Люди

Мир Башни устроен совсем не так, как мир в целом, но тем, кто не видел иного, большего и не нужно. Таков непреложный закон любой замкнутой системы: тот, кто не видел света, учится выживать в темноте, а тот, кто не знал милосердия, никогда и не испытает его. Отпрысков Великих Семей не учат ничему из того, что доступно простым смертным, и чем больше разрастается их семейное древо, тем совершеннее становится механизм. Винтик к винтику: коварство, красота, жажда власти. Агеро, должно быть, знает об этом не понаслышке — у него хорошие гены, — хотя и пользуется положением в благих целях, воротя нос от собственного отца. Наблюдать за ним занятно, а иногда и забавно, когда он строит недовольную мину на какое-нибудь колкое замечание. Хва Рьюн не может сдержать улыбки и отворачивается, усмехнувшись в кулак. Ей есть что скрывать, это правда, и именно поэтому, пока Агеро нуждается в ней, его это раздражает. Раздражение всегда произрастает из того, что не находит выхода, а короткие острые взгляды исподлобья не помогают ни черта. Рьюн знает: они делают только хуже, и с удовольствием вовлекается в игру. А Баам — он другой, совсем и полностью, и это делает его уязвимым и непобедимым одновременно. Он нуждается в поддержке, в почти материнской ласке, которой никогда и не испытывал, и Рьюн зализывает его раны, словно кошка, выхаживает самого сильного из народившихся котят. В тёмных подземельях FUG она одна вытирает мокрым полотенцем кровь с его лица, прикладывает лёд к ушибам на теле, растит Бога, что исполнит её мечты, из боли и преодоления. Теперь он и впрямь собирается в бой с армией короля Захарда — и кладёт голову ей на колени, просто и не задумываясь, как ребёнок. Ощущая на себе чужое пристальное внимание, она намеренно не отрывает взгляда от его лохматой макушки, а когда всё же поднимает голову, успевает заметить только тень, мелькнувшую в дверном проёме. Агеро по обыкновению любопытен. Он называет это осторожностью, инструментом для манипуляций, особенностью специализации, но Рьюн доверяется собственной интуиции и называет его любопытным. Он примеряет добытые сведения друг к другу, будто части паззла, отбрасывая те, что не подходят под общую картину, но никогда не забывает о них. Придерживает пару-тройку тузов в рукаве на всякий случай, чтобы удачно разыграть их потом в ходе каких-нибудь важных переговоров, а до тех пор — молчит. Их разговоры с Рьюн однообразны до скрежета зубов, только планы выходят отличными, на пять с плюсом. И хотя с виду они не выносят друг друга, оно уже и не удивительно — Агеро держится особняком несмотря ни на что и делает только то, что должен, как машина, отрицающая собственные эмоции.  — Бааму понадобится твоя помощь, — говорит он в очередной раз, Рьюн кивает почти покорно, прикусывая язык. Всему своё время. Башня ожидает перемен, Старейшины FUG — пришествия нового Бога, а Рьюн впервые за долгое время отделяет нужды мира от своих собственных и позволяет себе маленькую шалость, которой более чем достаточно, чтобы нарушить равновесие. Агеро смотрит вопросительно и устало, переводя взгляд с экрана светоча, он забывает включить свет в своей комнате и теперь щурится, вглядываясь в темноту. Рьюн пользуется случаем, чтобы подметить детали: небрежно собранные волосы, футболка навыпуск, босые ноги — она застаёт его врасплох, не в форме и без галстука, в самое лучшее время. Таким он красив всё равно, и даже больше, чем обычно — это у них семейное, — и всё так же быстро находит для неё подходящие слова.  — Баам заснул? — спрашивает он, пытаясь уколоть, но ошибается. Рьюн с радостью ловит его на эмоциях, разматывая клубок. Что-то в Агеро меняется вполне ощутимо, накаляя атмосферу вокруг, — она чувствует это не потому, что Провожатая, а потому что женщина.  — Ревновать друзей — это нормально, — спокойствие в её голосе ожидаемо действует на нервы, на то и расчёт. Чем больше Агеро скрывается за своими собственными стенами, тем сильнее ему хочется выглянуть наружу, уцепиться взглядом за чужое и чуждое, и теперь, когда Рьюн замечает это, путей к отступлению почти не остаётся. Он ухмыляется самодовольно и наиграно, светоч плывёт в воздухе позади него, освещая силуэт.  — Ревновать? — удивляется он. — Друзей?..  — А кого же ещё? В том-то и парадокс — другом он её не считает, да и врагом уже, кажется, тоже, а застревать в неопределённости Рьюн совсем не хочется. Через пару дней их команда снова вступит в бой, развяжет очередную войну и погрязнет в расчётах; день сегодняшний останется на этом суспендолёте безнадёжно утраченным отрезком одного из возможных путей.  — Я как будто на приёме у психолога, — цедит Агеро сквозь зубы, упираясь одной рукой в стену. — Что ты задумала? Выключатель от общего света остаётся у Рьюн за спиной, и она не торопится воспользоваться им.  — Для человека с ледяным шинсу ты стал немного импульсивным, — поясняет она, отступая к двери, словно шкодливое дитя. — Хочу понять, это пламя семьи Йеон или что-то другое… Агеро выдерживает недолгую паузу, его синие глаза следят за ней пристально, не отрываясь, и наверняка подмечают каждое движение.  — Интересно, — говорит он мгновение спустя, хотя выражение его лица ничуть не меняется. Человек с ледяным шинсу, снова проговаривает Рьюн про себя, — и всё же человек, не так ли? Её шалость удалась, а она почему-то больше не ощущает себя нападающим, скорее загнанной в угол жертвой с гулко колотящимся сердцем. Стена позади, наконец, обрывается, и она ловко ныряет в дверной проём из вязкой темноты, но не успевает — Агеро гасит светоч одним взмахом руки, стирая границы и тени. Пальцы смыкаются вокруг её запястья достаточно ощутимо и требовательно, чтобы Рьюн окончательно поняла: в этот раз ей не сбежать с места преступления.  — Так ты не хочешь узнать ответ? — издевательским тоном говорит Агеро. Может, ещё и улыбается ядовито, как умеет — воображение быстро рисует в темноте нужную картинку. Рьюн делает шаг назад, и второй тоже, и оборачивается, чтобы увидеть его лицо, а потом думает: я уже его знаю. В конце концов, ведь это Баам — Бог, а они — просто люди.