Когда я читаю фэнтези других авторов, в частности, Толкина и некоторых его последователей, у меня всегда закрадывается в голову желание сказать им: «Это хорошо, но я бы вот эту часть написал совсем по-другому» или «Нет, мне кажется, вы здесь сделали ошибку». Это я здесь критикую не конкретно Толкина, не хочу, чтобы меня воспринимали как хаятеля Толкина. Почему-то люди все время пытаются противопоставить меня и Толкина — честно говоря, меня это расстраивает, поскольку для меня Толкин — кумир, отец всего современного фэнтези, мой мир вообще не появился бы на свет, если бы до меня не было Толкина!
— Джордж Мартин[1]
Есть огромное количество писателей, которые мне нравятся <…> Еще Говард Лавкрафт: открыв его, я по непонятным причинам пришел в неописуемый восторг, в котором пребываю до сих пор, хотя мне уже далеко не пятнадцать.
— Он же[2]
Принято считать, что творчество Джорджа Мартина соотносится с творчеством Толкина довольно опосредовано — разве что через общую для фэнтезийной традиции преемственность. Между тем внимательное изучение творчества Мартина заставляет заподозрить, что он знаком с Легендариумом Толкина гораздо лучше, чем средний читатель, судящий о нем по «Властелину Колец» или, в лучшем случае, «Сильмариллиону». Чтобы понять это, достаточно обратиться к такой религии из вымышленной вселенной «Песни Льда и Пламени», как культ Рглора, именуемого также Владыкой Света.
Рглорианство — дуалистическая религия, толкующая всю мировую историю как противостояние
Ормузда и Аримана Рглора, бога тепла и жизни, и Великого Иного — повелителя сил тьмы. Мессия Рглора, Азор Ахай, послан, дабы победить Великого Иного, и в случае его победы настанет вечное лето, мертвые оживут, а «смерть преклонит перед ним колено». Богов, альтернативных Рглору, его почитатели отождествляют с Великим Иным. При этом сами рглорианцы балуются черной магией. Каков же прототип Рглора? Ответ прост и незамысловат — это Мелькор, он же Моргот Бауглир
, он же аццкий сОтОна.
Казалось бы, какое отношение Темный Властелин имеет к божеству, который именуется Владыкой Света? Даже если не вспоминать, что «ангельским» именем Мелькора было Алкар («Лучезарный») — не стоит забывать, что Темным Властелином его называли враги. Сам же он перед почитателями (первыми людьми) позиционировал себя совсем иначе:
«…я создал Свет. Я создал Солнце и Луну и бессчетные звезды. Мне дано защитить вас от Тьмы, а иначе Она может погубить вас» («Легенда Аданэль»). Опять же, частью культа Мелькора, введенного Сауроном в Нуменоре, была вера в грядущее освобождение человечества от смерти:
«люди приносили жертвы Мелькору, надеясь, что тот избавит их от смерти» («Акаллабэт»), причем когда человеческие жертвы «почему-то» не освободили нуменорцев от смерти, Саурон убедил короля Нуменора Ар-Фаразону «отвоевать» бессмертие у Валар силой оружия, как в рглорианской мифологии Азор Ахай должен отвоевать бессмертие для человечества, победив Великого Иного и его слуг (что характерно, рглорианцы владеют магией, позволяющей воскрешать умерших).
Параллель мелькорианства и рглорианства усиливает не только сам факт наличия человеческих жертв в данных случаях, но и принцип их отбора. Хотя жрецы Рглора подчеркивают, что наилучшая жертва для Рглора — существо невинное и любимое, на практике в первую очередь в жертву приносят врагов культа и преступников (тут, правда, играет роль Станнис, сдерживающий рглорианцев). Точно также в бытность Саурона главой культа Моргота в Нуменоре:
«Чаще всего на заклание посылали они нуменорцев из числа Верных», обвиняя их в том, что они «ненавидят короля и готовят мятеж».
Рглорианцы предают ритуальному уничтожению через сожжение священные символы конкурирующих религий — «идолы» Семерых, которым поклоняются андалы, и чардрева, посвященные Старым Богам, которым поклоняются северяне. Точно также официальное учреждение Сауроном культа Моргота в Нуменоре начинается с того, что он сжигает на алтаре храма своего бога Белое Древо Нимлот (происходящее от священных Дерев Валар, уничтоженных некогда Морготом), подаренное нуменорцам эльфами.
Истинной целью Моргота было уничтожение жизни, особенно разумной и обладающей свободой воли — Толкин в этой связи говорит в «Кольце Моргота» о его «нигилистическом безумии». Хочет ли чего-то такого Рглор — мы не знаем (хотя утверждение, что с победой Азор Ахая наступит вечное лето, может быть понято и в зловещем ключе), но есть намеки, позволяющие предположить, что он не сильно отличается от Моргота. Другой эпитет Рглора (наряду с «Владыка Света») — Бог Пламени и Теней. Из жрецов Рглора, действующих в «Песни Льда и Пламени», наиболее сюжетно значима Мелисандра Асшайская — другие жрецы Рглора пока что это второстепенные персонажи. Эссосский город Асшай, откуда она прибыла, именуется Асшаем-у-Тени.
Край Теней, лежащий за Асшаем — царство тьмы, напоминающее толкиновский Мордор — из-за особенностей географии которого (высокие отвесные склоны гор позволяют солнечному свету проникать в долину лишь в полдень) единственное растение, выживающее там — это непригодная для питания светящаяся призрак-трава. Кочевники-дотракийцы верят, что когда-нибудь призрак-трава покроет весь мир, и жизнь прекратится. Драконам, очевидным образом воплощающим собой «пламенное» начало мира, связанное с Рглором, одна из версий также приписывает происхождение именно из Края Теней.
Кстати, кто такой Великий Иной, с победой над которым
«смерть преклонит колено»? У Толкина, напомню, смерть была Даром Эру людям[3]. Проповедуя перед первыми людьми в Хильдориэне, Мелькор представляет Эру чудовищем, алчущем человеческих жизней, от которого лишь он может защитить:
«Глупцы! — сказал он. — Это был Голос Тьмы. Она хочет, чтобы вы отошли от меня, ибо Она жаждет поглотить вас» («Легенда Аданэль»). При этом Великой Иной в мире Мартина (по крайней мере, на данный момент) напрямую не присутствует — также, как и Эру у Толкина обитает за пределами Вселенной, в Чертогах Безвременья. Зато в мире Мартина есть слуги Великого Иного — собственно Иные. Как следует из слов самого Мартина, Иные это аналог эльфов:
«Иные не мертвы. Они странные, прекрасные… как бы выразиться… сиды, сделанные изо льда, что-то вроде этого… безжалостные, изящные, опасные»[4] (сиды в кельтской мифологии — аналог эльфов в германской). Интересно описание глаз Иных — их глаза «яркие, как звёзды»[5]. У Толкина в глазах благих Айнур, верных Эру, и пришедших из Валинора эльфов, сияет
«свет Амана»[6]. Другое название «светлых» эльфов, то есть эльфов, побывавших в Валиноре — «Эльдар» — переводится как «народ звезд». К звездам у толкиновских эльфов особое отношение — из всех Валар они почитают больше всего Варду Элберет, Владычицу Звезд. Слуги Мелькора-вастаки в Первую Эпоху называли эльфов
«белыми демонами» («Дети Хурина») — также, как у Мартина Иные это
«белые тени»[7].
Особый интерес вызывает сюжет о Короле Ночи — тринадцатом лорде-командующем, который влюбился с первого взгляда в женщину из числа Иных, разделил с ней ложе и сделал своей королевой, правя вместе с ней и принося человеческие жертвы Иным. Мне одному тут вспоминается (разумеется, подвергнутая очень характерной мартиновской инверсии) наиболее сюжетно значимая толкиновская повесть о «любви с первого взгляда» — лавстори человека Берена и эльфийки Лютиэн? Также о Короле Ночи сказано, что он перестал быть обычным человеком (упомянуто, что он преображался с наступлением сумерек), что напоминает историю Туора, возлюбленного эльфийки Идриль, о котором в «Сильмариллионе» говорится:
«песни, сложенные в последующие дни, гласят, будто Туор единственным среди смертных причислен был к старшему народу и стал одним из нолдор, к коим стремился сердцем; и судьба его разошлась с судьбою людей».
Иными словами, противостояние Иных (Великого Иного?) и Рглора может быть отсылкой к противостоянию эльфов/Валар/Эру и Моргота у Толкина. Но если у Толкина речь идет о борьбе добра со злом, то у Мартина в лучшем случае «игра была равна» и речь идет о противостоянии двух одинаково опасных для человечества сил. В лучшем — потому что в сериальной версии, например, рглорианцы (та самая Мелисандра, приведшая Станниса к сожжению собственной дочери и гибели), несмотря на все свои «милые» художества, в конечном итоге играют в победе людей над Иными важную роль, что как бы представляет и их, и их отвратительного бога чуть ли не «меньшим злом».
Впрочем, создавая образ рглорианства, Мартин заимствовал идеи отнюдь не только у Толкина. Возьмем ключевой рглорианский миф — миф о Азор Ахае, герое, однажды уже победившем силы зла (во время Долгой Ночи). У Азора Ахая в мифах народов Вестероса множество имен, и одно из них — Элдрик Гонитель Тени, что является отсылкой к циклу Майкла Муркока (друга Мартина, кстати) «Элрик из Мелнибонэ», заглавный герой которого выступает против богов Хаоса, пытающихся уничтожить мир[8]. Но одним лишь оммажем дело не ограничивается — в рглорианском мифе о Азор Ахае тот, чтобы закалить меч, способный одолеть тьму, пронзает сердце своей возлюбленной Ниссы-Ниссы.
Элрик из Мелнибонэ у Муркока убивает двух своих любовниц — сперва Симорил, потом Заринию. Но Заринию он убил, чтобы избавить от мук — силы Хаоса изуродовали её тело — а Симорил он и не собирался убивать: та погибла по вине его соперника, Йиркуна:
«Но Йиркун, как это ни невероятно, все еще оставался живым, он черпал силы из клинка, который все еще огрызался, нанося удары по рунному мечу Элрика. Собрав последние силы, Йиркун толкнул Симорил вперед, нанизав ее на Буревестник, и та, вскрикнув, умерла» («Грезящий город»). У Мартина же рглорианский миф, обосновывающий принесение Рглору в жертву самого дорогого, представляет героя-спасителя мира как существо, сознательно принесшее любимого в качестве жертвы во имя «высшего блага».
Нельзя не отметить, говоря о Элрике, что его борьба с богами Хаоса вовсе не привела к спасению мира — напротив, мир был окончательно разрушен, пусть и достался Порядку, а не Хаосу. Не намек это, опять же, на то, что победа Азор Ахая / «обещанного принца» над Иными не сулит ничего хорошего? Благо с Элрика прямо срисован — достаточно вспомнить альбинизм, физиологическую слабость, вражду с братом и любовную связь с сестрой — правда, брат и сестра единокровные, а не двоюродные, как у Элрика — Бринден Риверс, он же «Трехглазый Ворон». Персонаж, выступающий как ментор Брандона Старка — того самого, которого в концовке сериала избрали королем Семи (пардон, Шести) Королевств. К Элрику отсылает и другой любимчик Мартина, Тирион Ланнистер, при родах которого умерла его мать, отчего его возненавидел отец (аналогичный эпизод в смягченном виде был и в биографии Элрика).
Опять же, глубоко неслучайна и тема возрождения драконов. У Муркока три наиболее проработанных Вечных Воителя — Элрик, Корум и Эрикезе — связаны с древней гуманоидной цивилизацией, в разных временах и пространствах известной как мелнибонийцы / вадаги / элдрены (собственно, к ней принадлежали Элрик и Корум, а Эрикезе женился на принцессе из этого народа[9]) и обладавших симбиотической связью с драконами (Элрику драконы помогают против сил Хаоса). У Мартина в версии, согласно которой драконы происходят из Края Теней, приручили их исходно не валирийцы — это валирийцев обучил управлять драконами некий народ, вышедший из Края Теней.
Впрочем, валирийцы тоже наделены чертами сходства с вышеупомянутой цивилизацией. Так, упомянуто, что валирийцы верили в свое происхождение «от крови дракона». Тут вспоминается фигурирующий у Муркока народ фурнов — драконоподобных оборотней, способных принимать гуманоидное обличье и связанных с мелнибонийцами (мать Элрика была из этого народа). Но если у Муркока вадаги и элдрены — миролюбивые народы, и даже мелнибонийцы далеко не сразу встали на путь вооруженных захватов и поклонения Богам Хаоса (для этого потребовалась гражданская война, изменившая их общество), то у Мартина те же валирийцы — народ завоевателей и рабовладельцев.
Нельзя не отметить и то, если мелнибонийцы это всамделишние нелюди с нечеловеческой моралью, способные на равных (или, во всяком случае, на взаимовыгодной основе) взаимодействовать с существами иных измерений вплоть до богов, то валирийцы это типичный пример «человеческого, слишком человеческого» — обычная агрессивная империя с набором читов (драконы + валирийская сталь — причем и то, и другое валирийцы, по-видимому, заимствовали), немедленно развалившаяся с гибелью метрополии.
Кроме того, если Элрик у Муркока - по большому счету не жестокий, наивный и романтичный герой, с почерпнутой из книжек картиной мира, связавшийся с демоническими силами в лице Ариоха вынужденно и во многом в силу того, что они с самого начала выступали как покровители его империи, то его "двойник", Бринден Риверс, у Мартина - властолюбивый, не стесняющийся даже самых грязных средств чернокнижник. Возлюбленная Элрика, Симорил, рисуется Муркоком как искренне любящая его девушка, в то время как любовница Бриндена, Шира Морская Звезда, изображена у Мартина как стерва, которой доставляет удовольствие заставлять Бриндена ревновать, изменяя ему с множеством мужчин, среди которых был, возможно, и заклятый враг Бриндена, Эйгор Горький Клинок. Сам Эйгор, отсылающий к сопернику Элрика Йиркуну, в отличии от Йиркуна не является ни откровенным негодяем, ни слугой темных сил - на эту роль гораздо лучше подходит сам Бринден-Бладрейвен.
Но в наибольшей степени мир Мартина отсылает, конечно, не к Толкину и даже не к Муркоку, а к Лавкрафту. И дело тут не в отдельных оммажах вроде «мерлингов» (Глубоководных), культ Утонувшего Бога с его
«то, что мертво, умереть не может», названий тех или иных локаций («Кадат»-К’дат, Сарнат и Иб) или даже целых организаций (Церковь Звездной Премудрости). Заимствована сама концепция Лавкрафта, согласно которой господство человеческой цивилизации с её моралью и её рациональностью — явление временное, потому что были времена, когда миром правили силы, чуждые всему человеческому — и настанут времена, когда эти силы вернут себе власть над миром. Лучше всего эта концепция в сжатом виде изложена в произведении «Зов Ктулху»:
«Культ этот никогда не прекратится, он сохранится до тех пор, пока звезды вновь не займут удачное положение, и тайные жрецы поднимут великого Ктулху из его могилы, чтобы оживить Его подданных и восстановить Его власть на земле. Время это легко будет распознать, ибо тогда все люди станут как Великие Старейшины — дикими и свободными, окажутся по ту сторону добра и зла, отбросят в сторону законы и, мораль, будут кричать, убивать и веселиться. Тогда освобожденные Старейшины раскроют им новые приемы, как кричать, убивать и веселиться, наслаждаясь собой, и вся земля запылает всеуничтожающим огнем свободы и экстаза. До тех пор культ, при помощи своих обрядов и ритуалов, должен сохранять в памяти эти древние способы и провозглашать пророчества об их возрождении»
Если лейтмотив «Властелина Колец» Толкина — уход магии из мира вследствие уничтожения Кольца Всевластия, то в «Мифах Ктулху» Лавкрафта, наоборот, магия и чудеса грозят вернуться в мир — людям на беду. У Мартина в «Песни Льда и Пламени» их возвращение уже началось с возрождением драконов Дэйнерис, совпавшим с началом гражданской войны в Семи Королевствах, в ходе которой борющиеся за власть стороны чем дальше, тем больше нарушают все мыслимые моральные нормы. И всё это происходит на фоне появления на небе зловещей красной кометы — а, как мы помним, освобождение лавкрафтианских божеств должно произойти
«при правильном положении звезд».
Причем Мартин даже прямо намекнул на то, что силы зла, угрожающие его миру, тождественны лавкрафтианским. Как мы помним, миру Мартина угрожает новая Долгая Ночь — нашествие Иных. В эссосской империи Йи-Ти причиной Долгой Ночи считают правление Императора Кровавой Яшмы — тирана, практиковавшего черную магию, поклонявшегося упавшему с неба камню и основавшего Церковь Звездной Премудрости. Это прямая отсылка к произведению Лавкрафта «Скиталец Тьмы», в котором Церковь Звездной Премудрости, поклоняющуюся Сияюшему Трапецедрону — камню, доставленному из иных миров — учреждает египетский фараон Нефрен-Ка:
«О самом же Сияющем Трапецохедроне он упоминает довольно часто, не раз называя его окном времени и пространства, и прослеживает его историю с той стародавней поры, когда его подвергли огранке на темном Югготе, прежде чем Старцы принесли его на землю. Волосатые обитатели Антарктики поклонялись ему и схоронили в диковинном ларце, обнаруженном затем змеелюдьми Валузии в руинах их поселений, а потом в Лемурии первые представители земного рода человеческого прозревали в нем тайны вечности. Его переносили через неведомые моря и неведомые земли, он утонул в океанской пучине вместе с Атлантидой, а потом миносский рыбак поймал его в свою сеть и продал смуглоликим купцам из сумрачного Хема. Фараон Нефрен-Ка выстроил для него храм с саркофагом без окон, и за сие деяние его имя было сбито со всех памятных скрижалей и стерто из всех летописей».
Культ Сияющего Трапецедрона у Лавкрафта связан с обитающим в нем Скитальцем Тьмы — одним из воплощений Ньярлатотепа, лавкрафтианского божества, у которого, согласно «Сомнамбулическому поиску неведомого Кадата», тысяча лиц. Согласно мифам Йи-Ти, следствием правления Императора Кровавой Яшмы стало то, что Лев Ночи обрушился на человечество. Лев Ночи в культе Безликих считается одним из ликов Многоликого, бога смерти, что дает нам прямую параллель с Ньярлатотепом, который в лавкрафтианском сеттинге выступает как божество, приносящее миру гибель — см. рассказ «Ньярлатотеп» и одноименный сонет из сборника «Грибы с Юггота».
В свою очередь спойлерная глава Эйрона «Мокроголового» Грейджоя из «Ветров зимы» отсылает к другому произведению Лавкрафта — вышеупомянутому «Зову Ктулху». В ней Эурон Грейджой говорит брату:
«Наступают последние дни, когда мир будет сокрушен и переделан, и из могил и гробниц родится новый бог» — ср. с пассажем про жрецов, поднимающих Ктулху из могилы. Сам же Эурон — насильник, братоубийца, обманщик и изувер — идеально подходит под типаж «нового человека», который возникнет с воцарением Великих Старейшин над миром. В видении Эйрона Эурон восседает на троне из мечей, на которые наколоты убитые боги, почитаемые различными человеческими народами.
В этой связи опять же стоит вспомнить Лавкрафта, у которого подчеркнуто, что боги, известные людям и относительно договороспособные —
«известные боги или силы» (рассказ «Ньярлатотеп»), относительно соответствующие нашим представлениям о морали, слабы и незначительны сравнительно с истинными богами мироздания — всемогущими и абсолютно аморальными:
«Человек Истины стоит по ту сторону добра и зла… Ему наглядно продемонстрировали мелкость и ничтожество земных богов с их жалкими человеческими пристрастиями, враждой, буйством, любовными интрижками, жаждой почестей и желанием властвовать вопреки рассудку и природе» («Врата Серебряного ключа»). Недаром в том же «Сомнамбулическом поиске неведомого Кадата»
«добрые боги Земли» показаны как неспособные прямо противодействовать Ньярлатотепу.
У Мартина тут педаль даже не в пол, а в земную кору. Боги его мира — если не брать откровенных демонических страхолюдин вроде Рглора, который тянет не на спасителя, а на того, от кого надо спасаться — в борьбе со сверхъестественной угрозой абсолютно бесполезны. Неясно даже, есть ли они (Эурон говорит брату:
«Все боги — ложь, а твой — ложь смехотворная»), а культ Семерых носит и вовсе откровенно декоративный характер, так что до появления на сцене карикатурных фанатиков «Воробьев» большинство вестеросцев производит впечатление плоскоземельных атеистов. Люди могут спастись от сверхъестественного зла лишь собственными силами, без оглядки на богов. И вот на этом месте начинаются отличия мартиновского сеттинга уже от лавкрафтовского.
Несмотря на весь пресловутый «лавкрафтианский ужас» и пессимизм картины мира самого Лавкрафта, happy end его творчеству не чужд. Да, Лавкрафт может сколь угодно рассуждать о том, что когда-нибудь Древние / Иные / Хрензнаеткакие боги пробудятся и «зохавают» человечество, Землю, Вселенную и далее по списку — но это перспектива отдаленная, что-то вроде Второго Пришествия в мэйнстримном христианстве. А на деле его персонажи периодически дают инфернальной нечисти по зубам — достаточно вспомнить «Ужас в Данвиче», где сотрудники Мискатониского университета предотвратили конец света, или «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата», где Рэндольф Картер в итоге ускользает из смертельной ловушки, подстроенной для него самим Ньярлатотепом.
У Мартина же этого нет и в помине. Герои не то что нечисти проигрывают — хотя битву на Кулаке Первых Людей Ночной Дозор Иным именно что проиграл — большинство людей даже не осознает всей степени угрозы (можно сказать, конечно, что у Лавкрафта то же самое, но на практике у него герои сплошь и рядом или уже шарят в мистических вопросах, или разбираются по ходу), из значимых политиков в Иных никто кроме Станниса не верит (ещё раз к вопросу о плоскоземельном атеизме мира Мартина), а борьбой с Иными занимается давно деградировавшая организация, состоящая из полутора инвалидов (ну и пара-тройка мейстеров поумнее типа Марвина Мага и Эймона Таргариена что-то знает).
Но самое жуткое — даже не это. У Лавкрафта в «Зове Ктулху» грядущее исчезновение всех мыслимых норм и победа зла — результат действия сверхъестественных сил. Ужас мира Мартина в том, что ему, на самом деле, не нужны Ньярлатотеп и Ктулху — они (точнее силы, отсылающие к ним) тут лишь в роли «приправы». В торжестве аномии и жизненном крахе большинства более-менее положительных персонажей не виноваты ни Иные, ни Рглор, ни ещё кто. Борьба вестеросских Великих Домов пока что унесла несравненно больше жизней, чем угроза Иных — а гражданские войны, сравнимые с Войной Пяти Королей как по жестокости и бесчестности сторон, так и по общей бессмысленности конфликта, имели место в Семи Королевствах задолго до начала событий «Песни Льда и Пламени».
Умелая мартиновская деконструкция в результате создаёт мир, где отсутствуют основания как для религиозной морали — поскольку не только обе «естественные», но и обе сверхъестественные противоборствующие стороны друг друга стоят — так и атеистической, ведь даже в критической ситуации люди вместо противостояния сверхъестественному злу занимаются утолением своих амбиций и жадности. Естественно, каждый писатель имеет право строить сеттинг в соответствии со своим представлением о прекрасном. Беда в одном — при этом остаётся непонятным, как в таком мире люди вообще выживают. Ну да если руководствоваться целью нагнать побольше чернухи, этот вопрос не встает вовсе.
[1] https://philologist.livejournal.com/9474874.html
[2] https://daily.afisha.ru/brain/6492-13-voprosov-kotorye-nelzya-zadavat-avtoru-igry-prestolov/
[3] Примечательно, что в мире Мартина существует секта Безликих, считающих смерть даром своего бога, Многоликого. Многоликого его почитатели отождествляют с богами смерти из мифов различных народов Вестероса и Эссоса, в частности — с Львом Ночи, божеством Йи-Ти, которое в мифологии этой цивилизации выступает виновником Долгой Ночи также, как в мифологии Вестероса её виновниками являются Иные.
[4] https://vk.com/wall-297836_1522563
[5] Почитатели Многоликого, что интересно, представляют себе загробное царство, куда попадают люди, как «край ночи, где светят вечно яркие звёзды».
[6] Изображение Мартином Иных как существ с холодными глазами-ледышками забавным образом перекликается с «Последним кольценосцем» Еськова (прямо заявленным как апокриф по Толкину), где фигурируют эльфы — злобная нелюдь с «промороженными глазами».
[7] Одна из сказок мартиновского мира упоминает, что Иные убивают людей, выпивая их кровь. Это заставляет вспомнить пассаж из толкиновских «Преображенных мифов», согласно которому
«Моргот преуспел в убеждении орков в том, что эльфы еще более жестоки, чем сами орки и берут пленных лишь для «издевательств» или для поедания».
[8] Параллель Элрика и Азор Ахая усиливает то обстоятельство, что Элрик у Муркока — воплощение Вечного Воителя, героя, сражающегося за правое дело в бесчисленном множестве измерений во множестве обличий также, как Азор Ахаем с точки зрения рглорианства могут быть и разные люди, живущие в разные эпохи.
[9] Между прочим, а не историей ли Эрикезе, влюбившегося в принцессу Эрмеджад и перешедшего на сторону элдренов, вдохновлялся Мартин, создавая Короля Ночи? Вот только у Муркока элдрены не ужасные монстры, а жертвы человеческой ксенофобии.
