Это она

      Время словно остановилось. Сумерки сгущались над парком, аллеи почти опустели, а Джейк, выключив телефон, всё так же сидел на скамейке и невидящим взглядом смотрел перед собой.       «Вот только не надо мне врать. Я на память пока не жалуюсь. И насколько я помню, ты тогда очень хотел её найти. Чтобы извиниться».       Курт, чёрт бы его побрал…       Джейк страдальчески поморщился. С учётом того, что он почти ничего о Гермионе не знал, найти её оказалось невозможно. Сколько раз он представлял эту встречу… Сколько раз продумывал, что скажет ей… А потом всё как-то забылось, сгладилось, успокоилось.       Потеряло смысл.       Месяц, проведённый с ней, почти стёрся из его памяти, и если бы не песня, кто знает, помнил бы он её сейчас? Вряд ли. И до, и после Гермионы он встречался с разными девушками, пытаясь пережить очередной разрыв с Элис, и так же легко расставался, как только та возвращалась и манила пальчиком. Потому что он любил только её. Безумно, болезненно. Её одну. А Гермиона… Разбежались и забыли, как он и сказал сегодня Курту.       Всё так, вот только все эти двенадцать лет паззл упрямо не желал складываться. И вроде бы каждый фрагмент на своём месте, а картинка не получалась. Можно сколько угодно убеждать самого себя в этом «разбежались и забыли», но факт остаётся фактом: свою единственную успешную, по-настоящему хитовую песню он посвятил не Элис, не кому-то ещё, а именно ей, Гермионе.       Почему?       Это был вопрос, на который он давно уже хотел найти ответ и в то же время избегал задавать его себе. Убеждать себя в том, что Гермиона была «одной из», было бы проще и удобнее. А песня — что песня? Ну совпало так — творческие люди черпают вдохновение буквально из воздуха: посидел-подумал, глядишь, текст сам собой и написался, делов-то. И никакого другого объяснения быть не могло.       Но почему-то сейчас — возможно, под впечатлением от сегодняшней встречи —размышлять по накатанному не получалось, и он всё же позволил мыслям устремиться в ином направлении.       Если бы Гермиона не услышала тогда его слова…       Если бы она задержалась в его жизни дольше, чем на месяц…       Если бы у него хватило смелости разобраться в себе тогда, могло бы всё быть по-другому?       Джейк тряхнул головой, пытаясь хоть немного взбодриться и прогнать мрачные мысли. Слишком много «бы». А история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, и всё сложилось так, как сложилось.

***

— А когда бабушка уехала, мы с мамой пошли в кафе есть мороженое. Шоколадное с орешками, ммм, — промурлыкала Элли, крепче прижимаясь к отцу. — И в этом кафе есть специальная детская площадка, представляешь? Мама разрешила мне там поиграть. А вот у мистера Фортескью ничего такого нет. — То есть маггловское кафе тебе понравилось больше? — Да, — призналась Элли. — И не только из-за этой площадки. Просто там к маме никто не подходил. И в парке тоже. А в Косом переулке на вас с ней сразу начинают показывать пальцем, и мы всё время убегаем. — Ну не то чтобы убегаем, — улыбнулся Нотт, — но ты права — в маггловском Лондоне гулять намного комфортнее. Там нас никто не знает. А что было потом? — А потом мы вернулись домой, мама немного полежала и ушла на работу, — погрустнела девочка. — Сказала, что её ждут больные. Папа, а почему мама должна всех лечить? У вас в клинике нет других целителей? — Конечно есть, просто мама очень любит свою работу и переживает за всех пациентов, — попытался объяснить Теодор, укладывая её и укрывая одеялом. — К тому же, она не только целитель, но и самый главный человек в клинике, и у неё много другой работы, понимаешь? — А можно я её подожду? Мне что-то спать совсем не хочется. — Я не знаю, когда она вернётся, Элли. Там, похоже, сложный случай, и это может занять много времени. — Ясно, — обречённо выдохнула она, подложив ладошки под щёку. — Спокойной ночи, папа. — Спокойной ночи, — Теодор поцеловал дочку и вышел из комнаты.

***

— Ваш ужин, милорд.       Вздрогнув от неожиданности, Джейк поднял голову и увидел перед собой Курта с бумажным стаканчиком с логотипом их любимой кофейни и сэндвичем в картонной коробочке. Пустой желудок моментально отреагировал болезненным урчанием, и Джейк тут же принялся за еду. — Ты на часы смотрел? — заворчал Курт, садясь рядом. — Ещё и телефон выключил. Нет, я понимаю, ты человек свободный, но мне-то домой надо. Лиззи уже три раза звонила, а я, идиот, вместо того, чтобы домой рулить, ищу тебя, переживаю, что ты голодный. Мне больше делать нечего, да? — Сам же сказал — у меня этот… как его… кризис, — Джейк в два счёта расправился с сэндвичем и с наслаждением отхлебнул горячий кофе. — Ну да, причём он у тебя все двадцать лет, что я тебя знаю, — хмыкнул Курт. — Жалеешь? — О чём? — О ком. О ней. — Я же сказал тебе — разбежались и забыли, — нехотя ответил Джейк. — Я не дружу с бывшими. Как-то не получается, — он допил кофе и раздражённо швырнул стаканчик в урну. — А дружить и не надо, — Курт вскинул руку и посмотрел на часы. — Надо всего лишь быть благодарным за всё хорошее и извиниться, если был неправ или обидел, — он махнул рукой и поднялся. — Ладно, я домой.

***

— Я думала, этот день никогда не закончится, — расслабленно выдохнула Гермиона, устраиваясь поудобнее на диване. — Боже, как же хорошо дома… — Устала? — Теодор отложил в сторону УЗИ-снимок, отчаявшись разглядеть в нём хоть что-нибудь, и обеспокоенно посмотрел на жену. — Очень, — кивнула она. — Странно, ты же помнишь, что я и с мальчишками, и с Элли бегала чуть ли не до самых родов, а тут как-то навалилось всё и сразу: и токсикоз, и утомляемость, и ноги стали отекать. А это всего лишь третий месяц. — Мистер Локсли на днях заверил меня, что всё нормально, — нахмурился Теодор. — А что сказал твой маггловский врач? — То же самое — всё в пределах допустимого. В первом триместре всякое бывает. — Эти магглы… — Теодор взял со столика снимок и снова недоверчиво уставился на него. — Мерлина ради, что тут можно увидеть? — У нас с тобой просто не хватает фантазии, — улыбнулась Гермиона. — Потому что Элли умудрилась разглядеть там и ручки, и ножки, и даже носик. Она уже составила список имён для малышки, знаешь?       Нотт кивнул и положил голову ей на плечо. Какое-то время они, следуя давней привычке, просидели молча, прислушиваясь к треску поленьев в камине и завываниям ветра за окном, а затем Теодор всё же решил озвучить свои мысли: — Мне хочется, чтобы ты больше отдыхала. Ты же можешь уже сейчас передать другим хотя бы часть своих обязанностей. — Я в порядке, Тео, — меньше всего Гермионе хотелось сейчас дискутировать о чём бы то ни было. — Просто день такой. Вот увидишь, завтра я буду в форме, обещаю. Но, знаешь, — она сделала долгую паузу, словно подбирая слова, — я и сама вижу, что надо искать компромисс. Я чувствую, что Элли не хватает моего внимания. Ты бы видел — она была такой счастливой сегодня, а мы всего-то погуляли в парке и сходили в кафе.       Теодор бережно усадил её к себе на колени и, обняв, тихо сказал: — Знаю, она мне всё рассказала. Ты очень нужна ей сейчас, и я как раз собирался поговорить с тобой об этом, но ты и сама всё поняла, моя умнейшая ведьма.       В его руках было так спокойно, так тепло и уютно, что Гермиона мгновенно растаяла. Впрочем, так было всегда — с тех пор, как он впервые обнял её. Одна только мысль о том, что жизнь могла бы сложиться иначе, привела её в ужас.       Если бы она не услышала тогда слова Джейка…       Если бы у неё не нашлось смелости в тот же день порвать с ним…       Если бы она задержалась в его жизни дольше, чем на месяц…       Слишком много «бы». А история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, и всё сложилось так, как сложилось.       К счастью.       Потому что двенадцать лет с Тео — это счастье. Быть рядом с ним, понимать без слов, дышать в унисон, любить его, рожать ему детей — это ли не настоящее счастье?       И она тут же вздрогнула, вспомнив слова миссис Нотт:       «Видите ли, мисс Грейнджер, у Ноттов не бывает полутонов. Если они любят, то дарят своим женщинам настоящее счастье. Поверьте, я знаю, о чём говорю». — Всё в порядке? — забеспокоился Теодор, чувствуя, как она напряглась в его руках. — Более чем, — прошептала она, обхватывая его лицо ладонями и вглядываясь в бездонные, самые красивые в мире глаза. — Кажется, кто-то соскучился? — изобразил изумление он, поднимаясь и подхватывая её словно пушинку. — Ты даже не представляешь себе насколько, — выдохнула она ему в губы. — Я люблю тебя, Тео.       И никто из них, конечно, не заметил торжествующей улыбки, озарившей лицо бывшей хозяйки замка, наблюдавшей за ними с портрета напротив. — Умница девочка, — восхитилась миссис Нотт, едва за Гермионой и Теодором закрылась дверь. — Ты всё правильно поняла. Береги своё счастье. Поверь, я действительно знаю, о чём говорю.