Стекляшка

Поначалу она, конечно, просто срезает с клетки верхушку и берёт камень в руки, пытаясь нырнуть в циан; но ни на что особенно не надеясь, точнее даже — надеясь, что он не откликнется. Потому как отчётливо понимает — резона лгать о том, что при активном приказе камень останется немым, у Гектора не было; и если сейчас всё получится, то ясно… что это, с немалой вероятностью, может означать. При наличии чёртова амулета путь до Короны совсем недолгий, в конце-то концов. Так или иначе — камень молчит. Совсем. И Кассандре кажется, что он горит заметно ярче, чем раньше. Пытаясь войти в то, другое измерение, она отупело пялится на руну, и через какое-то время от режущего света витиеватых штрихов начинает ломить глаза. Но камень молчит. Кассандра, суетно выдохнув, кладёт его обратно в каменную клетку. Затем берёт меч, до боли стиснув рукоять, наклоняет голову, примеряясь; и так и застывает на месте — чувствуя, как от мыслей того и гляди расколется череп. Ну что ты делаешь, дьявол тебя подери, и зачем? Ты понимаешь ведь, чем всё это кончится? А она понимает, как ей кажется, прекрасно — разум подозрительно чист и ясен. Гектор придёт в себя. Захочет её убить или обезвредить. Объединится с силами Короны. Они приведут сюда армию. Прикатят своё сверхсекретное чудо техники. Кассандра забаррикадируется в башне. И… что он там говорил про нашпиговать с балкона? Хотя она не хочет так делать. Но быть может, они договорятся. Быть может, устанут от осады. Быть может, дадут ей уйти… Не может всего этого быть, конечно. Но… всё как-нибудь решится. Так или иначе. Сейчас все эти события кажутся какими-то картонными, совсем не страшными, и уж никак не аргументом не делать того, что она намерена сделать. Зачем, зачем, Кассандра? Просто потому, что ты — давай хоть сейчас не лукавить — влюбилась, если не хуже?.. Она прикрывает глаза, размышляя над этим вопросом, и отвечает уверенно и спокойно: нет. Дело совершенно не в этом. Просто у неё были сила и власть — и она, дав волю ярости, не смогла ими ответственно распорядиться. И отправила того, кто ей подчинялся, на верную смерть; и может, конечно, сейчас всё оставить как есть; и тогда, наверное, никогда не станет больше возмущаться тем, что кто-то считает её монстром. Никем другим её считать уже будет нельзя. Ей становится легко, свободно и просто. Вдохнув поглубже, хорошо размахнувшись, она без колебаний лупит по камню, намереваясь рассечь его посередине. Тот отвечает громким-громким, рассерженным звенящим стуком; зло мигает циановым огнём, мелькая туда-сюда, ударяясь о чёрные прутья. И снова замирает на дне своей клетки. Целёхонький.

***

— Да ёбаный, ёбаный ты в рот, сдохни, дьяволова кукла! Кассандра задыхается то проклятиями, то бессмысленными угрозами, то всевозможной бранью, какой обильно нахваталась за времена гвардейской юности. Стены башни охотно отвечают взволнованным эхом; жаль только, что всё это не помогает, не помогает и помочь не может. Камень остаётся целым. Она пробует множество способов, от очевидных до откровенно нелепых. Разрубить мечом. Проткнуть мечом. Изрешетить несколькими камнями, острия которых сходятся в одной точке. Уронить с балкона башни. Уронить с балкона башни на камни снизу… На чёртовой штуковине не остаётся даже следов, она как будто неуязвима. И всё так же ярко, издевательски ровно светится. Несколько раз Кассандра снова берёт её в руки, даже подносит зачем-то ближе к опалу, пытаясь установить контакт — теперь уже точно с надеждой лишь на то, что не получится. И снова слышит желанную тишину, и это значит — есть смысл продолжать. Наконец она строит во дворе что-то вроде пресса: решетчатые стены и пол, на котором лежит чёртова штуковина, а сверху — тяжёлый блок из плотно переплетённых камней. Кассандра начинает строить его, ещё не осознавая масштабов, но входит во внезапный, почти гипнотический раж, создавая новые и новые ярусы; однако ни черта не помогает — глыба стоит на камне, чуточку качаясь, и никак не может его раздавить. Кассандре непросто и непривычно так использовать силу, но она сосредоточена до предела, так, что не замечает даже, как тихонько оседает на землю, а боль в сердце расцветает и крепнет, заполняя тело. Но в какой-то момент — её точно пронзает огненным штырём, а затылок утыкается в траву. Лишь тогда, осознав, что упала от слабости, она прекращает колдовать. И лежит ещё с полминуты, прежде чем хватает сил приподняться. Кажется, в каменной махине весу теперь не меньше пары центнеров; хорошо, что Кассандра сделала высокие стены — иначе та бы точно грозила рухнуть. Но под всей необъятной тяжестью издевательски горит цианом жалкий, крохотный, совершенно целый огонёк… Кассандра опускается обратно, и какое-то время восстанавливает дыхание, стиснув зубы от боли. Затем, поднявшись, аккуратно разрубает конструкцию, позволяя глыбе с грохотом осесть на землю, достаёт камень и относит на прежнее место, в каморку на самом верху башни. Строит для него новую клетку — и тихо стонет, когда даже от такого пустяка сердце будто снова дырявят насквозь. А после добредает до комнаты и падает на кровать, проваливаясь тут же то ли в сон, то ли в обморок.

***

Когда Кассандра приходит в себя, сердце болит на порядок меньше, да и слабости почти нет. Она кидается на балкон, уверенная, что уже утро; но по пурпурной темноте неба понимает — прошло от силы несколько часов. У подножия башни темно и пусто; и Кассандра зачем-то скорбно, подчёркнуто тихо обходит все комнаты, чтобы убедиться, что она по-прежнему здесь одна. Точнее — не все, но почти все; и понимает, куда в первую очередь стоит зайти, но не находит то ли сил, то ли смелости. Интересно, как должен реагировать камень, когда один из подневольных… В груди болезненно сдавливает что-то; она обхватывает плечи, вздрагивая всем телом, и вместо того, чтобы пойти наверх, — бредёт вниз, выползая в сырую прохладную темноту. Немеющими руками складывает дрова, разводит костёр на привычном месте; и садится рядом, и до слёз глазеет на огонь, и ничего, ничего не чувствует, кроме какой-то ирреальной, баюкающей пустоты, жутковатой, точно колыбельные монстров из детских страшилок. Наверное, эти часы — последние, что остались, чтобы не знать ещё правды, чтобы позволить себе ничего особенно не чувствовать. Она подкидывает щепок в костёр. Пальцы лижет жаром. Когда-нибудь она встанет, пойдёт и поднимется на верх башни, вскроет клетку и опять возьмёт камень; и хочет только, чтобы это когда-нибудь было ещё не сейчас — а больше хотеть уже, кажется, и нечего. Когда в мерное потрескивание огня резко вплетается грузный топот, быстро становящийся громче, — она не разрешает себе поверить. До последнего не разрешает. Может, потому, что слишком больно будет ошибиться; может — просто нет сил вынырнуть из прострации. Скорее первое, впрочем. И лишь когда топот застывает рядом с костром, так, что даже языки пламени колышутся и дрожат, — она вскакивает с места, вытянув тело струной, и поворачивает голову. Они здесь. Все вчетвером. Гектор легко соскальзывает со спины Вико, а Мара и Ханнан с обеих сторон венчают седло, точно две грозные статуэтки, взволнованно поводя хвостами. Кассандра взвизгивает как девчонка, легкомысленно и ребячливо, на секунду будто забыв о том, что случилось и как они расстались. Она бросается навстречу Гектору, и толком даже не поняв, что делает, порывисто его обнимает — уверенная, впрочем, что сейчас её оттолкнут; тело напрягается заранее, готовое выставить ногу назад, чтобы не упасть. Он не отталкивает. Даже кладёт ей руки на плечи, очень сухо и деревянно, держась на вежливом расстоянии, — помнится, в прошлой жизни Кассандра вела себя так почти со всеми, кто лез обниматься. Она отстраняется, ощутив себя убийственно неуютно; всё, что случилось, всё, что никогда не будет как прежде, — будто рушится на неё заново. Неуверенными шагами она отходит к огню, опускается обратно на бревно. Через секунду в кожу впиваются знакомые когти, и Ханнан тёплой тяжестью падает на колени и льнёт к груди. Его, похоже, не волнует, что она чуть не убила его хозяина, да ему и самому могло бы достаться. Кассандра жадно обвивает его руками, зарывается носом в мех; это тепло будто приводит её в чувство, растапливая что-то внутри, — и внезапно для себя она начинает плакать. Не всхлипывая, не привлекая внимания, тихо прячет лицо в пушистой спине Ханнана, стесняясь до чёртиков невольно льющихся слёз. По счастью, это длится недолго. Ханнан, впрочем, возмущённо фыркает, слезает с её колен, недовольный, видимо, ролью жилетки, и деловито исчезает в темноте. Кассандра поворачивает лицо к огню, чувствуя, как сушит его жар дорожки от слёз, а затем наконец переводит взгляд на Гектора. Он сидит на порядочном расстоянии, и смотрит на неё как-то… странно; с этим цианом толком не разобрать, как. — Прости, я… — хрипло произносит она, и запинается, силясь собраться с мыслями, но через пару секунд сдаётся: — Блядь. Это всё так погано, что я не знаю даже, что сказать. Я… послала тебя на верную смерть, выходит. — На верную смерть? — хмыкает он. — Слушай, это уже оскорбление. В этой твоей Короне вместо службы безопасности одна большая дыра, если тебя утешит. Кассандра видит знакомую усмешку на его губах, слышит в голосе высокомерие, за которое раньше всегда хотела врезать. На мгновение её душит такой нежностью, что становится страшно. Откуда-то издалека, с другой стороны башни, доносится глухой утробный рык, к которому вскоре добавляется ещё один. — Эй, ребята?.. — вполголоса говорит Гектор, а затем поднимается и уходит в темноту. Кассандра с удивлением думает, что раньше редко слышала, чтобы Мара и Ханнан подавали голос настолько громко; помедлив, она направляется следом. И первое, что видит, — тёмный силуэт груза, оставшегося от каменного пресса. Вот чёрт. Сердце неприятно замирает, но она всё-таки подходит ближе. Гектор, задумчиво склонив голову, изучает разбросанные обломки; Мара и Ханнан, уже не рыча, снуют рядом, кажется, крайне довольные находкой. — Ты пыталась уничтожить камень? Она ведь не должна этого стесняться, разве нет? Она хотела поступить по совести, исправить свою же ошибку. И всё равно — с полминуты мучительно ищет предлог, под которым могла бы пригодиться такая штуковина; но в голову, конечно, ничего не приходит. — Да, — коротко говорит она. Повисает молчание. Гектор рассматривает руины механизма, медленно проводит рукой по глянцево гладкому чёрному боку глыбы. — Это бесполезно, пока есть активный приказ. Данный при зрительном контакте, я имею в виду. — Буду знать. Кассандра дожидается, пока он отойдёт на пару шагов, насмотревшись, — а затем снимает со спины меч и чередой коротких злых ударов изрубает останки конструкции. Груз не трогает — слишком тяжело, слишком муторно; но кроме него, всё, что осталось от кустарного пресса, рушит тщательно, превращая в россыпь каменных обломков. Неплохо было бы их сразу и уничтожить, да только сейчас успокоиться всё равно не выйдет. Но и так достаточно. Главное — чтобы она не догадалась, что Кассандра пыталась уничтожить камень. Это последнее, вот совершенно последнее, о чём ей стоило бы догадываться. Но по мелким обломкам уже ничего не поймёшь, а груз — сойдёт за результат упорной тренировки. Смотрится впечатляюще, в конце-то концов. Чуть наклонив голову, скрестив руки на груди, Гектор молча наблюдает за этой странной расправой. И лишь когда Кассандра, учащённо дыша, убирает меч, глухо говорит: — Пойдём? Она медленно кивает. И на подходе к костру замечает, что Гектор характерно припадает на левую ногу, хоть и пытается, кажется, это скрыть. — Ты ранен? Он усмехается. И садится в этот раз к ней чуточку ближе. — Так, ничего серьёзного. У твоего дружка необычное чувство юмора, знаешь ли. И отношение к опасным химикатам — тоже. Не уверен, что он планировал это как ловушку, но так или иначе, вышло занятно. — Он не мой дружок. — У него в ящике стола лежат два твоих портрета. И неплохие, кстати. Правда, они довольно пыльные, и сделаны, видимо, ещё до всех событий, но… — Слушай, держи меня в курсе! — саркастически фыркает Кассандра, раздражённая такими подробностями; и тут же вздрагивает, осознав кое-что более важное: — Погоди, ты рылся у него в столе? Зачем? — Ну а как бы я, по-твоему, смог подделать несчастный случай? — он с явным удовольствием ловит её удивлённый взгляд. — Никаких следов того, что оружие уничтожила ты или твои люди, оставлять было нельзя. Пришлось сделать вид, что мальчишка слегка не подружился с техникой безопасности, поэтому лаборатория за ночь была изъедена кислотными кристаллами… Занятная задачка, но весьма непростая, пришлось всё обшарить в поисках нужных реактивов. Но знаешь, мне даже не стыдно. С техникой безопасности он и правда не дружит. Кстати, вот, возьми. Кассандра принимает из его руки что-то небольшое, золотисто блестящее; и видит при свете костра наконечник от давнишнего оружия, со странно неровными краями. С одной стороны из металла прорастает крохотный, изумрудного цвета кристалл. — Только осторожнее. Оно должно быть уже неопасно, но… мало ли что. И только сейчас, когда Кассандра держит этот чёртов кусок металла, до неё наконец доходит. Гектор не просто справился, но и нашёл изящный, от многих проблем избавляющий способ; и ему для этого хватило знаний, которые воин вообще чёрт знает где мог раздобыть. Кассандра смотрит на него восхищённо, и даже не стесняется этого. Хотя не уверена, что когда-нибудь смотрела так на кого-нибудь ещё, кроме отца. — Спасибо, — тихо говорит она. И надеется, как всегда, что этого слова хватит, чтобы выразить всё, что она сформулировать не в силах. Он улыбается — едва заметно, уголками губ, и как-то по-особенному тепло. Кассандра, немного смутившись, добавляет, кажется, просто для того, чтобы избежать молчания: — А Вэриан… Он был в меня влюблён когда-то, да. Это было невзаимно. И… надеюсь, что для него уже в прошлом. — В прошлом, — эхом повторяет Гектор, дразняще растягивая гласные. — Кстати. Может, расскажешь всё-таки про своё прошлое? Я не об этом парне, если что. Вот чёрт. Сейчас она подобного вопроса точно не ждала. Хотя быть может, именно так удастся что-то исправить? — Или я опять зарываюсь? — он говорит без агрессии, с какой-то горьковатой насмешкой. Кассандра нарочно не даёт себе времени подумать. — Зарываешься, конечно. Но я расскажу.