Пиши для меня

Гермиона сидела, склонившись над пергаментом. Перебирая одну идею за другой, и уже ненавидя каждую. Все, что приходило ей в голову было пустым и пресным. Девушка была не готова растрачивать свои лучшие идеи на этого… этого… маленького ублюдка. Гермиона, хватит сквернословить… Ладно, но он заслуживает этого. У него нет абсолютно никакой совести, а ведь этот хорек понимает, что поставил ее в крайне затруднительное положение. О, хорошая идея для истории… Нет. Этой он тоже не достоин. Должна ли она отдаться полностью своему делу… даже если это все ради развлечения какого-то слизеринца? Впустив Малфоя в эту незначительную часть своей личной жизни, она почувствовала себя слишком открытой и уязвимой. Это ужасное чувство было безумно навязчивым. Грейнджер никогда не простит хорьку эту его выходку. Девушка всегда думала, что в ее глазах слизеринец находится на самом дне… но каждый раз он умудрялся разочаровывать ее еще больше. Она никому не рассказывала о своем маленьком хобби. В конец концов, какой могла быть реакция знакомых, если девушка все же расскажет свой секрет? Странные взгляды и преследующий ее повсюду шепот? Все будут обсуждать о ком и что она напишет в следующий раз? Гриффиндорка могла представить себе шокирующие выражения лиц своих друзей, если она когда-нибудь расскажет им об этом. И все же она не могла ничего с собой поделать. Написание рассказов было для нее отдушиной, маленьким перерывом между домашней работой и обязанностями старосты. Чем-то, что могло бы занять ее разум и помочь избавиться от всего этого… подросткового желания. Она писала то, что чувствовала. Выплескивать все свои фантазии и эмоции на бумагу было тем, что ей действительно нравилось. Это было… это был ее личный, эмоциональный мыслительный процесс. У нее были абсолютно невинные намерения, пока ОН не пришел и не разрушил это все. Кретин. Сейчас девушка находилась в крайне озлобленном состоянии. Она злилась на Малфоя, который заставил ее писать ради него. Злилась на то, что отныне ее работы не были чем-то личным, что она писала бы только для себя. Парень портил все, он заставлял Грейнджер ненавидеть те слова, которые она хотела бы запечатлеть на бумаге. Все теперь ощущалось каким-то испорченным, и девушка была не уверена, что она сможет хоть что-нибудь написать, будучи в таком досадном состоянии. Гермиона на минуту задумалась. Да, это оно. Она могла использовать свою ярость, чтобы заставить его также злиться. Использовать каждое свое слово, чтобы Малфой понял, насколько неправильным было просить ее писать ради него. Возможно, если она напишет это достаточно плохо, то слизеринцу станет скучно, и он оставит ее в покое. *** Как она могла оказаться в такой ситуации, где она лежит голая на своей кровати и стонет, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить стоны, в то время как он яростно вколачивается в ее тело, пока его друзья ожидают их наверху. Ну, это была долгая история. Честно говоря, она даже не помнила, с чего все началось. Вся эта ситуация была жутко неправильной, и девушка понимала, что они не должны этим заниматься, но, черт, почему же ей тогда было настолько приятно? Почему ей это нравилось? Почему она… она думала, это лучшее, что происходило в ее жизни? С каждым вопросом все это начинало волновать девушку все больше. Он прижался к ней, вдавливая ее в кровать еще сильнее, глубоко проникая в нее последним толчком. Девушка знала, что будет дальше, но едва ли могла сейчас думать об этом. Ее тело уже давно предало ее и поддалось невероятному, восхитительному ощущению его твердого и толстого члена внутри. Она могла поклясться, что у нее ни с кем, кроме него, не было таких ярких оргазмов. Сегодняшний оргазм был самым сильным из тех, что она когда-либо испытывала. Она была возбуждена настолько, что когда его член входил в нее, стенки влагалища сжимались вокруг его твердой плоти. Она ощущала его каждой клеточкой своего тела, и это было безумно потрясающее чувство: каждое движение парня отдавалось в груди теплотой и трепетом, несмотря на то, как жестко он трахался. Она ничего о нем не знала. Девушка не понимала, как он мог быть таким разным. Парень состоял из противоречий. Она не понимала, как оказалась с ним в одной постели, однако ей не хотелось покидать ее. Он все еще оставался внутри нее, струя за струей парень заполнял ее своей спермой до краев. Девушка могла чувствовать, как его семя вытекает из лона и начинает медленно стекать по ногам. Должно быть, на кровати останутся пятна. Девушка не знала, как объяснить свое поведение. Она просто хотела лежать с ним в этой постели, хотя бы еще несколько мгновений ощущать его внутри себя. Она хотела… Драко встряхнул головой. Его пальцы скользили по пергаменту, жадно ожидая развязки. Вот и все. Она закончила. Он сел на свою кровать, держа в руках пергамент, когда в нем вспыхнули гнев и разочарование. Сука не дописала это нарочно. Гребаная гриффиндорка прервала рассказ, зная, что он теперь будет сидеть здесь опустошенный, размышляя о том, чем бы могла закончиться эта история. Она точно знала, что делает, потому что сейчас эта история раздирала его изнутри. Чертовски несправедливо. Какого хрена ты ожидал? Как минимум, она вообще не хотела это писать… скажи спасибо, что получил хотя бы такую малость. Этот рассказ не был похож на предыдущий. Эта работа была наполнена ненавистью и гневом и… ну, можно сказать, этот рассказ не был пропитан страстью, в сравнении с предыдущим. Этот рассказ не вызвал в парне душевного отклика… он оставил его полностью неудовлетворенным. Он не мог прочувствовать это. Это – огонь и безумно грязное желание в предыдущей истории. Ему нужно больше этого… больше страсти и самоотдачи. Перед ним лежал не тот рассказ, который Малфой хотел бы прочесть. Он хотел такую же горячую историю, которую она написала на днях. Драко хотел раствориться в словах, как тогда. С этой историей так не вышло – она была вынужденной. Вымученной. Грейнджер определенно сдерживалась, хотя он говорил ей этого не делать. Малфой ухмыльнулся про себя. Он заставит ее написать так, как он хочет. *** – Возможно, ты захочешь это переписать, Грейнджер. Это совсем не соответствовало моим ожиданиям. Он положил пергамент перед ней, закрывая обзор на книгу, которую она читала. Гермионе действительно нужно было перестать работать в библиотеке, это делало ее легкой мишенью, просто ожидающей, когда он разыщет ее. Девушка тяжело вздохнула. – Малфой, у меня слишком много дел, чтобы переписывать коротенький рассказ только потому, что ты не удовлетворен тем, как он написан, – она подняла на него взгляд. – Какого черта? – спросил он раздраженно. – Никуда не денутся твои дела… просто… – он не мог подобрать слова. Гермиона вздернула бровь. Она не понимала, как сильно Малфой проникся ее историями. Господи, она надеялась, что он прочитал один из ее наиболее приличных рассказов. Осознание резко настигло ее. Он попросил, чтобы она написала ему историю… он откинул свои предрассудки, чтобы попросить ее об этом. Во всяком случае, каким-то своим странным и извращенным способом. Это означало, что, должно быть, ему понравилось то, что он прочитал ранее… Гермиона слегка улыбнулась. Затем она посмотрела на него, скрестив руки на груди, было видно, что она еле сдерживается. Если бы девушка захотела, она могла бы вертеть им, как хочет, лишь дергая за ниточки… Она могла бы вернусь себе контроль над ситуацией. – Что такое, Малфой? У тебя есть неудовлетворимые потребности, которые ты можешь разрешить только с помощью моих историй? Он посмотрел на нее сверху вниз: – Закатай губу, я просто… – Ты что? – она прервала его. – Ты предпочел бы дрочить на одну из моих грязных историй вместо того, чтобы уединиться с одной из своих… сам знаешь кем? Слизеринец усмехнулся на ее замечание. – Отнюдь. Мне просто по душе, когда тешат мое самолюбие, – он небрежно засунул руки в карманы, прислонившись бедром к столу. – Это никак не касается моей сексуальной жизни… Я просто хочу от тебя немного твоих странных историй, включающих в себя нечто большее, чем я привык. Гермиона уставилась на него. Конечно, по рассказам, он изучил практически всю Камасутру. Сплетни о его сексуальной жизни много раз ходили по школе. Господи, да даже Гермиона слышала о его похождениях. – Только не говори мне, что все твои достижения тебя больше не возбуждают. Ты, должно быть, в отчаянии… – размышляла она, видя, как темнеют его глаза, когда она это говорит. Он оставался на месте, однако эмоции покинули его лицо. – Я слишком сложный для тебя, Грейнджер… Никогда не пытайся угадать или предположить, что на самом деле происходит в моей голове. Гермиона фыркнула. – Что? Думаешь, что ты не такой, как любой другой подросток в Хогвартсе? Твои гормоны не шалят, и ты не трахаешь всех доступных девушек подряд ради собственного удовлетворения? Он закатил глаза и вздохнул: – Снова не угадала, Грейнджер, – затем он посмотрел на нее. Он действительно посмотрел на нее. Это взгляд заставил ее дрожать. – Для девушки, которая способна писать такие грязные рассказы, будто она заядлая нимфоманка, ты слишком наивна… – он оттолкнулся от стола и наклонился к ней, теперь его лицо находилось лишь в нескольких дюймах от нее, а холодные голубые глаза прожигали ее лицо. – Я прочитал это, но теперь мне нужно что-то действительно стоящее, чтобы удовлетворить мое разыгравшееся любопытство. – Мои истории? – она спросила его тихим голосом, затаив дыхание. Девушка заметила, как его глаза становятся практически черными. – Нет… – он лишь на мгновение задержал взгляд на ее губах. Что за хрень?.. – Твои мысли, Грейнджер, – парень почти зарычал, хотя до этого говорил тихим шепотом. Вот дерьмо… Если бы эти слова произнес не Малфой, это было бы чертовски сексуально. На самом деле, черт, ей было все равно, кто это сказал. Эта фраза была самой сексуальной из тех, которые она когда-либо слышала. Одна мысль о том, что кто-то хочет обладать ее мыслями, ее разумом, сводила гриффиндорку с ума. Девушка наконец смогла выдохнуть, когда он отодвинулся от нее, однако она почувствовала как будто онемение во всем теле и не могла пошевелиться. Он пригвоздил ее к месту своей… сексуальностью? Вот это да. Вот это откровение. Наконец она увидела это. Его. Точнее то, что все девушки видели в нем. Она увидела это в нем сейчас. Эту пропасть и тайну… Он был скрытым дьяволом. – Ты напишешь это для меня, Грейнджер. Не разочаровывай меня и в этот раз, —сказал он ей, не спросив развернувшись и уйдя из библиотеки. Он оставил ее там с рвущимся наружу сердцем. Он был чем-то другим. И несмотря на скрытую внутри нее борьбу, девушка внезапно осознала, что именно слизеринец будет новым героем ее эротических фантазий. Он был альфа-самцом, которого она представляла, когда писала свои истории. Она надеялась, что хотя бы не будет представлять его внешность в голове. *** Слабак, слабак, слабак… Однако это был хороший ход с его стороны. Комплимент ее мозгам, а не внешности поставил ее в безвыходное положение – она была обязана согласиться. Как только он сказал ей, что восхищается ее умом, он понял, что она дважды обдумает, что для него напишет. Малфой умел произносить правильные слова, чтобы получать желаемое… Он жил ради этого. Впрочем, парень не рассчитывал, что впечатлил ее. Однако то, как ее глаза расширились, а щеки покраснели. То, как она прикусила свою губу, а он посмотрел на нее сверху вниз. Это все сформировалось в голове в единый образ – нет, не стоит об этом думать. Такого рода мысли не приведут ни к чему хорошему. Впрочем, она не ошиблась. Она почти никогда не ошибалась. Однако, когда дело дошло до его трофеев… Он устал от этих девушек, ему надоело все время занимать все те же три позиции. Он просто хотел побаловать себя чем-то… большим. Драко чувствовал себя победителем. Он знал, что дал ей немного пищи для размышлений… Парню уже не терпелось прочитать то, что она напишет для него в следующий раз. Он знал, что ее маленькая развратная голова придумает что-нибудь стоящее. Драко снова сел за стол, нерешительно потянувшись к домашней работе по зельям. Не то, чтобы он хотел ее сейчас делать, особенно когда его голова была забита другими… вещами? Он не мог понять, о чем он думал, однако в его мыслях снова возник образ Грейнджер. Как она смотрела на него этими глазами, аля Бэмби, такими карими, круглыми и преисполненными любопытства – такая невинность во внешности, но какая грязь в голове. Хотела ли она когда-нибудь повторить то, о чем писала? Для этого ли она их вообще писала? Ради сексуальной разрядки? Или же это был просто способ выплеснуть ее разыгравшееся воображение? Ну… все-таки у нее было хорошее воображение… Он почти завидовал тем, кто имел право залезть к ней в трусики, учитывая то, что творилось в ее голове. Просто сконцентрируйся на зельях, придурок. Вот и все. Что это было? Очевидно, что теперь все его мысли занимала…