Католикам все сходит с рук

— Господи блять! — он чертыхнулся и, приложив руку к груди (к его волшебной, тёплой груди), пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоить колотящееся сердце. — Что ты тут делаешь? Я сидела на краю последней лавки у боковой двери (будь у меня возможность, забилась бы в дальний угол под потолок) и, видимо, заснула во время службы. Вообще-то, надеялась, что он меня не заметит — мы же договорились, что больше никогда не увидимся. По правде говоря, я не была готова его отпустить. На протяжении всего пути домой думала, что готова, и даже потом, уже дома, тоже думала, что готова. Но он приснился мне и запустил руки под клетчатую кофту, и я поняла, что не готова. — Так что ты тут делаешь? — В его взгляде не было ни радости, ни удивления, ни гнева, лишь смирение перед выбранной дорогой. — Я… я… — Даже в этом орнате (да, пришлось погуглить) он выглядел прекрасно. — Проходила мимо, решила помолиться. Что. Я. Несу? Чушь, очевидно. Хотя грех не молиться, когда у прихода такой горячий святой отец. Перед глазами так и вижу его руки, медленно двигающиеся ко мне под кофту. Может стоило спрятаться в исповедальне? Помните, в той самой, где он так сексуально произнес: «На колени». — Ты не могла бы перестать это делать? — Немного смущённо и вместе с тем раздраженно просит он. — С кем бы ты там не общалась, хватит. — Извини. — (Все ещё не понимаю, как он это делает). — Ну вот опять… — Все, прости, больше не буду. Пространство храма заполняет неловкая пауза. Он слишком деликатен и не может выгнать меня, а я слишком невоспитанна и жду своего пинка под зад. Молчание затягивается, и мое изучение первого (из семи) цветных витражей подходит к концу. За алтарем меня ждёт не витраж, а целый сборник «Где Уолли?», не хотелось бы до ночи его разглядывать. — Просто так ты не уйдёшь, да? — Опять это дурацкое смирение в его голосе. — Лиса вчера на остановке спрашивала, в какую сторону ты пошёл. — Брякаю в ответ, игнорируя вопрос. — Ответила, что в самую благочестивую из двух. Она сразу поняла. Ну вот, я смогла вызвать крошечную улыбку на его лице. — Я же тебе говорил. — Он садится напротив и складывает руки на коленях. — И что мы будем делать? — Напьёмся вдрызг джин-тоника и станем играть в покер на раздевание. — Вспоминаю, что иконы здесь подозрительно часто любят падать в самый неподходящий момент. — Или просто поговорим. — Просто поговорим… — Его шёпот вторит моим словам. — А разве мы можем просто поговорить, не причинив друг другу боль? В этом-то вся и проблема, чертов болван! Ты разбил мне сердце, выбрав мужчину средних лет с бородкой и вьющимися волосами. Теперь моя душа требует сострадания, разум — пару стаканов бурбона, а тело все равно тебя. Он понимает всё без слов и грустно улыбается. — Прости. — Его рука тянется к моей щеке. — Я так хотел бы выбрать не Его… О, да! Ведь это то, чего я хотела, не так ли? Мы медленно, почти лениво целуемся. О, нет! Сейчас обязательно нагрянет вездесущая Пэм, и её хватит сердечный приступ. Он отстраняется, сказка подходит к горькому финалу. — Это последний. Боюсь, Он больше не выдержит. — Его палец указывает наверх, и я хихикаю. Хорошо, что все иконы остались на своих местах. — Ты не передумаешь? — Вяло интересуюсь я, скорее ради приличия, чем для самой себя. — Помнишь, католикам ведь все сходит с рук… Он улыбается, но в глазах тоска. — Не-а, уже не передумаю. И мы продолжаем сидеть молча. Его рука переместилась с моей щеки на мою ладонь, и я сжимаю её, словно вокруг меня болото и я тону, а она — спасительная ветка, что вытащит меня из трясины. Цветные витражи чернеют и теряют яркость красок, за ними опускаются сумерки. Он смотрит на меня в последний раз (уж наверняка) и уходит. А я снова остаюсь одна. Может, мне стоит пойти излить душу Хиллари? Уж она-то поймёт.