — Кассандра? Идём? — спрашивает Квирин. — Гектор, ты с нами? — Я догоню, — сдержанно бросает он. Пожав плечами, Кассандра следует за Квирином. Подойдя к двери, из которой появился раньше, он с сомнением смотрит на Ханнана: — Боюсь, этого парня лучше оставить здесь, — он осторожно гладит усатую мордочку. Потрепав на прощание Ханнана по загривку, Кассандра опускается на корточки, и тот, удивительным образом всё поняв без слов, соскальзывает с её плеч. Они с Квирином проходят в небольшую узкую комнату. У дальней стены стоит массивный стол, заваленный скопом различных вещей; рядом расположились два потёртых табурета. Ближе ко входу находится кресло, больше похожее на пыточный механизм: на подлокотниках крупные, зубасто раскрытые кандалы, из подголовника растёт длинный шланг с приплюснутым кружком на конце, а сбоку расположилась табличка с рядами символов, напоминающая спиритическую доску. Сложно представить, для чего обычно служит эта комната; но Кассандра замечает, что кресло, в отличие от всего остального, выглядит совершенно не тронутым пылью. Вероятно, его тут раньше не было; вероятно, поэтому Квирин отложил их встречу до завтра. Хотя — кто знает. В конце концов, насколько он обязан вовсе этим заниматься сейчас?.. — Садись. — Сюда? — Кассандра указывает подбородком на кресло. Он молча кивает. Сиденье оказывается мягким, почти комфортным; поколебавшись, она кладёт руки на подлокотники, погружая запястья в сердцевины кандалов. Те, впрочем, остаются недвижными, даже не пытаясь тотчас с лязгом захлопнуться, как ей подспудно представлялось. С их стороны крайне любезно. Квирин садится к столу; из пыльной кипы тетрадей выбирает одну и раскрывает на чистой странице. — Рассказывай, — коротко говорит он, прочертив пару символов карандашом на листе. — Что именно? — Историю своего взаимодействия с Опалом. Начиная со слияния, — он медленно, с характерным звуком проводит пальцами по покрытому щетиной подбородку. — Гектор рассказал мне кое-что, с момента вашей встречи. Но, как понимаешь, этого недостаточно. Он говорит так, будто в каждом слове своём уверен, тяжело и веско, будто всё уже обдумал и точно знает, что именно это, именно так — и следует произнести. — И сосредоточься, пожалуйста, на своих ощущениях и эмоциях. Причины твоего изначального поступка мне безынтересны, если что. Она кивает, почти что с благодарностью. И начинает рассказ. Квирин умеет слушать — при скупой, в общем-то, мимике, он качает головой и хмыкает, потирает подбородок и вскидывает бровь именно тогда, когда нужно, чтобы понять, что он и вправду слышит; и Кассандре становится неожиданно легко. Пожалуй, это самый простой — и определённо самый связный — рассказ из всех, что ей приходилось вести за последние дни. Где-то в середине, когда она вспоминает, как Гектор учил её уничтожать спокойствием камни, он сам неслышно проскальзывает в комнату. Прислоняет палец к губам, обозначая, что прерываться не стоит, выдвигает табурет и тихо садится рядом с Квирином. У Кассандры нет возможности детально рассмотреть сейчас его лицо, но — кроваво убившим неразумного малолетку во имя всеобщей безопасности он не выглядит. Уже неплохо. Квирин по ходу её речи делает заметки в тетради. И впервые берёт слово лишь тогда, когда она, уже близясь к концу рассказа, вспоминает короткие иглы, какими усеяла полосу земли в лесу, установив личность Зан Тири: — Ты не творила никогда раньше камней таких размеров? Я правильно понимаю? Он поднимает голову, внимательно глядя на неё, изгибом кустистых бровей, вопросительной полуоткрытостью полных губ чуть напоминая того человека в таверне. Того, в тёмно-красной рясе, со странным символом на полуобожжённом теле. — Разве что в составе звёзд… сложно сказать, — дёргает плечами Кассандра. — В таких количествах — точно нет. — Понятно, — он выводит в тетради особенно длинную, заковыристую строку; с такого расстояния, с его почерком нет шансов понять, о чём именно, да и не особо-то красиво разглядывать. — Продолжай. И она продолжает; рассказывает всё, вплоть до попадания сюда, вплоть до того, что чувствовала здесь, от опустошающей слабости вчера до зудящей пустоты — сегодня. Даже говорит о том, как сделалось внезапно хорошо, когда силы вернулись; о том, что пускай не сотворила ещё ни одного камня — чувствует себя собой, будто её сердце снова на месте. Возможно, это всё-таки излишняя откровенность. Впрочем — ей ведь нужны ответы?.. — Прекрасно, — грузно кивает Квирин, и говорит совсем уж странное: — Понимаю. И напоровшись на её удивлённый взгляд, ничуть не меняется в лице, добавляет только: — Есть что-то ещё? Поразительная проницательность; хотя, вероятно, он просто кое о чём уже в курсе. Кассандра начинает уклончиво: — Как-то раз, обследуя Тёмное Королевство… — не уточняя, как и когда это было, но Гектор сам тут же произносит: — Я давал ей амулет перемещения. Квирин медленно кивает. И — хотя с его мимикой сложно сказать наверняка — когда Кассандра впервые упоминает дневник, ей отчётливо кажется, что черты его лица застывают, будто превращаясь в маску.

***

Когда кандалы с леденящим лязгом смыкаются на запястьях — Кассандра понимает, что была готова в этот момент опять лишиться сил; тому не было причин, но будто видя, как кто-то занёс оружие, намереваясь атаковать, она напряглась, оказывается, всем телом. Но нет. Неприятный холод, и ничего больше. Квирин берёт прикреплённый к креслу шланг; по-лекарски безразлично отодвигает плащ, обнажая доспехи, надетые ею ради какой-то дурацкой парадности, и кладёт приплюснутый кружок на оголённую часть опала. Кассандра невольно вздрагивает. — Отлично, — вполголоса говорит он и садится на место, беря в руки тёмную доску. — Теперь попробуй что-нибудь сотворить. — Прямо тут, из пола, из стен? А не рухнут ваши катакомбы? Здесь пещеры не сказать чтобы надёжные, я уже проверила как-то раз. Квирин и Гектор быстро переглядываются. Затем Гектор поднимается с места, скрывается за дверью и вскоре возвращается, держа в руках аккуратный, где-то в метр ребром, фанерный куб. Кассандре, по правде, даже думать неохота, для чего мог такой быть нужен. — Так, чтобы они росли отсюда, сотворить сможешь? Она глядит в ответ немного разозлённо. Ладно бы Квирин ещё такое спрашивал. И всё выходит просто, по одному лишь мановению руки; три аккуратных, ровных-ровных камня прорастают из куба вверх, даже думать ни о чём не приходится. Квирин тихо потирает подбородок. — Больше сможешь? — и куб, пошатнувшись, заваливается набок, потеряв равновесие из-за тяжёлой каменной звезды, расцветшей на одном из углов. Ещё спустя полчаса — он становится похож на ощетинившегося, очень злого ежа с необъяснимо разным размером иголок. Квирин, будто войдя в азарт, даёт ей новые задания, поглядывая на табличку, выводящую странную тарабарщину из символов, да делая заметки в тетради; то больше камней, то меньше, то ровно три, то тоньше, то толще, то с двух сторон под прямым углом… Кассандру от этого процесса тоже берёт азарт; иначе как объяснить, что удаётся почти всё, даже то, чего она и не пробовала раньше?.. Она ощущает себя художником, который долго не брался за кисть — а затем в наплыве вдохновения встал за мольберт и запоем, не отходя, создал прекраснейшую картину, и толком не понимает даже, как это получилось. Сила опала щекотно дрожит и будто бы поёт в её руках. На сердце хорошо, отрадно и весело, как не бывало, кажется, уже давно. Быть может, потому, что сейчас, под заинтересованным, чуть блестящим, но явно не враждебным взглядом Квирина, она совсем не чувствует себя чудовищем?.. Возмущённо-протяжная боль приходит внезапно; вкручивается внутрь опала, уходя в рёбра и ниже к желудку, и Кассандра вздрагивает, сразу не понимая даже, что слегка переоценила свои силы. Будто новым взглядом, опомнившись, она осматривает куб — который от обилия камней, хищно торчащих во все стороны, и на куб уже не похож совсем. — Эй, ты в порядке? — Гектор подходит к ней, осторожно касаясь закованной в металл кисти. — Разумеется, — Кассандра беззлобно усмехается. — Немножко перестаралась. В первый ли раз. Квирин водит пальцем по подбородку туда-сюда, будто вознамерившись соскрести кожу; мусоля губами кончик карандаша, задумчиво глядит то в записи, то на гаснущую доску. — Любопытно, — вполголоса резюмирует он и поднимает взгляд на Гектора: — Да. Здесь ты, пожалуй, прав. Эдмунду до такого было далеко. Плюс… импульсивное создание. Огромная каменная башня. Тоже неплохо. Ощутив внезапное смущение, Кассандра вполголоса хмыкает: — Ну, я ни до, ни после не творила ничего настолько… масштабного. — Так и должно быть, — он ставит снизу листа резкий, длинный росчерк, будто подытоживая им всё написанное выше. — Как ты себя чувствуешь? Терапию сейчас выдержишь? Терапию — он произносит это слово легко и просто, как общеизвестный термин. — Слушай, я не уверен, что сейчас… — Всё нормально, — быстро перебивает она, поворачиваясь к Гектору. — Ничего мне не будет. Правда. Он дёргает плечами, переводя взгляд с неё на Квирина: — Как угодно, — переставляет табурет и садится рядом, напротив кресла. И аккуратно накрывает ладонями её кисти, обе одновременно; она совсем не против, но — есть что-то странное в том, что кандалы при этом держат запястья, не позволяя убрать руки, если захочется. Смутно, на уровне ощущений вспоминается янтарная слабость, зудяще неправильная пустота в пальцах и в сердце… Скоро всё вернётся снова. Она ныряет в циан легко и резко, со взволнованным азартом, желая показать Квирину, на что способна; сердце мажет болью так, как не бывало при контакте уже давно, но это сейчас не важно. Воля Гектора, кажется, тоже чуточку подыгрывает ей, уж слишком охотно даваясь в руки и замирая в покорности; Кассандра даже ждёт какого-то подвоха, но напрасно. Они привычно замирают в равновесии. Затем Кассандра решает рискнуть: сосредоточившись, пытается отдать свою энергию, восполняя то, что забрал янтарь. Вчера, впервые, это было гораздо легче. А сейчас подарок, кажется, не доходит до адресата — и её резко вырывает из циана обратно. Почти что против воли. Сердце болит, напряжённо и зло, но досада горит сильнее. Кассандра закусывает губу. Нечего было выделываться. Гектор крепче сжимает её пальцы, будто пытаясь поддержать, но в то же время смотрит с неуловимой насмешкой. — Что это было? — спокойно, невопросительно уходя интонацией вниз, спрашивает Квирин. — Она научилась просто устанавливать и держать контакт. Без приказов. Впечатляюще, правда? — в голосе Гектора звенит такой восторг, что Кассандру колет одновременно и нежностью, и странным недоумением. — Гм, — Квирин то ли хмыкает, то ли просто прочищает горло. — А в конце? — Я… пыталась отдать свою энергию, — сконфуженно поясняет она. — Это впервые получилось только вчера, и… да, наверное, сейчас не стоило. — Ну почему же, — он задумчиво черкает в тетради ещё пару строк. — Любопытно. Повисает неловкое, вопросительное молчание. Гектор, не выпуская её рук, разворачивается и тоже смотрит на Квирина. Тот, ничуть не смущённый вниманием, скользит глазами по тетрадной странице, медленно почёсывая ухо карандашом; этот жест, сам по себе довольно несуразный, в его исполнении тоже выглядит весомым и совершенно уместным, будто так делают абсолютно все. — Ну, что скажешь? — Гектор первым нарушает тишину. Квирин качает головой, коротко усмехнувшись: — Для тебя — едва ли что-то новое. Прибор твои наблюдения подтверждает. Контроль над силами на очень высоком уровне. Терапия тоже. Я знал, что в теории такое возможно. Но не думал встретить носителя, способного так себя контролировать. — И… мне можно его оставить? — Кассандра ловит себя на том, что это звучит нелепо и жалко. Будто ребёнок просит родителей не выгонять из дома подобранного на улице щенка. Квирин смотрит прямо на неё. Глаза у него тёмно-карие, внимательные, спокойные, как у мудрого старца из детских книжек. Но в самой глубине, как ей кажется, невыразимо печальные почему-то. — На этот вопрос, боюсь, никто не сможет ответить точно. Индульгенции я не дам. Вы и сами знаете. Короткую секунду тишины Кассандра борется с внезапным стыдом. Пытается переварить ответ «можешь оставить, но кто знает, не сожрёт ли он нам лица во сне» — который расслышала ясно ещё до того, как Квирин начинает пояснять: — Это древний, сильный, не слишком хорошо изученный опасный артефакт. Прошлый опыт с ним был довольно скверным. Да, мы полагали, что он может сам позвать носителя, и тогда всё будет иначе. Даже надеялись на это. И… да, вероятно, мы не ошиблись. Но гарантировать не сможет никто. — Ты… можешь хотя бы примерно оценить риски? — из последних сил упорствует Кассандра. Он обозначает улыбку на полных губах — и тут же её стирает: — Нет. Не могу. И добавляет: — Опал позвал носителя впервые. Мы не знаем, чем это может кончиться. Практика других артефактов говорит, что часто им свойственно таким образом… успокаиваться. Давать носителю рабочую, контролируемую силу, вступать с ним в эффективный симбиоз. И да, порой это касается даже тех, кто раньше убивал своих носителей. Порой куда более жестокими методами, чем Опал, — от того, каким спокойным тоном сказана, эта ремарка звучит особенно зловеще. — Да, такая практика есть. Но вы сами всё понимаете. — Гарантировать не сможет никто, — громким шёпотом повторяет Кассандра. Квирин кивает. И эти слова про зов носителя… пробуждают в ней воспоминания, которые сейчас не слишком кстати. Но чёрт знает, когда будет другая возможность спросить, да и будет ли. — Квирин, я могу задать пару странных вопросов? Точнее, не странных, но… — она спотыкается о собственные слова, не зная, как это правильно сформулировать. — Дело в том, что она… Зан Тири говорила мне кое-что о свойствах Опала. Я хорошо понимаю, какова надёжность такого источника, — она натянуто усмехается. — Но всё же могу уточнить? — Пожалуйста, — говорит он без малейшего оттенка эмоций. И Кассандра пересказывает то, что она говорила об Опале. То, что он медленно убивает носителя. То, что достигнет рано или поздно успеха, если не нейтрализовать его Солнечной Каплей. То, что Опал специально звал Каплю, чтобы найти носителя среди её завистников; признаться, последнее жжёт сильнее всего, как бы это ни было глупо. Квирин коротко хмыкает, резко выпуская воздух через нос. — Любопытно. Ну, начнём с конца. Как я говорил, нам не известно других случаев, когда Опал бы звал носителя. Поэтому мы едва ли можем понять, чем он руководствовался при этом. Но гипотеза звучит сомнительно. Полагаю, расчёт скорее шёл на то, чтобы вызвать в тебе нужные эмоции. В конце концов, ты права насчёт надёжности источника. Кассандра чувствует себя пристыженной. — Что касается того, что Опал убивает. Для части прежних носителей — пожалуй, это было близко к истине. Но без терапии. И они не были выбраны Опалом. Что произойдёт сейчас, не знает никто. — А что насчёт Солнечной Капли? Она солгала? — она поклясться готова, что спрашивает это не потому, почему можно было бы подумать, но всё равно — это невыносимо стыдно, и даже тепло ладоней Гектора на её руках мигом кажется каким-то незаслуженным. — Я не знаю. И полагаю, что в современной науке этого не знает никто. Что произойдёт в случае синергии Опала и Капли в одном носителе — загадка. Практика других артефактов говорит, что, вернее всего, ничего хорошего. Но доподлинно мы не знаем. Хотя некоторые из нас очень хотели выяснить, — в его голосе впервые звенит что-то вроде личного отношения, а Кассандра чувствует, как руки Гектора тут же напрягаются. — Возможно, там, откуда прибыла сейчас Зан, на этот счёт знают больше. Но я позволю себе усомниться. Зан Тири — древний демон. Всё, что в ней было человеческого, давно уже стёрлось. Иначе тот мир не работает. Едва ли сейчас её может волновать твоя жизнь, здоровье или сохранность рассудка. Или чьи-либо ещё. Полагаю, она просто преследует свои цели. — Иначе тот мир не работает?.. — с внезапным интересом переспрашивает Гектор. — Погоди, ты что имеешь в виду? Квирин грузно выдыхает. — Видишь ли, Деманитус — кумир моего сына. А мой сын любит докапываться до правды. Так что я многое успел узнать об этой истории, — его голос чуть теплеет. — Есть мнение, что живую душу, попавшую туда, мир демонов меняет до неузнаваемости. Даёт волю тёмным, уничтожительным её сторонам. Стирает то, что мы привыкли звать человеческим. И кстати, ещё есть мнение, что Деманитус слегка поторопился. И до того, как Зан попала в портал, её ещё можно было спасти. Или хотя бы не сделать тем, чем она стала, — он выдыхает ещё раз и добавляет негромко: — Впрочем, ладно. Едва ли это относится к делу. Вот уж точно. Им сейчас явно не стоит такое обсуждать. — Кстати, ещё об искренности её слов, Кассандра. Опал в тебе пробыл не слишком долго. Если его извлечь, ты останешься, скорее всего, жива, хотя изменения тела уже необратимы. У Рапунцель иная ситуация. Солнечная Капля была её частью с рождения. И вряд ли переживёт расставание с ней. Полагаю, в таком случае Рапунцель погибнет или будет искалечена. Впрочем, здесь, как я понимаю, Зан Тири тебе даже не солгала. Кассандра сжимает зубы. Ужасно не хочется думать, почему сейчас, после всех её вопросов, Квирин счёл нужным сказать вот это. Она только сухо и чуточку зло роняет: — Буду знать. Спасибо за информацию. Гектор чуть-чуть приобнимает её левой рукой, перемещая кисть немного выше её локтя, смыкая их предплечья, будто пытаясь сказать — я тебе верю. Кассандра благодарно наклоняется к нему ближе, насколько позволяют кандалы и закреплённый кругляш на сердце. — Терапия у вас эффективная, — скользнув по ним тёмно-карими глазами, говорит Квирин. — Как изобретатель, я почти не думал, что такое возможно. При таком воздействии — едва ли Опал сможет резко изменить Кассандру. Так, знаете, чтобы с завтрашнего дня захотела убить всех человеков, — он произносит это нелепое, исковерканное слово совершенно серьёзно, что звучит мрачно и совсем не смешно. — Даже если прервать терапию на несколько дней, эффект сохранится. Это могу сказать наверняка. Но в долгосрочной перспективе… не знаю. Опал не обязан менять человека резко. Он способен делать это постепенно. Так, что и не заметишь. — Но какие у нас шансы сохранить Опал, если он опять будет извлечён? Тем более… сейчас, после всего, что изменилось? Кажется, Гектор спрашивает с некоторым нажимом. В глубине души ей это, возможно, даже нравится; плохой, ой плохой симптом. — Ты говоришь о том, что Адира нас бросила? — Квирин по-прежнему глухо, совершенно невопросительно задаёт вопросы. — Или о нашей магии? Или о том, что теперь Опал известен не только как источник страшного зла? — Обо всём сразу. — Опал известен как что? — Кассандра скептически морщится. Уж про страшное зло она в последнее время вдоволь успела наслушаться. — Видишь ли в чём дело. Прошлые эпизоды владения опалом были недолгими и печальными. Те свидетели, кто остался в живых, запомнили Лунный Опал как нечто опасное. То, что быстро лишает носителя контроля, несёт разрушения и скверну. Так что было немного охотников его заполучить. Да и наше Братство всячески поддерживало это мнение. Даже распространяло. По тем же причинам. Кассандре ярко вспоминается, что когда-то, ещё при первых встречах, говорили об Опале и Гектор, и Эдмунд. Квирин медленно проводит великаньей ладонью по лицу, опять потерев подбородок. — Сейчас ситуация иная. О тебе широко идут слухи, как о существе со сверхсилами. Но люди видят, что ты продолжаешь нормально жить. Не рушишь города, не убиваешь толпы. И при этом активно используешь свои силы. Строишь частоколы камней. Возводишь башни. — Мне казалось, обо мне как раз и говорят, что я рушу города и убиваю толпы. — Говорят о тебе всякое, вероятно. Но о тех, кто правда рушит и убивает, уже нет нужды что-либо говорить, — Квирин опускает голову. — Если мы извлечём опал — пустим, конечно, слухи, что он уничтожен. Но не все поверят. Интерес к нему возрастёт. Его начнут искать, охотиться. Найдут — охранять станет много сложнее. — И вот что ещё. Как считаешь, если у Опала… забрать носителя, чёрные камни не вернутся вновь? Гектор упорствует. Явно. Кассандре становится неловко, и какое-то невнятное чувство вины наконец зарождается першением в горле — хотя должно бы было, кажется, гораздо раньше; и ещё — она невольно думает, что об этом, кажется, они не говорили ни разу. О многом говорили. О возвращении чёрных камней — нет. Квирин чуточку щурит глаза. Ей, возможно, мерещится усмешка. — Не исключено. Могут и вернуться. — Но тогда я… если не будет другого выхода… могу слиться с Опалом снова, разве нет? Квирин переводит на неё взгляд. Нет. Усмешка ей не мерещилась. — Да, можешь. Вероятно. Если он согласится принять тебя вновь. Наметившуюся едва, неприятную немую сцену разрушает глухой грохот, доносящийся из-за двери; за ним следует напряжённый рык — впрочем, скорее, даже два рыка, сливающихся в унисон. Квирин и бровью не ведёт; а вот Гектор, явно встревожившись, поднимается с места: — Я сейчас. Едва за ним закрывается дверь, Кассандра говорит быстро, чтобы не успеть передумать: — Квирин, так… что ты думаешь на самом деле? — На самом деле? — едва обозначенное, удивление в его голосе кажется искренним. — С чего ты взяла, что я сейчас лукавил? — Не то чтобы лукавил, но… — она чувствует себя препакостно, почти что предателем, но всё уж слишком важно, чтобы молчать: — Гектор… он может быть сейчас необъективен, верно? — Что ты имеешь в виду? Они долго-долго, неотрывно смотрят друг другу в глаза. У Кассандры некстати мелькает мысль: он ведь тоже должен подчиняться Ловушке, что осталась там, в башне. Он тоже не может причинить вред её жизни и здоровью; его глаза тоже могли бы гореть цианом… Губы Квирина расползаются в неуместно открытой, неожиданно долго живущей улыбке. — Исходя из того, что он в тебя влюблён, если ты об этом, — здесь он тоже интонационно ставит точку, — ему было бы резоннее склонить тебя извлечь Опал. Стать обычной женщиной. Жить спокойной обычной жизнью. Не рисковать превратиться в сжираемого гневом монстра. Которого, быть может, и вовсе когда-то придётся устранить. Ты об этой необъективности? Кассандра не может не усмехнуться; он, такой умный, такой мудрый, сейчас правда не понимает или притворяется?.. — Не совсем. Я о том, что он может слишком верить, что я справлюсь. Странная эта, несвойственная Квирину улыбка становится шире. — Да ты его стоишь, — она невольно думает, что это может относиться и к Гектору, и к Опалу. — Кто знает. Возможно, и вправду справишься. Он не спеша расстёгивает кандалы на её руках, снимает кругляш с сердца. Сев на место, водит пальцами по обложке закрытой тетради, задумчиво глядя в пустоту. — Для себя он вполне объективен. Как и я. Как и ты, как я полагаю. Любопытно, конечно, чего наша объективность будет стоить, — его голос становится ниже и глуше. — А он… он всегда был таким, сколько я его помню. Ему всегда было интересно. Глаза блестели похлеще многих учёных, что я знал. И у него ведь был выбор. Ввязаться в эту историю или нет. Он предпочёл ввязаться, и я считаю, что Братство только выиграло. А ты… ты здорово похожа на него, кстати. Неожиданно. И Кассандра не уверена, что это комплимент. И её мог бы, наверное, задеть этот тон отеческой проповеди — но она чувствует, что Квирин говорит сейчас не только и не столько с ней. — Знаешь, — неслышно усмехается он, — Зельда, помню, частенько такому удивлялась. Говорила, что мы самые безумные из всех. Рискуем жизнью, чтобы узнать то, чего никто ещё не знал. Причём иногда не только своей. И при этом думаем, что можем быть объективными. Ей по-прежнему нечего на это ответить. Но по счастью, дверь распахивается вновь, и заходит Гектор: — Поразительно, но все живы и даже целы. Пока что. Я что-то пропустил? Кассандра вздрагивает, будто проснувшись, и медленно качает головой. Квирин, будто дополняя её жест, глухо произносит: — Да нет. Едва ли.