Вторник

Вторник, 9: 43 Долгий сухой кашель был прерван резким вздохом, после чего продолжился вновь. Слезы текли по ее покрытому пятнами лицу, скапливаясь в складках рябой кожи, словно изрытой оспой. Медсестра бросается к ней, касается платком ее синих губ, вытирает желчь с ее подбородка и гладит ее спину руками, обтянутыми в перчатки, успокаивая. Она откидывается на спинку кровати и с опаской смотрит на мужа. — Прости. Ему надоело это слово. Она извиняется за все подряд. Извиняется за то, что ему приходится навещать ее. Извиняется за то, что ему приходится видеть ее такой. Извиняется за то, что срывается на нем. Он лишь натянуто улыбается в ответ. — Все в порядке. Мягкий солнечный свет пробивается сквозь занавешенное окно, и он закрывает глаза, желая оказаться где угодно, лишь бы это место не было больничной палатой. Раньше он приносил ей цветы, тюльпаны и нарциссы, что росли на их заднем дворе, пока не понял, что это бесполезно. Он ставил их рядом с ней, на край стола, где кучей лежали брошюры об уходе за смертельно больными и листовки благотворительных фондов с информацией о том, как с ними можно связаться. Он всегда старался прятать их под вазой, но она все равно заметила. — Я еще не мертва, Джеймс. Прекрати таскать эти чертовы цветы, —больше он никогда их не приносил. — Ты устал? — спрашивает она охрипшем голосом, так говорят люди, что кашляли кровью последние несколько дней. Джеймс открывает глаза, давая им приспособиться к окружающей его реальности. — Совсем немного. Я в порядке. Эти слова он тоже ненавидит. Он так долго врет, что уже не знает, что должен чувствовать на самом деле: боль, гнетущее, ужасное чувство того, как любовь всей его жизни медленно ускользает от него или же злость на Бога, что заставляет эту бедную женщину страдать. Но ничего этого нет, только усталость. Он никогда не скажет об этом Мэри, потому что она не поймет, потому что она озабочена собственной трагедией и ей нет дела до чувств Джеймса. Раньше она плакала о смерти, а теперь она размахивает ею в воздухе, как флагом жалости, привлекая на него медсестер и родных, чтобы те заботились о ней, пока Джеймс смотрит вдаль. Может быть, он всё-таки что-то чувствует. Негодование. Вторник, 11: 08 Фрэнк приходит в десять и застает Джеймса в коридоре рядом с палатой Мэри, в руках у него кофе и коробка шоколадных конфет. Он неловко обнимает сына, стараясь при этом удержать горячий напиток и конфеты в руках. — Я подумал, тебе это может понадобиться, — с седой небритой щетиной и красными глазами Фрэнк выглядит намного старше. А еще, кажется, совсем недавно он плакал. — Спасибо, пап, — теперь Джеймс чувствует себя виноватым, ведь его отец переживает за свою невестку больше, чем ее же муж. Неловкая пауза и Фрэнк указывает на коробку конфет. — Я купил их вчера вечером и подумал, что это будет отличным разнообразием больничной еде Мэри. Некоторые содержат ликер, но, думаю, она разрешит тебе съесть парочку. Джеймс многозначительно кивает на попытку отца разредить обстановку. Последнее, что ему сейчас нужно – это конфеты с ликером. Последние два месяца он много пьет. На прошлой недели он встретил своего босса, тот сказал, что если Джеймс явится на работу с похмельем еще раз – его отстранят. Он считает, что будь это кто-то другой, то его бы давно уволили, а Джеймсу достаточно иметь умирающую жену, чтобы оправдать свое безрассудство. — Как она сегодня? — Фрэнк понижает голос, на случай если Мэри их слышит. В этом нет необходимости, ведь болтовня пациентов и медсестер заглушает все звуки, но никто не будет говорить об умирающей женщине, когда она находится всего в тридцати футах от вас. — Она… в хорошей форме. Очень разговорчива, — это не совсем ложь, она правда заставила Джеймса слушать сюжет какой-то романтической комедии, принесённый медсестрами. Отец кивает. — Это хорошо. Как ты? Фантастично. Много пью. Ненавижу свою жизнь. — Я в порядке. Фрэнк тихо смеется и качает головой. — Прости, глупый вопрос. Тебе тяжело, как и всем нам, — Джеймс не знает, как он должен ответить, поэтому со стыдом опускает голову. — Наверное нам стоит пойти к ней, — он кивает в сторону палаты Мэри, указывая на открытую дверь в конце коридора. Его ботинки скрипят о линолеум, когда отец хватает его за плечо и тянет назад. — Джеймс, — в его глазах видно беспокойство, поэтому Джеймс заставляет себя посмотреть на него — Ты не должен проходить через все это один. Я буду рад, если ты останешься у меня. Он не хочет говорить об этом. Отец слишком часто звал его в свою квартиру. Джеймс не хочет возвращаться туда. Он не может спать в своей детской комнате, чертовски пьяный и обезумевший от переполняющих его эмоций. Лучше сходить с ума в роскоши собственного дома. — Я в порядке, пап, правда, — как легко ему удается врать — Все равно нужно уладить пару вещей. Фрэнк улыбается и хлопает сына по плечу. — Делай, что должен. Если понадоблюсь — звони в любое время, и я тут же приеду. Я понимаю, как тебе тяжело. Он ничего не понимает. Никто не может этого понять. Вторник, 13: 26 Джеймс стоит у больницы с сигаретой в руке. Он редко курит, но сегодня его нервы вот-вот окончательно лопнут, поэтому ему нужна доза никотина, чтобы наконец взять себя в руки. Он больше не может слушать Мэри, не может слушать ее скучную болтовню, что всегда заканчивается приступом кашля. Ему нужна тишина. Из больницы выходит женщина и тоже закуривает. Она в белом платье, слишком коротком, но так хорошо подчеркивающем ее стройные ноги в белых туфлях. — Я знаю, что курить вредно, — говорит она Джеймсу, когда ловит на себе его взгляд — Но это меня успокаивает. — Не поверите, но у меня та же проблема, — она смеется, и Джеймс смотрит, как вздымается ее грудь. Природа явно не обделила эту женщину, но платье застегнуто по самый верх, остается только фантазировать. Поэтому Джеймс смотрит на ее ноги. — Ты же дипломированная медсестра! Я говорю о вреде курения не менее двадцати людям в день, а сама ничем не отличаюсь от них. Джеймс заставляет себя рассмеяться, чтобы она продолжила говорить, а он — еще немного полюбоваться ее стройными ногами. Он затягивается сигаретой, медсестра делает тоже самое. А затем наступает тишина, которой так не хватало Джеймсу. Но всему приходит конец. — Вы пришли к кому-то? Этот вопрос застает Джеймса врасплох. — Эээ… да. Да, с моим другом произошел несчастный случай. Решил проверить как он там. — Ох, боже, — она стряхивает пепел в ближайшую урну — Что с ним случилось? — Ничего особенного. Он упал с лестницы, — с каждым Джеймс лжет все лучше. — Звучит ужасно. Надеюсь он ничего не сломал? — в ее голосе есть нотки беспокойство, присущие всем медсестрам. Джеймс задается вопросом, является ли это чем-то естественным для нее или же обретенным за годы работы. — Нет, только небольшое сотрясение, —он докуривает и бросает сигарету в урну, случайно коснувшись медсестры. Это довольно приятно. Она делает длинную затяжку, выдыхает дым и тоже бросает сигарету в урну. Она смотрит на часы. — Пол второго. Нужно возвращаться к работе, — она поправляет униформу и идет в сторону больницы — Было приятно пообщаться с вами, надеюсь скоро вашему другу станет лучше. Она удаляется все дальше, а Джеймс смотрит на ее ягодицы, на то, как хорошо их подчеркивает обтягивающая униформа. Возможно ее лицо было так же красиво. Вторник, 15: 55 Все, что Джеймс может сделать, это смотреть мертвыми глазами на свою жену, пока та бьётся в конвульсиях. Ее руки дико дергаются и пена собирается вокруг рта, пока две медсестры пытаются перевернуть ее на бок. Она смотрит прямо на Джеймса большими напуганнами глазами, влажные волосы липнут к ее лбу. Она ждет, когда он скажет, что все будет в порядке, скоро ей станет лучше. Приступ проходит, она ложится на спину, и убирает мокрые волосы со своего лица. Несколько прядей выпадают, и одна из медсестр быстро прячет их, чтобы Мэри не заметила, как она разваливается на части. Она дышит медленно и тяжело, ее желтая пижамная блузка падает и поднимается, ее глаза открываются и закрываются. Телевизор давно выключен, и все, что видит Мэри в его потухшем экране, – труп, который так отчаянно пытается остаться в живых. Она морщится и выглядит еще хуже, чем когда-либо, слезы появляются в уголках ее уставших глаз. Она подносит руки к бледному лицу, чтобы скрыть их, но ей не удается спрятать тяжёлые всхлипы и рыдания. — Я чудовище. Она пытается обхватить свои колени, притянуть их к себе, но ее ноги стали такими слабыми и тощими, что задача становится невыполнимой. Медсестры быстро окружают ее, расспрашивают, предлагают свою помощь, но она продолжает рыдать. Она сползает на край кровати, смотрит на мужа печальными глазами. У нее болезненно-желтую кожу, испещренная красными пятнами, и спутанные редкие волосы. Она тянется к нему, пытаясь коснуться его своими длинными костлявыми руками. Он уходит. Вторник, 19: 28 Он один, у себя дома, пьет уже третью банку пива и смотрит какую-то скучную программу, что совершенно его не интересует. Это старая судебная драма, транслировать которую перестали ещё в середине восьмидесятых, но фоновый шум не даёт Джеймсу остаться наедине со своими темными мыслями. Конечно, их нельзя избежать так просто, а телевизор блокирует только самые плохие, из-за которых он уже давно оказался бы в зале суда. Он думал убраться. Гостиная переполнена коробками от еды на заказ и банками из-под пива, запах в комнате стоял ужасный, но когда он вернулся домой, его поразил внезапный приступ летаргии, и мысли об уборке так и остались просто мыслями. Он думал о предложении отца остаться у него на ночь, но Джеймс ещё не пал так низко, чтобы пить перед отцом. Он никогда не напьется в его присутствии. Может ему стоит позвонить кому-нибудь? Нет, добрая половина его друзей сбита с толку его же поведением, а те, что готовы побаловать его разговором, общаются с ним, как с капризным ребенком. Ну и к черту их. В газете есть раздел анонимного чата, он может позвонить любой случайной женщине и завести какой-нибудь бессмысленный диалог. Нет, сегодня с него хватило медсестры. Боже, у нее были красивые ноги. Возможно, в другой жизни, на его коленях сейчас были бы они, а не шесть банок пива. Он спрашивал ее имя? Черт, да он даже лица ее не видел. Какое лицо было у Мэри? Ещё до болезни. У нее были каштановые волосы, всегда собранные в свободный хвост. А глаза? Может карие? Или голубые. Вроде у нее были веснушки или он думает о ком-то другом? С каждым днём ее черты все больше окутываются черным туманом, что прячет ее ясный образ на задворки его подсознания. Джеймс не помнит, чем они любили раньше заниматься вместе, в голове только ее крики, рвота и метания на больничной койке. Джеймс смотрит на банку в руке. Это неправда, он... помнит Мэри Сандерленд. Это все из-за пива. Пиво и стресс затуманивают его разум и мешают нормально думать. Он любит свою жену. Любит так сильно, что без нее он станет никем. — Я скучаю по тебе, Мэри, — шепчет он, но даже его собственное чувство самоотречения не может принять эту жалкую попытку скорби. Он допивает остатки пива. Вторник, 23: 49 Джеймс падает на кровать, спотыкаясь о свои джинсы, когда снимает их, и приземляется на мягкие простыни. Его серая пижама валяется на стуле в углу комнаты, но он слишком пьян, чтобы даже попытаться надеть ее. Он добирается до начала кровати, останавливается, когда чувствует подушку под своим лицом. Он падает, и постепенно мебель, освещенная лунным светом, становится все более тусклой, а мир вокруг него исчезает. Через несколько секунд он уже спит. Среда, 9: 32 Мэри отрывается от книги, наклоняет голову и хмурит то, что осталось от ее бровей. Сегодня она в хорошем настроении, но неизвестно, как долго это продлится. — Что такое, Джеймс? Ты ужасно молчалив. Я НИЧТОЖЕН. Я НЕНАВИЖУ СВОЮ ЖИЗНЬ. МЕНЯ ТОШНИТ ОТ ЭТОГО МЕСТА. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЕ БЫЛО КАК РАНЬШЕ. Я ЖАЛОК. —Я в порядке, Мэри. Все хорошо.