(Not) sweet prince(ss)

Мудак. Мудак. Мудак. Это всё, что крутится у Джулс в голове, когда в поле зрения случайно или намеренно попадает Нейт Джейкобс, а после по животу растекается страх, тощие ляжки с желанным просветом в индустрии красоты абсурдно слипаются, сердце поднимается в горло по закону Архимеда и начинает бухать там. В голове сплошная симфония, противное, полное ненависти «ублюдок» течёт во всхлип, жалостливый, умоляющий, будто предсмертный. Тайлер. Тайлер. Тайлер. «Бойцовский клуб», извращённая пародия. В нём Тайлер — мудак в высшей степени превосходства. В ней сотой долей своей плоти был Тайлер в высшей степени очарования. И это колотое зеркало, что Нейт засыпал ей в рот, теперь крепко врастает в язык и щёки, со слюной ссыпается в пищевод, угрожая свести на нет всю её пищеварительную систему. Зеркало, треснувшее не от пресловутого удара кулака. Зеркало — лопнувший Натаниэль. Полное имя хозяйски лежит на языке только у отца. Для остальных оно слишком длинное. Мэдди и «Нейт» порой выдавить не может, пока горло её погибает под пальцами Джейкобса. Под пальцами Нейта, по большому счёту, гибнет всё. Чумные касания, всадник библейского апокалипсиса. Нейт как новый штамм вируса, возродившаяся оспа, от которой спастись можно лишь самоубийством. Другого верного средства нет. И вряд ли оно появится. Нейт не может смотреть на Джулс, потому как неизбежно будет глядеть в себя. На себя любоваться можно лишь с нарциссическими помыслами, но никак не с тем, что крутится в голове при взгляде на Джулс. Джулс. Джулс. Джулс. Это всё, что крутится в голове у Нейта, когда надо разозлиться, чтобы вытащить команду из задницы и вырвать победу. Маленький мальчик, запертый в огромном гневливом теле. Нейт начисто лишён очарования человеческого, но животная часть его доминирует и помечает территорию. Всё его, на что упал небезразличный взгляд. Контроль в первую очередь. Контроль во всём. Так учил отец. Нейт никогда не любил его чистокровно, примеси ненависти блестели на дне всегда. Нейт навряд ли осознавал, что такое любовь. Нейт и знать не хотел, что она бывает чистокровной. Ему хватало Мэдди, личная зона комфорта, настоящий дом, где можно сбросить шкуру и оставить стенам весь свой гнев кулаков. Мэдди была восхитительно стойкой. Или же изумительной идиоткой. Но с тех пор, как появилась Джулс, её перестало хватать. Нейту становилось теснее с каждым разом, Мэдди трещала по швам, не в силах принимать всё заботливо отданное. Нейт звериным чутьём ощущал материальную угрозу, Джулс вся светилась красным и без своих теней и тряпок. От неё в крови адреналина было больше, чем когда-либо, а потому приходилось решать: бить, бежать или замереть. А может быть, даже у-мереть. Но только не у неё на руках. Её глаза нужно вырвать, пока сгинуть в них не успел. Но тогда Нейт ослепнет сам. Джулс понятия не имеет, что её страх Нейта тождественен его собственному страху. Нейт боится, что Джулс снимет с него кожуру и покажет всему миру мякоть, беззащитно розовую, красноватую на краях, как у грейпфрута. У него внутри такое месиво, что сок потечёт без особых усилий, только прижми пальцы и подставь язык. Но Нейт в первобытном страхе к ней против воли тянется, как ни бей себя по рукам, а отца порой так и подмывает спросить: каково было трахать этот мешок с костями и пальцы, часто пахнущие фирменным чили, погружать в её невинный на вид рот? На последний вопрос Нейт знает ответ: горячо и будоражаще. На выпускном все тонут в неоне, блеске, собственных надеждах и вызывающих мечтах. Ру пропадает из виду, и Джулс напрягается. Теперь она в ответе за приручённую, уж лучше у Ру будет передоз человечиной, чем барбитуратами. Уж лучше Джулс ляжет костьми, чем Феско по известным причинам оставит немощную бабулю. Джулс не жалко, но порой заменой наркотикам быть тяжело. Себя в зиплок не ссыплешь и в чашку лифчика не сунешь. Единственный доступный Джулс зиплок — чёрный полиэтилен. И Нейт Джейкобс. Хотя вопрос его доступности даже ребром не поставить. Джулс от него нужен только Тайлер. Джулс не хватает воздуха. Она торопится к выходу и в дверях сталкивается с ним. Её прошивает мгновенно собственная фантазия. Я твой. Я весь твой. И его хочется убить. Во время или после, но лучше всего до. Нейт вонзает ей взгляд под ключицу, тонкую ветку кости, делает вид, что ему настолько по колено, что даже глаза не возгорят. Но себя не обманешь. И он смотрит Джулс вслед аккуратно после её взгляда ему в спину. И Мэдди посреди танцпола остаётся одна. Джулс крадёт чей-то велосипед и растворяется под чёрным пакетом неба, как и подобает наркоте. Ру остаётся без дозы. Встречный ветер остужает Джулс лицо. Нейт теперь отныне и навсегда имеет над ней власть, а шея, как ни украшай, навечно будет закована уродливым ошейником. И он из раза в раз больно врезается в кожу, отрезвляет: никакого Тайлера нет, ты его только что выдумала. Джулс выбирает бежать. Тот самый пруд затягивает туманом. Джулс бросает велосипед на землю и плетётся к самому дальнему столику под ещё одетым деревом. Ей нравится запах стоячей воды, сладковатый, с гнильцой. Ментол ночи разбавляет его густоту, и теперь воздух не забивает лёгкие. Джулс забирается на стол, туман жадно лапает её за всё тело сразу. Она смотрит на водную рябь, полную огней и полиэтиленовых небес, и в голове сами собой всплывают и остаются на поверхности нефтяными пятнами слова, что сказал ей здесь… Тайлер? Нейт? Ты добрая. Ты умная. У тебя большое сердце. Джулс колотит. Это в голове засело похуже прилипчивой песни. Это, наверное, первые признаки шизы. Следом пойдут голоса, а дальше — экскурсия по отделению. Джулс хватает себя за плечи, чтобы не заплакать, опускает голову, чтобы глаза водой не переполнились. За спиной слышится шорох машины. Нейт чует её, как животное чует страх. Он едет за ней по пятам, отчего-то зная, куда Джулс направится. Он будто бы знал её в первую встречу, хватило взгляда, чтобы проникнуть ей под кожу, щекочуще скользнуть по мышечным нитям, очутиться на тонких колбах сосудов и оказаться, наконец, в крови. Остаться там закупоркой, нарушить кровоток, начать угрожать жизни. Неудивительно, в самого себя проникать всегда легче, даже рвать ничего не приходится. Нейт в обычном костюме выглядит современным богом. Джулс лучше на него не смотреть, но на тихий шаг обернуться приходится инстинктивно. — Я тебя не обижу, — Нейт выставляет руки вперёд. Джулс загнанно сползает на землю, не в силах опустить руки. Джулс замирает, по щекам течёт глиттер, довольно сверкает, так не подобающе для сейчас, но так подобающе для Джулс. Она всегда будто за щекой держала карамельное солнце и улыбалась от его игривой кислоты. — Ты постоянно так говоришь, — Джулс думает, что будет дальше: Нейт скинет её в пруд или одним ударом головы о дерево освободит её от своего ошейника? — Не в этот раз, — Нейт пытается переродиться в Тайлера, улыбнуться, чтобы Джулс перестала пятиться, пока не свалится за кромку берега. Нейт был великаном, таким огромным, что мог стать целым миром. Джулс была хрупкой, как хрусталь. — Какого хрена, Нейт? Я сделала всё, что ты хотел, — острые плечи Джулс взлетают вверх и бессильно опускаются. Она вся угловатая, ни единой плавной линии, как отец только мог? — Не всё, — Нейт хочет, чтобы её просто не было. Чтобы ему лично не пришлось её вырезать из канвы. Нейт помнит, Джулс заслуживает большего. Он ждёт, что она снова что-нибудь выплюнет, что-то острое, что мгновенно вспорет ему кожу. Нейт помнит, как хотел тогда выгрызть язык Джулс зубами, а губы выглодать подчистую. — Что мне сделать, чтобы ты отвалил, Нейт? — у Джулс не хватает сил. — Прости, что причинил тебе боль, — если сейчас Нейт назовётся Тайлером, Джулс придушит его, разорвёт на части. У неё сердце болезненно пульсирует по рёбрам, больно даже костям. Теперь понятно, почему Ру так нравится наркота. Там мир становится каким только захочешь, пусть и с небом под ногами. Джулс облизывает губу и качает головой. Всё лицо влажно блестит, ей жарко и мучительно. — Я боюсь тебя, Нейт. — А что насчёт Тайлера? Джулс не выдерживает. Щека Нейта вспыхивает болью, а ладонь Джулс колет иголками, кончики пальцев немеют. Нейт выдерживает, будто каменный, даже лица не отводит. Он тянет к Джулс свои длинные пальцы, с невиданной нежностью берёт за запястье, тянет на себя, вынуждая приложить ладонь к ожогу от пощёчины. Джулс следом за пряником ждёт кнута, не замечая, как рука её без указки гладит пылающую щёку Нейта, а потом скользит на шею. Глотку раздирает крик, Нейт поддаётся давлению, опускается на колени, пока ладони Джулс, слишком маленькие, чтобы обхватить его шею полностью, давят на горло. — Ты такой же трус, как и твой папочка, — говорит она, впервые в жизни нависая над Нейтом, чувствуя, как под пальцами пульсирует каждый сосуд, — он тоже не может признать, что быть тобой — это нормально. Джулс. Джулс. Джулс. Нейт смотрит ей в глаза, что сияют ярче глиттера по щекам. Отец хотел, чтобы железная воля была у Нейта, но она досталась Джулс. Храбрая настолько, чтобы позволить миру шерстить руками за рёбрами и ни о чём не жалеть. Нейт надеется, у неё прикосновения такие же чумные, как у него. Он хочет, чтобы сила Джулс осталась у него на шее вместо ошейника. У Джулс слебеют руки. Её фантазия на той вечеринке обретает плоть как-то совсем не так. Она не знает, как должно было быть, но знает, как бы она того хотела. У неё в голове что-то щёлкает, Джулс наклоняется и целует его, а в горле бьётся только одно. Нейт. Нейт. Нейт.