Глава 15
1 августа 2020 г. в 23:43
Анна стояла в изящном, но неброском бежевом платье и суетливо теребила белый, кружевной манжет на левом запястье, а затем шагнула к огромному зеркалу, дабы убедиться, что с прической все в порядке. По правде сказать, в рассеянности она уж второй раз кинулась осмотреть свое отражение самым строжайшим и бескомпромиссным образом, а все потому, что в ожидании женщине решительно нечем было себя занять. Услышав скрип двери, она ахнула в сладком, томительном испуге, ибо никак не ожидала, что гость явится чуть раньше назначенной минуты, и с блаженной улыбкой, обращенной к визитеру, приблизилась к вошедшему.
Граф Вронский – а это был именно он – с трепетом с особым, как ей почувствовалось, благоговением после непродолжительной разлуки заключил ее в свои объятия и без лишних слов прижал к себе. С тихой радостью на душе Анна зажмурила глаза и у нее сложилось такое приятное ощущение, будто бы эти объятия молодого офицера были для нее той самой тихой, блаженной пристанью, которую она так жаждала все это время обрести. Она и прежде это чувствовала, но теперь сие осознание стало куда сильным откровением для нее, с такой полнотой и подробностью, но в такой очевидной ясностью она не признавала эту истину. И как бы ни хотелось остановить время и окончательно раствориться в этих нежных объятиях графа, Каренина медленно отстранилась и заглянула мужчине в глаза. И в этот момент все ей показалось настолько гармоничным и верным, что она совершила единственно правильный выбор и что этот выбор в действительности того стоил. И что сама связь с графом того стоила, и что ее изобличение, ненароком совершенное доктором, и в самом деле того стоило.
Теперь же, когда она стояла рядом с Алексеем, ей ни капельки не было страшно, более того, Анна, освободившись от столь тягостного груза в виде тайны об их отношениях, в самом деле, со всей присущей ей искренностью полагала, что отныне теперь их вдвоем ждут только любовь и счастье и что в будущем они, не взирая на нескрываемое неодобрение общества, будут жить безмятежно и открыто.
Образ графа был окутан в ее глазах легкой, сиреневой дымкой. Сам этот цвет Анне безумно нравился, ибо она считала этот оттенок как символ симпатии, особого расположения и даже влюбленности. Карениной также вспомнилось, что некогда Кити отметила, что этот цвет очаровательно смотрелся на фоне ее бледной кожи, после этого Анна тайно с особенной нежностью, но в то же время и со щемящим чувством относилась к тому самому платью, в котором юная княжна ее видела. Женщине было до сих пор больно оттого, что тот бал так жестоко закончился для той замечательной девушки. Розовый в этом плане был несколько грубым, он больше подходил тем, кто уже прошел «сиреневый» этап, и определился в своих чувствах. Далее же следовали коралловые, алые, насыщенно-красные и даже багровые тона. Каренина прежде считала, что их отношения с Алексеем давно находились на «коралловом» или даже «алом» периоде и связала эту сиреневую дымку с вынужденной, непродолжительной разлукой, после которой чувства словно бы обновились и краски на время повернули вспять, ну а после они вновь стремительно вернутся к красноватым оттенкам.
Они разговаривали на французском. После того, как они обменялись дежурными, скучными, но в то же время действительно важными для обоих после долгой, как им казалось, разлуки вопросами о самочувствии, Анна поведала, при каких обстоятельствах правда открылась мужу, предварительно умолчав о мучавших ее все это время головных болях. Каренина вовсе не считала нужным сообщать об этой истории с видениями графу, объяснив себе это тем, что не хотела его тревожить подобными глупостями, тем более что она всегда могла бы подгадать удобный момент и поделиться этим. Но на самом же деле женщине не хотелось рассказывать возлюбленному ту историю, в котором он был выставлен в самом неприглядном положении.
Граф Вронский же, в свою очередь, несколько заблаговременно обрадовался, что теперь Каренин поставлен в известность о том, что их с Анной связывает, и с нескрываемым одобрением высказался об этом.
Немного погодя, они вышли в сад. Небольшой утренний дождь давно прошел и теперь от него не осталось и следа: лужи постепенно высохли, а стекающие с листвы деревьях капли больше не беспокоили проходивших под этими деревьями людей. В саду дышалось полной грудью и было очаровательно легко на душе.
– Le destin aide les personnes courageuses [судьба помогает смелым], – ободряюще заключил в процессе их разговора Вронский, когда Анна молча уселась подле него.
Он вовсе не знал, с какой разительной переменой изменилось теперь отношение Анны к мужу, все так же полагая по ее же словам, что «этот человек не достоин и презрения». Каренину же не отпускали жестокие картины, которые столь беспощадно и щедро на ужасающие подробности рисовало ей собственное же воображение. Она не сомневалась, что где-то там, в Петербурге этот человек, который, к слову, до сих пор считался ей мужем, готовил для нее нечто страшное, а хуже всего в этом было то, что Каренина никак не могла поделиться этими догадками с графом и вынуждена была справляться с этими изнуряющими своей жутью фантазиями сама.
Сжимая руку Алексея, Анна печально убрала выбившийся из прически капризный кудрявый локон, слушая его спокойный, монотонный голос, когда он не без оснований справедливо полагал, что самое затруднительное в их положении теперь позади и оставалось лишь дождаться вердикт Каренина по поводу их дальнейшей судьбы. Все эти рассуждения мужчины отзывались в ней тягостным предчувствием нечто непоправимого. Но и веселый, боевой настрой Вронского бороться за их счастье постепенно передался Анне, что подействовало на женщину ободряюще. Алексей был и в самом деле прав: теперь, когда ее мужу все стало известно, отступать было нельзя. Слишком много у них стояло на кону.
– L'avenir appartient à ceux qui croient en leurs rêves [будущее принадлежит тем, кто верит в свои мечты], – самонадеянно заявил ей граф.
Слабо, но не менее очаровательно улыбнувшись, женщина посмотрела Вронскому в глаза и затем опустила взгляд на их переплетенные между собой пальцы. Какой же хрупкой и бледной показалась ей на фоне его руки собственная маленькая ладонь!
«Нет, этого не могло быть точно так же, как не может произойти и ныне, я не верю, что Алексей мог тогда так поступить со мной», – размышляла она, совершенное им в прошлой жизни предательство казалось ей невозможным, сам факт сего был, по ее мнению, плодом чьего-то больного воображения и вызывал в ней лишь гневное отторжение, она никак не могла смириться даже с мыслью, что ей это вообще пришло в голову. Явись это в бредовом, лихорадочном сне, Анна все равно бы чувствовала то неприятное, тягостное чувство вины и неудобства перед возлюбленным, который даже и не подозревал о том. Гадкое, вязкое, отвратительнейшее ощущение. Принять и примириться с этим казалось ей преступным.
Но... неужели сам он ни о чем не догадывается? И его вовсе не мучают головные боли по ночам? И отчего – этот вопрос казался Анне наиболее жестоким – отчего она узнала о самом наличии прошлого в дремучем, суровом средневековье только на скачках, в то время как у Каренина эти злосчастные видения возникли в первую же встречу с ней? Неужели чувство Алексея Александровича включало в себя столь внушительную, столь неудержимую силу, которое легко могло перевесить их взаимное влечение друг к другу и видения не возникли ни у одной из сторон даже в момент греховного соития? Неужели возникшее в ее душе потрясение от падения всадника на скачках оказалось гораздо сильнее собственного падения и утраты чести? Жгучая досада пришла на смену осознания сего и глухое недоумение вместе с тем сквозило в ее душе. Как же так? Должно быть, это попросту чья-то злая шутка!
Позже вечером Анна вернулась из детской в свои покои оживленная и раскрасневшаяся после игр с Сережей, но при этом внутренне счастливая, как это практически всегда бывало после общения с сыном. За исключением тех немногочисленных моментов, когда он мог ослушаться гувернантку или не подготовить урок, но даже и в подобных случаях на памяти Карениной не было такого, чтобы она сердилась на сына. На столике Анна Аркадьевна обнаружила письмо и тотчас же узнала оттиск печати на сургуче. Письмо было от мужа.