Процветающая госпожа

— Зачем ты пришла? Полюбоваться своим творением? Вот, посмотри! По твоей вине я все потеряла: Мурада, своих детей. Если бы я тогда убила тебя!.. Но не считай, что ты спасена. Наступит день, и я вернусь назад. Вот тогда я верну себе все, что ты у меня отняла! — восклицала Хасеки Айше Султан, главная наложница, фаворитка Мурада IV и мать его двоих детей, маленьких Шехзаде Ахмеда и Ханзаде Султан, в глазах которой пылал праведный гнев на стоящую напротив нее и ухмыляющуюся бывшую принцессу Фарью Бетлен, нынешнюю законную жену Султана Мурада Фарью Султан. Жизнь Айше Хасеки была окончательно разрушена сегодня днем, когда ее поставили в известность о том, что она отправляется в ссылку в Амасью, навсегда разлученная со своими детьми. Надежда Айше на то, что рождение у нее златовласой Исмихан Каи Султан повлияет на Мурада и растопит его сердце, вновь принеся гармонию, мир и любовь в их с ним семью, умерла. Свет в глазах когда-то фаворитки и возлюбленной падишаха почти погас, ведь ее все еще юная, наивная душа просто не смогла мирно вынести то, что госпожа обречена на страдания и тоску вдали от дворца, ставшего ей родным домом. Остался лишь слабый огонек, за который султанша ухватилась словно за соломинку. Огонек этот не давал ей сдаться и принять свою участь, так что удерживал Айше Султан на ногах, пусть и не отводя от нее пронзающую боль, страх перед будущим и глубочайшую обиду на супруга, однако предлагая Айше продолжить борьбу, чтобы однажды, в тот день, когда огонек станет пламенем, выиграть. — Ты не вернешься. Зачахнешь в стенах дворца в Амасье, в этом безрадостном месте, полном таких же обреченных, как ты, — злорадствовала Принцесса Фарья, не спуская с лица противную улыбочку. Впрочем, и ее чувства были ясны и простимы: иной реакция на поражение и будущие муки той, что погубила ее родное дитя, быть и не могло. На самом деле Айше Султан никогда не хотела становиться причиной смерти невинного ребенка и долго ужасалась, проклинала себя, когда до нее наконец дошло, что она наделала, желая сохранить свою семью и любовь к ней Мурада. В какой-то степени Айше даже находила свое наказание справедливым, потому как считала, что детоубийца не может заслуживать счастья. Но с другой стороны... С другой стороны это был поступок, который Айше совершила из побуждений, никак не связанных с жизнью и судьбой нерожденного малыша в принципе, да и в пограничном состоянии, не контролируя, что она делает. А вот Фарья... Фарье было хорошо известно, что она делала, когда влезала в чужую семью, оставляя в полном одиночестве женщину, которая была подневольной и не могла взять и начать жизнь заново. Фарье было хорошо известно, что она делала, когда задевала рабыню ее положением так, будто она была в нем виновата. Фарье было хорошо известно, что она делала, когда оскорбляла и без того уже сломленную женщину словами о том, что ее супруг никогда ее, эту женщину, не любил, заставляя в это поверить. И простить за это Фарью было бы непростительно. Айше еле сдерживалась оттого, чтобы ударить разлучницу, главного врага и причину всех своих бед, сжимая руку в кулак. Фарья же продолжала насмешливо фыркать. — Только посмей меня тронуть, Айше, — забавлялась жена повелителя. — Мне незачем это делать, Фарья. За меня тебя жизнь тронет, — наконец взяв себя в руки, как можно более безразлично и гордо произнесла Айше. Хватит ей уже вести себя жалко перед соперницей: в конце концов, Хасеки пока еще не проиграла. Она жива, а значит в состоянии бороться и побеждать. — По-настоящему смеется тот, кто смеется последним. Фарья Султан, едва заметно нахмурившись и не ожидав этого не присущего потерпевшей поражение поведения, язвительно усмехнулась и, не видя сути в продолжении разговора, а может быть, где-то в глубине души испугавшись слов Хасеки Султан, развернулась и вышла из покоев, оставив Айше стоять, скрестив руки на груди, вздернувшись и с невидимым, но поддерживающим силу духа мечом в руках. Правда, как только Фарья покинула покои, Айше снова сникла. Ее все еще, естественно, мучала ситуация и сомнения относительно того, есть ли у нее шанс когда-нибудь ее исправить, а также грядущая длительная разлука с детьми, которым, судя по всему, придется расти без матери, и супругом, которого она до сих пор любила. Но, все-таки пересилив смятение и печаль, уже через несколько минут Айше ровной походкой подошла к зеркалу, желая взглянуть на свое отражение. Копна темных волос, верхняя часть которых была завита в орнаментную укладку, плавно стекала по ее плечу, выглядя опрятно и придавая внешнему виду Хасеки несравненную изящность. Розово-белесое платье со множеством оборок, сотканное из шелков, заставляло супругу падишаха смотреться истинно величественно, но в то же время юно, нежно и незащищенно. Айше Султан поправила один из рукавов, и некое подобие улыбки появилось на ее лице. — Еще не время сдаваться. Однажды я вновь буду счастлива, — твердо заключила Айше — «жизнелюбивая», — одновременно давая себе слово идти до конца, чтобы настал день, и она, о чем всегда и мечтала, опять стала частью своей семьи, которая всенепременно будет крепкой, дружной, полной взаимоподдержки и любви.

*      *      *

— Повелитель, Вам, конечно, лучше, чем мне, известно, как будет правильнее, однако я склонен просить Вас еще раз порассуждать над своим решением, ведь дело касается Айше Султан — Вашей Хасеки, — шокировано пробежавшись глазами по приказу, переданному пару минут назад в его руки Султаном Мурадом, посмел высказаться Силахтар-ага. Будучи крайне привязанным к семье падишаха за отсутствием у себя самого семьи, которой он был бы доволен, хранитель покоев Мурада IV всем сердцем любил и уважал членов этой семьи, за исключением, пожалуй, тех, что пытались навредить своим же родным. Айше Султан же делала зло исключительно венгерской принцессе, доставившей династии немало хлопот и даже проблем и не всегда желавшей этой самой династии добра, к тому Силахтар был знаком с Хасеки Султан долгие годы, которые верой и правдой служил и ей в том числе, так что подобное решение показалось ему совершенно неуместным, неправильным и жестоким, хотя этого всего вслух он сказать повелителю мира и не мог. Султан Мурад, опершийся руками о балкон, медленно повернувшись к своему давнему ближайшему приятелю, хмуро на него взглянул. Находя собственное решение верным и считая, что его бывшая фаворитка Айше, к которой он сейчас не чувствовал ровным счетом ничего, заслуживает смерти за свои грехи, падишах по-прежнему располагался в странной неуверенности, то и дело подобно Силахтару-аге говоря самому себе, что он собирается поступить чрезмерно жестоко, но в то же время гоня от себя прочь сомнения. — Ваши дети вырастут, и им станет обо всем известно. Простят ли они Вас? — уже переходя все границы, попытался надавить на Мурада Силахтар, прибегая к манипуляции, заметив в глазах друга-повелителя некоторую неуверенность. — Дай мне время, я оглашу тебе свое решение, — теперь засомневавшись в несколько раз больше, чем прежде, бормотнул Мурад, отворачиваясь от своего хранителя покоев, в сердце которого поселилась надежда на более благополучный исход дела. Силахтар поклонился и вышел с балкона и следом из покоев, а Султан Мурад продолжил искать верное решение, поторапливая самого себя: до часа, в который Айше Султан должна была отъехать в Амасью, оставалось около половины дня, ведь на дворе стоял поздний вечер, а завтрашним утром Хасеки следовало сесть в карету.

*      *      *

Кёсем Султан сосредоточенно рассматривала документы о расходах, некоторое время назад внесенные ей в покои одним агой. — Султанша, я бы хотел задать Вам один вопрос, который никак не дает мне покоя, — решился оторвать от ее дела Валиде Султан Хаджи-ага. Кёсем Султан недовольно взглянула на слугу, откладывая книгу расходов сторону. — В чем дело? — Шехзаде Ахмед и Ханзаде Султан. Они ведь, выходит, теперь без матери остаются. Кто же за ними будет присматривать, кто воспитает? Не погорячился ли наш повелитель, принимая решение о ссылке султанши? — Она сговорилась с предательницей Гюльбахар, — еще больше раздражилась Кёсем, услышав вопрос Хаджи. — Это решение моего сына-падишаха абсолютно верно. Жаль Айше, конечно, да только она сама виновата. Нечего было действовать, не взвесив последствия. Относясь к Айше Хасеки как к своей невестке и куда лучше, чем к своей, по сути, настоящей невестке Фарье, Кёсем Султан была не прямо-таки совсем безразлична судьба ее воспитанницы, которой она всегда благоволила, но помогать Айше после совершенных ею поступков мать султана не собиралась. — Что же касается детей... Ты прав, негоже им существовать вовсе без матери, я им заменить ту не смогу, а Фарье Хатун внуков на воспитание не отдам. Будет Айше верно себя вести в ссылке, свыкнется со своей участью и не попытается наделать еще ошибок, я уговорю моего сына изредка приглашать ее в столицу повидаться с детьми. — Вы воистину великодушны, султанша.

*      *      *

— Нарин, ты уже разложила все необходимое мне в Амасье по сундукам? — поинтересовалась Айше Хасеки, переводя взгляд со стены, в которую султанша не смотрела, сидя, рассуждая и не обращая внимания на все то, что она могла видеть, на свою верную прислужницу — уже немолодую русоволосую Нарин Калфу, облаченную в аккуратный зеленоватый наряд. Рассуждения Айше вела о ее будущей жизни, пытаясь установить, каковы приблизительно ее шансы вернуться в Топкапы, что она должна для этого делать, и... что ей нужно изменить в себе. Если на первые два вопроса Айше Султан ответа найти так и не смогла, то касаемо третьей темы ее рассуждений все скоро встало на свои места, подарив Хасеки прозрение и факты, которые осенили госпожу и вместе с тем поменяли многое в ее собственном мироустройстве. Только сейчас Хасеки Султан стало ясно, сколько всего дурного, неправильного и ошибочного она натворила за эти годы. Пользуясь неплохим отношением к ней Кёсем Султан, она получала авторитет в гареме, но при этом никогда не была против того, чтобы ее наставница потеряла свое влияние, расчистив ей, Айше, путь к власти и статусу. Закрывая глаза на душевное равновесие — или его отсутствие — Мурада, она зачастую совершенно не вовремя лезла к нему со своими неуместными просьбами или пыталась улучшить настрой супруга, демонстрируя свою красоту, когда ему требовался разговор по душам да поддержка, если не делом, то хотя бы словом. Вместо того, чтобы попытаться перевести внимание Мурада с Фарьи на себя, скажем, показав себя с тех сторон, с которых она, Хасеки Султан, была лучше венгерской принцессы, Айше унижалась, задавая вопросы о чувствах мужа к Хатун или пыталась решить ситуацию в свою сторону, влияя на соперницу, а не на супруга. Тратила немалую часть своего времени на наслаждение жизнью, когда расслабляться было нельзя, а еще можно было развиваться душевно. Когда эта неожиданная догадка пришла к Айше Султан, ей стало ясно, почему она проиграла... чуть не проиграла. Теперь ей было известно, кем она должна однажды вернуться во дворец, и почему судьба ниспослала ей столь щедрый дар — да, именно так — ссылку в отдаленный от столицы дворец: только получив массу свободного времени на изменение самой себя в лучшую сторону, Айше могла выиграть, ведь во всех ее поражениях, как ни странно, виновата была не Фарья, не Мурад, не Кёсем Султан, не Гюльбахар Султан, а она сама, Хасеки Айше Султан. И ныне она могла действовать, четко это усвоив, то есть действовать верно. — Здесь Ваши самые лучшие платья, — указала на сундук, который находился ближе остальных к дверям, Нарин Калфа, — а здесь — украшения, драгоценности, — кивнула Нарин в сторону сундука близ кровати Хасеки. — Вот тут белье, ткани, Ваши накопления на тот случай, если того жалования, что теперь будет Вам полагаться, станет не хватать, — перечислила Хатун, подойдя к самому большому сундуку, стоящему посреди покоев. Айше вздохнула. На щедрость повелителя и Валиде Султан ей надеяться больше не приходилось... И поделом, сама виновата. — Тут же — книги, которые Вы просили купить у Хасана-паши, — Калфа подошла к одному из углов покоев. — Какая ты молодец, Нарин, — уголками губ улыбнулась Айше, чему несказанно, даже больше, чем похвале, обрадовалась Калфа Хасеки. — Очень хорошо, что ты успела купить эти книги до моего отъезда. Я займусь их прочтением в Амасье. Благо, времени у меня будет немало. Верная прислужница Айше Султан чуть поникла, вновь вспомнив о том, что завтра наверняка увидит свою госпожу в последний раз. Айше же заметила это и нашла в себе силы на полноценную улыбку. — Я еще вернусь сюда, вот увидишь.

*      *      *

— Брат-повелитель опять разговаривал со мной так, будто собирается вынести мне смертный приговор, — в очередной раз, поджав губы, жаловался Шехзаде Касым, сидя рядом со своей Валиде в ее покоях, разговаривая с матерью и не отпуская даже на время беседы грезы об османском престоле, столь желанном для этого тщеславного юноши, ненавидящего оставаться в тени своего старшего брата и еще и из-за того жить в ограниченных условиях. — Даже шутить так не смей, — сердито произнесла Кёсем Султан, пригрозив пальцем сыну. Касым скептически пожал плечами. — У Мурада сегодня просто сложный день. Разлучить своих собственных детей с матерью, полагаешь, легко? — Да он наверняка даже не заморачивается на этот счет, — уперся Шехзаде, как всегда нелестно отзываясь о венценосном брате. — И на эту Айше Хатун ему всегда было наплевать, что в целом закономерно: ничего положительного в пособнице Гюльбахар Султан найти нельзя. К тому же, Айше недалекая. В общем, здесь я с братом-повелителем согласен, — рассуждал Касым с присущим ему легким отношением к жизни и желанием поострить. — Не стоит критиковать фавориток моего сына-повелителя. Сиди и помалкивай на этот счет, Касым, если не хочешь проблем, — поморщилась Кёсем, начиная гневаться на сына. — Что за непристойные разговоры? Шехзаде Касым вновь приподнял и опустил плечи, а Валиде Султан осталось только глубоко вздохнуть.

*      *      *

Стоя перед зеркалом и старательно самостоятельно завивая свои золотоватые волосы, Атике Султан, натянув улыбку ради своей единственной душевной подруги, в этот день празднующей победу над своим, как она считала, главным врагом, с грустью представляла сегодняшний вечер, ничем не отличный от всех прошлых: она снова уедет в свой дворец, снова увидит супруга, расположившегося у окна и смотрящего куда-то вдаль, но не на жену, снова ляжет спать одна и проснется тоже в одиночестве — ну, еще возможно решится на разговор с Силахтаром, который не опять, а снова прозрачно намекнет ей на ее же вину в смерти сестры Гевхерхан Султан, которую она и так давно признала, и которая неминуемо грызет ее изнутри, не давая ни покоя, ни от себя избавления. С какой-то стороны ситуации Атике и Айше были очень похожи: обе косвенно стали убийцами, наделав ерунды во имя любви, обоим домом теперь будет не Топкапы, а место, которое собралось их изнурять, обе вроде бы проиграли, а вроде бы еще имели шансы на победу. Однако, судьба ныне была благосклонна только к той из них, что решила не сдаваться, второй же еще придется прозреть, чтобы заполучить поддержку свыше... — Айше уедет, — в который раз счастливо повторяла Фарья, — и мы с Мурадом наконец заживем счастливо. Теперь у нас все будет хорошо, а эта гадина получит по заслугам! — сохраняя недобрый изгиб губ, ликовала принцесса, расхаживая из стороны в сторону и время от времени делая окрыленные жесты руками. — Так и будет, Фарья, — слабо и неискренне улыбалась Атике. Султанше действительно хотелось разделить с подругой эту ее, Фарьи, радость, однако у нее не получалось это сделать, вот так вот просто отложив в сторону все свои собственные переживания. Фарья Султан же, похоже, не замечала состояния подруги. — Я так долго ждала этого дня, Атике, и наконец дождалась, — зловеще вздернувшись, наконец-таки заключила венгерка. Атике Султан вздрогнула. Тон подруги ей совершенно не нравилась, и, говоря им, как заметилось дочери покойного Султана Ахмеда и Кёсем Султан, Фарья Бетлен никак не была похожа на саму себя — ту веселую, милосердную и отважную принцессу Венгрии, с которой была знакома Атике. Списав такие странности приятельницы на ее прошлую трагедию, госпожа, показывая, что она разделяет триумф подруги, легко похлопала по ее плечу, широко лучась, а следом отвернулась в сторону зеркала, продолжив созерцать свой потухший взгляд, хранивший все те малые остатки жизненных сил султанши.

*      *      *

— Дорогу! — вдруг прокричал один из агов, стоящих у входа в покои Кёсем Султан, заставив мать с сыном, ныне находящихся в них, встрепенуться. — Султан Мурад-хан хазрет-лери! Двери распахнулись, и Султан Мурад ступил на пол помещения, далее скорыми шагами подойдя к своей Валиде, вставшей и смотревшей на сына вопросительно. Шехзаде Касым поклонился, быстро оказавшись в прежнем, стоячем положении, и, скрывая пренебрежение, отвернулся в сторону. — Что привело тебя сюда, Мурад? — слегка настороженно поинтересовалась Кёсем Султан: в последнее время визиты Мурад-хана не приносили ничего хорошего. Касым, проницательно уяснив настроение матери, тихо фыркнул, а следом, преодолевая нежелание это делать, поклонился и, стрельнув глазами в сторону, попросился на выход: — Повелитель, с Вашего позволения. Мурад кивнул, проводил брата взглядом с не самым милым и расположенным выражением лица, последнее время относясь к среднему из младших братьев, как к возможному злопыхателю, иногда подмечая непочтительное отношение к себе Касыма, и приблизился к матери еще на несколько шагов. — Валиде, — со вздохом проговорил Султан Мурад. Валиде Кёсем Султан нахмурилась. — Как вы считаете, каким образом мне следует наказать Айше? Кёсем вздернула бровь, пытаясь вспомнить, когда последний раз Мурад вот так вот приходил и сам просил у нее совета. На самом деле для самого хана, за несколько лет своего полноценного правления привыкшего самому распоряжаться чужими судьбами, то, что он захотел с кем-то посоветоваться было неожиданно, и он долго не хотел делать ничего подобного, чтобы не рождать в своей Валиде и ком бы то ни было еще сомнения по поводу его самодостаточности. Однако же иначе он поступить не мог, невыносимо разрываясь между тем, что хорошо, и тем, что правильно. — Вернее... не так. Валиде, кого я должен выбрать — фаворитку, мать моих детей и Хасеки Султан или государственную преступницу, убийцу моего ребенка и тысяч граждан Стамбула? Как кого мне судить Айше? — Сынок, — провела по щеке Мурада Кёсем Султан, оставив на некоторое время все былые разногласия и желание объяснить самой себе, почему ее сын ведет себя так, будто не огласил свое решение по этому вопросу еще сегодня утром, видя, как сейчас ее помощь требуется ее же ребенку, находящемуся в явно затруднительной ситуации. — Суди всякого преступника, как преступника, однако не забывай, с чем были связаны преступника мотивы, ведь зачастую они исходят из того, кем еще преступник является. Мне ясны твои чувства. Разногласия с самим собой происходят каждый раз, когда ты вынужден принимать решение относительно того, кто тебе дорог, но при этом есть кто-то или что-то дороже, будь то совесть, справедливость или конкретная личность... Как бы то ни было, ты примешь верное решение. Не печалься понапрасну. — Это то, что мне и нужно было услышать, Валиде. Спасибо... Спасибо Вам.