Как изменился мир Снежка

      Мир изменился. Оказалось, Снежок всю долгую жизнь мыслил слишком узко. Трава взошла на заднем дворе, где раньше чернела голая земля, а ещё раньше лежал холодный и мокрый белый снег. Или сосед поменял забор, заколотил дыру, через которую Снежок наведывался к миске соседской крысо-собаки. Или закрылась закусочная на углу, где работал черноволосый парень и угощал пушистого белого кота кисловатым фаршем. А может, просто поменялся наполнитель в лотке.       Настоящие изменения коснулись старого перса слишком поздно, чтобы суметь адаптироваться. К тому времени он потерял половину зубов, в пасмурные дни болел крестец (или, может быть, почки?). Снежок помнил траву, снег и игрушки на заднем дворе, и младшего человека, который дёргал длинные усы, сбрил четыре раза шерсть на боках и однажды раскрасил белые уши розовым маркером. Снежок делил с ним место для послеобеденного сна, воду в жестяной миске и хрустящие подушечки. Шаловливый и весёлый человек, счастливый в своём детском мирке, где для старого кота отводился самый важный угол.       Так вот…       Мир изменился. И Снежок давно забыл дорогу к дому человека. Старался как мог выкинуть из памяти пятнадцать лет тихой жизни. Сейчас на месте двора, дома, даже закусочной на углу, зиял кратер с осыпающимися краями. Упади туда, несчастный, и можешь забыть обо всех девяти жизнях. Котёл, так назвали котлован неимоверных размеров, кипел иножизнью и посмертием. Из него лезли, несмотря на осыпающиеся края и торчащие трубы, неумершие. Лезли второй год…       — Хорошая позиция. Видимость отличная! И подступы просматриваются, и дорога для отступления.       Васька Чернолапый огляделся и одобрительно кивнул. Отличный кот, если разобраться, смелый без безумства. Жаль, что в юности Снежок не имел такого товарища. С другой стороны, Васька родился, кажется, когда у Снежка от старости выпал первый зуб. Крепкий, надёжный товарищ, вытащивший одуревшего от страха перса за плешивый посеревший загривок из того самого Котла. Тогда, в первые дни, Снежку ещё чудился крик младшего хозяина и запах подтухшего фарша из закусочной.       — Устал я носиться, не молодею.       Снежок, вернувшись к настоящему, пристроился на бочонке, положил на лапы винтовку. Он сноровисто проверил патроны — до того, как их крошечная команда добралась до этой высоты среди проулков захваченного шатающейся нежитью города, пришлось слишком много отстреливаться. Осталось два патрона: и то ненадёжных, из запасов, найденных в куче трупов. Возможно, этого будет недостаточно, чтобы спастись от позорного посмертия…       Запыхавшаяся Мурка привалилась рядом. Топор, который подобрала малышка у мясобойного цеха, едва умещался в нежных лапках. Чубарая шкурка почернела на бёдрах — гнилая чужая кровь запеклась, но для наведения чистоты Мурка слишком утомилась. Устала, маленькая.       Крепкий Васька, серый, почти белый из-за дурацкой муки из пекарни, водил ушами, выискивая среди шороха звуки угрозы. Снежок беспомощно молчал. Страшно зудело отстреленное ухо, которое едва начало заживать. Маленькая Мурка, родившаяся уже в этом безобразии, сжалась в комочек и тихонечко мурчала. Снежок опустил лапу и погладил понурую головку. Мурка вскинулась. Не знала мелкая ни любви, ни ласки. Её мир не менялся…       — Чтоб вас мыши съели! — выругался внезапно Васька. Он весь подобрался, поджал тёмно-серые лапы и отчаянно забил хвостом.       — Идут? — обречённо и с мольбой прошептала Мурка. Опираясь о стену, она выпрямилась, даже вскинула топор на плечо.       Снежок предостерегающе поднял лапу. Лишний шум ни к чему. Чем там шатающиеся распознают движение, так и оставалось загадкой, но проклятые неумершие со звериным упорством пёрли в направлении малейшего звука — скрипа, шёпота, стона… Остальные коты только и слышали их шаги днём и ночью — гниющие мускулы и лишённые гибкости тела отвратительно громко скрипели, потрескивали и хлюпали, заглушая иные звуки. Быть может, иных звуков больше не было: ни чириканья нахальных воробьёв, ни курлыканья тупых голубей, ни писка мышей и крыс… Всё, что двигалось, неумершие сжирали.       — О Пресвятые Коты!       Мурка тут же сунулась под лапу Васьки, но отпрянула, зажав лапкой дрожащий рот. Снежок оттеснил струхнувшую кошку и выглянул поверх Васькиной головы.       Всего лишь на тридцать ступеней ниже, на большой перекрёстке вывалила орда шатающихся. Их посмертие оказалось унизительно-печальным. Клочья шерсти свисали с боков, глаза затянуло пеленой, а когти навечно замерли наизготовку. Раскрыв до вывихнутых суставов челюсти, чудища, пёрли на двоих — ещё живых — котов.       Один крепко держал приклад винтовки у плеча и резво щёлкал затвором, выпуская остатки пуль. Опытным глазом Снежок оценил, что отчаянный боец сделает ещё четыре выстрела. Затем придётся хватать винтовку за дуло и размахивать на манер дубинки. Второй боец уже лупил мертвецов прикладом ружья.       — Федька… — прошипел Васька. — Михал Михалыч…       Глухое шипение резануло сквозь звенящую пелену. Снежок прижал уши к голове. И в тот момент, когда последний патрон глухо щёлкнул в винтовке храброго кота, в плечо Снежка требовательно и жёстко ткнула мягкой лапкой Мурка…       Да, мир поменялся. Слишком быстро для Снежка. За предыдущие пятнадцать лет произошло не так много, как за последние два года. И для старого перса это было чересчур. Чересчур быстро, много, сильно. Мог ли он подумать, что в старости, когда в дождь ломит хвост и гудит в ушах, придётся нестись, не разбирая дороги, за полосатым хвостом крепкого кота?       Васька поднажал. Бок о бок со Снежком летела яркая, как весна, Мурка. Бежала, скользила на мягких лапках по скату крыши и выла не по-кошачьи. Иной раз казалось, что малышка умудряется зажмуриться на бегу. А Снежок чувствовал конец: крыши — и всего остального.       Провал появился быстрее, чем ожидал Снежок. Васька сиганул вперёд и вверх, зацепился за карниз, царапнул бетон и исчез. Снежок ожидал, что следом пролетит над крышей маленькая Мурка, но чубарая шкурка пропала из поля зрения. Потребовалось слишком много времени, чтобы остановиться, — Снежок изменился, как и мир, не в лучшую сторону. Разинув пасть, он глотнул воздух, неприлично высунув язык. Сердце, усталое и износившееся, трепыхалось в саднящих рёбрах. По языку катилась розовая слюна.       Старый перс, глухой на одно (отстреленное) ухо, зацепился взглядом за пёструю шкурку на изломе крыши. Мурка плакала, забившись за слуховым окошком. А по жестяной кровле грохотали, скрипели и шипели неумершие: безразличные к бесконечной погоне, одуревшие от запаха живой плоти.       Снежок подскочил к Мурке в три шага, дёрнул за шкирку клыками, потащил совсем как мама-кошка тягала дитя.       — Я не могу! Не могу! Не могу-у-у! — тоненько выла несчастная кошка, безучастно волочась между дрожащих лап Снежка.       Он напрягся, толкнулся, добрался до края и выпустил мягкую шкурку. Мурка сжалась на самом краю. По другую сторону провала нервно бил хвостом Васька.       — Смоги, — обратился к ней Снежок: хрипло и надсадно, глотая кашель, подступающий из горящих лёгких к липкому горлу. — Смоги, милая. За нас обоих.       Он потёрся щекой о коричневое пятнышко под жёлтым глазом, легко прикусил белое ушко. Позади грохнуло — один из нежити споткнулся о слуховое оконце, за которым до того пряталась Мурка. Кошка зашипела, мгновенно сжалась в комочек и тут же взмыла вперёд и вверх. Она нелепо шлёпнулась животом о торчащий карниз и неминуемо соскользнула вниз. Васька вцепился когтями в нежные лапки, чтобы удержать молодую кошку. Изогнулся, потянул…       Мурка сгинула за краем. Следом, обождав секунду, юркнул Васька. Молодые и сильные, чей мир ещё успеет в очередной раз измениться. Им ещё удастся нассать в тапки тому, кто в ответе за весь этот бедлам.       Снежок уронил костлявый зад на тёплое железо, подобрал обрубок белого хвоста, зажмурился. И представил, что сидит на том самом крыльце, а маленький человечек несётся к нему, чтобы вздёрнуть и прижать ручонками к груди. А с улицы пахнет подкисшим мясом…