15 центов за историю (Сборник)

Было бы логично предположить, что подобные истории никто не читает, да и зачем лезть сознательно в чью-то жизнь. Нет, вы правы, я бы не стал, но одно дело — сказать, а совсем другое — сделать. Не знаю даже, приду я к какому-то выводу, когда наконец расскажу все, что лежит на душе, или просто заставлю вас потерять минуты жизни, которыми вы так дорожите. Я вообще не понимаю, как можно потерять время. До меня, дурака, не доходит! Мне кажется, время нам дано, чтобы все мы совершали ошибки, делали то, что нам хочется, а после об этом не сожалели. Признаюсь, я тоже много о чем сожалею и ругаю себя за то, что сделал так, а не иначе. И правда, есть много вещей, которые я делаю от скуки, дурацкая привычка — делать хоть что-нибудь, даже самое бесполезное дело. Например, есть у меня привычка — каждый раз, проходя мимо зеркала, я обязательно остановлюсь и посмотрю на себя. Дело не в том, что я считаю себя красавчиком, совсем не в этом. Признаться честно, мне самому сложно понять, отчего я так делаю. По крайней мере, себя я убеждаю в том, что это навязчивое желание имеет глубокий философский смысл. Каждый раз, когда вы смотрите в зеркало, наверняка замечаете, что что-то изменилось — у вас другая прическа, а может, вы сбросили пару килограмм. Но есть такие изменения, которые сложно заметить, если вы каждый день смотритесь в зеркало, но если вы будете обходить его стороной несколько дней, а может, недель, они станут слишком очевидными. Я убеждаю себя, что не хочу видеть этих изменений, этих незаметных обычно деталей. Я испугаюсь посмотреть себе в глаза, если буду знать, что они выглядят иначе. Может, старше, может печальнее, даже если они выглядят задорнее, чем обычно, мне будет ужасно неприятно их увидеть. Поэтому я и останавливаюсь у зеркала каждый раз, каждый божий день. Но знаете, вся эта философская фигня — всего лишь бред сумасшедшего. В мире все устроено куда проще, как бы мы не старались это изменить. Все эти закидоны, поиск смысла в каждом действии — бесполезная трата времени, осадок от глупых нелепых фильмов и не менее глупых книг. Нет, я люблю смотреть фильмы, не отрываюсь от книг, могу не спать всю ночь, если понравилась книга. Но в основном, если их глотать, как я, если читать все подряд, то мало что понимаешь из прочитанного. Не дорос еще, или автор не смог доступно объяснить. Может, понимание еще придет, ты перечитаешь однажды книгу, а может, так и останешься с этим непониманием и проживешь с ним всю жизнь. Наверное, есть место в аду, куда попадают такие, как я — те, кто не просто не понял книгу, но и не стремится понять ее смысл. Я в это не верю, но однажды мне пришла такая мысль. Глупо, знаю, но вдруг. А почему не спрошу у других? Считаю, глупо о таком спрашивать: все мыслят по-разному, неправильно забивать свою голову чужими мыслями. Я и родителей редко слушал. Если они говорили, что лазать по деревьями опасно, я должен был это проверить, чтобы убедиться на собственной шкуре. Черт, они были правы! Но я бы ни за что не сделал по-другому, если бы мне разрешили вернуться и прожить тот день, когда я свалился с ветки, заново. Зачем? Тогда бы я снова не видел ничего опасного в этой затее и вскоре снова свалился, может с той же ветки, а может с другой, но непременно бы свалился. А ведь не свались я с той ветки, никогда бы я не познакомился со своим другом. Было бы обидно, если бы я так и не встретил его. Нет, скорее всего, мы бы рано или поздно встретились, но все было бы не так. Тогда я не увидел бы его с точки зрения лежащего на дороге мальчишки со сломанной рукой, которому требовалась помощь. Может, мы встретились бы в кафе, в котором я бы ел мороженное за 10 центов, а он бы вошел с целой компанией друзей и купил бы каждому мороженное за 25. Я бы сильно разозлился на этого задаваку и никогда не стал бы с ним заговаривать. Я не мог позволить себе мороженое за 25 центов, такое большое, на которое можно было посыпать шоколадной крошкой и разноцветной ерундой, не потому что был бедный, а потому что я копил на новый велосипед. А вот мороженное за 10 центов — другое дело, оно было самое дешевое, но для меня самое вкусное, потому что 15 центов я клал в копилку, однажды разбив ее, я бы пошел в магазин и попросил тот фиолетовый велосипед с семью скоростями, которого не было ни у кого. А у меня бы он был, и тогда этот мальчишка, который покупает всем мороженное за 25 центов, завидовал мне. Но этого всего не было. И я познакомился с ним, когда сломал свою руку. Он помог мне встать и тут же убежал звонить в мой дом, чтобы позвать родителей. Я прокричал ему, что их нет дома, а он ответил, что его тоже оставили одного. Мы сели на лавочку и стали ждать наших родителей. Рука болела так сильно, что я готов был ее отрезать к чертовой матери! Но я терпел, я же не девчонка, чтобы ныть из-за такого пустяка. А мальчишка не спрашивал. Мы просто сидели и молчали, дожидаясь, когда приедут мама или папа. Так мы просидели два часа, просто молча наблюдая за прохожими, птицами, пакетом, который подгонял ветер. Вернее, это он наблюдал от скуки, а я разглядывал руку. Я еле сдерживался, чтобы не захныкать. Я не плакса, но было и вправду очень больно. Пока мы сидели, я точно понял, что он хороший и, вполне возможно, мы могли бы подружиться. Я все равно никого здесь не знал, мы только переехали. Но он мне безусловно нравился, потому что мы с ним так познакомились. Родители приехали и тут же засуетились, посадили меня в машину, причитая, как же меня так угораздило. За это я не люблю взрослых, они все принимают слишком близко к сердцу. Вот почему они не могли так же молча, как мой новый друг, отвезти меня к врачу? Ничего же сверхъестественного не произошло, все ломают руки, это в порядке вещей, в конце концов, кость же срастется. Но взрослые странные, они упорно верят исключительно в худшее. В больнице мне наложили гипс, я всегда мечтал о гипсе, чтобы мои друзья расписались или нарисовали что-нибудь, и тогда я бы ходил весь разноцветный. А это весело, когда все оборачиваются и смотрят на твой раскрашенный гипс. Все вокруг думают, что ты такой хороший, оттого у тебя много друзей, которые так щедро разрисовали тебе руку. Но друзей у меня не было, кроме того мальчишки-соседа, с которым я только познакомился. Я даже имени его не знал. Все мои друзья остались в Кливленде, в таком паршивом городишке, который я, впрочем, никогда не любил. Да и то, друзей у меня было немного. Я гулял по вечерам с Люси, которая выгуливала своего пса рядом с нашим домом, противная она была девчонка, глупая и страшная, но уж больно много знала про собак, вот я с ней и водился. В школе я сидел с парнем, которого уже три раза оставляли на второй год. Он был старше меня, что логично, и весь такой прыщавый, противно. Он еще всегда просил у меня карандаш, когда свой забывал, и пока сидел, грыз его и ковырял свои прыщи. В общем, ужасный сосед, но отчего-то я даже скучаю по этой его роже, привык я к нему. И еще был у меня настоящий друг, с которым приключения всякие были, забавные истории. Он всегда был весельчаком, на пару лет меня младше, но он умный. Всегда рассказывал мне истории про своих нескончаемых родственников, но не как взрослые рассказывают, а интересно. Начинал он говорить о своем двоюродном дяде, который держал ферму. Говорил, что старик был с прибабахом. Разводил только свиней, хотя у него и курятник имелся и для лошадей загон, но сам только со свиньями, и все тут. Однажды у него свинку одну утащили, так он потом по всей округе ходил с заряженным ружьем, если кто ему попадался, сразу направлял дуло на него, потом старика арестовали. В общем, странный был. А пока Стив, а моего друга звали Стив Слевин, рассказывал о своем сумасшедшем дяде, он еще рассказал о сестре своей матери, которая работала в полиции и упомянул о бейсбольном матче, на который ходил в прошлом году. Стив часто отвлекался от темы, но я любил его слушать. Я иногда звоню ему, но мы уже мало общаемся. Между нами будто кошка пробежала, нам стало скучно вместе, если долго с человеком не общаешься, какой-то механизм, который вас вместе держал, расстраивается. Обидно конечно, но не слоны же мы, чтобы обо всех и обо всем помнить. Ну так вот, из больницы я вышел с гипсом, а писать на нем некому, разве что сестре, но она нескоро приедет к нам. Сестра моя была фотографом, может, знаете Терри С.К., она большая звезда. Но только навещает нас редко, вечно летает из одной страны в другую, у нее много работы. Я всегда хотел брата младшего, но Терри тоже меня устраивала, она хорошая. А вообще, сестра моя настоящая красавица, честно-честно, это я не как брат, а как мужчина вам говорю. Ей все так говорят, а она краснеет, стесняется. Я шел по улице с гипсом, сейчас осень, впереди еще целая неделя каникул. Все разъехались по загородным домам и курортам, я этих всех и не знал. Я только поступил в школу, еще ни дня там не проучился. Поэтому на улице никого не было, а мне было скучно, ничего я со сломанной рукой делать не мог, вот и бродил по округе. А когда вернулся к дому, то увидел на качелях моего друга. — Привет! — кричу. А он меня будто и не слышит, сидит, качается. Весь такой напыщенный индюк. Разозлил он меня, не люблю, когда притворяются, что не слышат. — Привет! — уже громче кричу. Парень все равно не откликается, вот не отвечает и все тут. — Ты оглох что ли? — уже не выдержал я. Тогда парень встал и подошел ко мне. Протянул руку как ни в чем не бывало. Я даже растерялся. Но руку его пожал, он ко мне наклонился и прошептал. — Я голос сорвал, киваю тебе, а ты не видишь. Не злись. А я уже не злился. Мне даже завидно было, я никогда себе голос не срывал. Как только он говорить сможет, сразу и спрошу, а как это — без голоса? И мы снова сели и долго вместе качались на качелях, в тишине, мне нравилось с ним молчать, он очень смешно изъяснялся жестами, а я ему так же отвечал. А потом меня позвали ужинать, и я ушел. Но я узнал, что он учится в моей школе, и был ужасно рад этой новости.