Добро пожаловать домой

Странно, думает Аканэ, что её наконец-то отделяет от дома не более чем поворот дверной ручки, но она не может заставить себя двигаться. Это совсем не то, что она себе представляла, возвращаясь домой. Возвращение домой должно было быть удивительным, своего рода сюрпризом, подтверждающим надежду, которая приходит, когда ты видишь что-то, что, как ты считал, больше никогда не увидишь. Возвращение домой должно было вызвать у нее параноидальный страх, что это уловка, мечта, галлюцинация, потому что с тех пор, как дом был для неё чем-то привычным, прошло много времени. Возвращение домой должно было ощущаться как душевное облегчение от осознания, что ей нужно только протянуть руку и забрать то, что она потеряла. Аканэ чувствует, что почти не ошибалась. Она действительно чувствовала все эти вещи, когда ее наконец выпустили из изолятора, - только не по отношению к дому, который так часто появлялся в ее снах. Вместо этого Аканэ почувствовала удивление, страх и облегчение в тот момент, когда она увидела, кто ждет ее за пределами исправительного центра. Если подумать, возможно, единственная вещь, в которой она ошибалась, было ее представление о том, что, а точнее, "кто" такой дом. Не случайно запах сигаретного дыма цеплялся за стены каждой квартиры, где она жила с тех пор, как он уехал. Ей по-прежнему приятно тепло от миски удона и оживленного разговора, в который её втянул Когами, но она уже знает, что новизна в том, что они могут вместе есть, смеяться и просто быть рядом. Кажется, что весь сегодняшний день выплыл из сна: начиная с того, что они могут считать себя почти обычными людьми, как она хотела и обещала ему годы назад, и завершая тем, что мир кажется почти сияющим по краям, затопленный свежим дневным светом. И теперь, стоя на крыльце дома, она чувствует только страх перед мыслью покончить с этим, закрыв за собой дверь. - Инспектор? - произносит за её спиной Когами, чувствуя ее колебание. - Я просила тебя не называть меня так, - напоминает она, хотя и благодарна за повод обернуться. - И кроме того, я больше не инспектор. - Сила привычки, - он пожимает плечами. - И у законного исполнителя нет должности для обращения. - Ты можешь звать меня по имени. - Цунемори? - Аканэ. Предложение называть себя по имени не должно казаться важным, учитывая, как долго они знают друг друга. Но Аканэ знает, что это шаг на территорию, которую они никогда не осмеливались нарушить прежде - по крайней мере, по собственному желанию. Она до сих пор помнит, как цепляясь за грузовик, сорвала отчаянный звук своего имени с его губ, когда Макишима выжал педаль газа. На этот раз нет ни грузовика, ни пистолета, ни Макишимы, ни угрозы смерти, но ее сердце колотится так же сильно, пока она ждет ответа. Его лицо совершенно пустое, пока он ищет какие-либо признаки того, что она заберёт своё предложение обратно, как если бы он единственный из всех нуждался в особом разрешении называть ее имя. - Обычные люди не называют друг друга по должности, - напоминает она ему. Слабая улыбка затрагивает его лицо, и она знает, что он помнит ее обещание. - Тогда хорошо, - тихо говорит он. - Все хорошо, Аканэ? Она улыбается, и, возможно, потому, что она чувствует себя настолько невероятно, ее мысли легко слетают с губ. - Теперь лучше. Хочешь зайти внутрь, Когами-сан? - Шинья, - мягко поправляет он. - Шинья, - повторяет она, словно давний секрет, который ждал огласки, и ей нравится, как слог его имени скатывается с языка. - Хочешь зайти, Шинья? - После тебя, Аканэ, - говорит он, широко улыбаясь, и она понимает, что он еще не готов ее покинуть. Ее дом кажется больше, чем она помнит. Особенно по сравнению с камерой, в плену которой она оказалась. Сначала это немного ошеломляет, и она благодарна за присутствие Когами, - Шиньи, - рядом. Разувшись, она оставляет его в гостиной, чтобы приготовить что-нибудь выпить. Ее кухня никогда не была хорошо укомплектована. Учитывая, что большую часть своего времени она проводит на работе, и ее кулинарные навыки в лучшем случае ужасны, но Аканэ обнаруживает лимонад, и этикетка уверяет, что срок годности еще не истек. Она наполняет кувшин и наливает два стакана. Вернувшись в гостиную, она обнаруживает, что Шинья стоит перед книжным шкафом, проводя рукой по корешкам книг, которые он оставил. - Ты сохранила их, - говорит он, не оборачиваясь. Она ставит бокалы на журнальный столик и встает рядом с ним. Аканэ наблюдает, как его глаза задерживаются на мягких игрушках и фигурках, которые украшают полки между книгами, несомненно, узнавая крылатого розового пришельца, ярко-синего хамелеона и темно-красную игровую консоль. - ...на память о тех, кого ты потеряла, - замечает он. - Некоторых из них, да, - отвечает она. Смерть Кагари все еще остается раной, которая никогда не излечится. - Но книги… я хранила их, потому что знала, что когда-нибудь я смогу вернуть их тебе. Некоторое время он молчит, а его глаза остаются прикованы к книгам, хотя он не мог не услышать её слова. Она не обижается на его молчание, довольствуясь его обществом, пока он погружён в свои мысли. Она не знает, что сказала бы, окажись на его месте. Слова "Спасибо" или "Тебе не стоило себя утруждать" кажутся слишком мелкими. - "Когда-нибудь"? - в конце-концов повторяет он, поворачиваясь к ней. Она слышит все, что он не говорит. "Я скучал по тебе". "Мне жаль". "Теперь я здесь". Наклонив голову, она дразнит его: - Ну, я не думаю, что ты потребуешь вернуть их тебе прямо сейчас. Сначала я надеюсь дочитать их все. Он смеется и качает головой. - Думаю, я не против продлить тебе аренду, - говорит он. - Как мило с твоей стороны. - Только для тебя, Аканэ. С мгновение они ничего не делают, просто улыбаясь друг другу. - Так какая из них твоя любимая? - спрашивает он. Ее улыбка становится шире в ожидании вопроса. - Шекспировские комедии, - говорит она. - Мне не очень понравились его трагедии. - Большинство людей сказали бы, что его трагедии - настоящие шедевры, - говорит он, но не пренебрегая, а искренне интересуясь ее мыслями. - И я понимаю, почему, но я неравнодушна к счастливым финалам. - Тебе не кажется, что они нереалистичны? - Сами по себе они нереальны, и иногда их трудно даже представить. Часто их даже сложнее достичь. Но если мы перестанем верить, что счастливые концовки возможны, тогда нет другого выбора, кроме трагедии. И я отказываюсь принять это, даже если это звучит наивно. Шинья смотрит на нее с любопытной улыбкой на лице, так, словно никогда раньше не видел. Она почти смущается под его взглядом, но она больше не робкий новичок. - Что? - оборонительно спрашивает она. Он нежно качает головой. - Ты действительно нечто. - Хочешь сказать, что не веришь в счастливые концовки? - Я верю в тебя. - О... - выдыхает она, ошеломленная его словами и внезапной близостью. Они намного ближе, чем раньше. Она не заметила, когда они успели приблизиться, но она не возражает. Благодаря этому она может рассмотреть синеву его глаз. - Шинья… - начинает она, но его имя становится последним толчком, который ему нужен, чтобы уничтожить расстояние между ними. Прикосновение нежное и больше похоже на касание крыльев бабочки, чем на толчок. Мягкое, как шепот успокоения, нежели приступ страсти. Аканэ полагает, что должна была удивиться, но это так долго назревало между ними, что кажется самой естественной вещью в мире. Она подходит еще ближе к нему. На этот раз его губы прижимаются к ней сильнее, и они такие, такие теплые. Шинья держит её лицо, будто что-то хрупкое. Она протягивает дрожащие пальцы к его плечам, будто он может исчезнуть. Когда они отстраняются, чтобы вдохнуть, он прислоняется лбом к ее лбу. - Я рад, что ты вернулась, Аканэ, - говорит он. - Я тоже, - отзывается она. Он снова наклоняется, достаточно близко, чтобы ее губы касались его, и ее улыбка становится озорной. - Добро пожаловать домой, Шинья. Именно это он и делает.