Предположив, что истина есть женщина, — как? разве мы не вправе подозревать, что все философы, поскольку они были догматиками, плохо понимали женщин? что ужасающая серьезность, неуклюжая назойливость, с которой они до сих пор относились к истине, были непригодным и непристойным средством для того, чтобы расположить к себе именно женщину. Да она и не поддалась соблазну — и всякого рода догматика стоит нынче с унылым и печальным видом. Если только она вообще еще стоит! Фридрих Ницше
Ебаный смысл найдешь у своей мамы между ног. Вячеслав Машнов
В первую очередь, в глаза бросались её густые брови. Платок со скучным узором окаймляет лицо. Не совсем понятно, является ли платок маркером её конфессиональной принадлежности. Тем не менее, во внешности явно прослеживается нечто восточное. Чёрный шарф. Тёплая красная куртка с молнией оранжевого цвета. Пушистые белые варежки. Она ловит мой взгляд, и я резко переключаюсь на следующее лицо. Толстый лысеющий мужик в неопрятной одежде, из носа торчат удивительно густые кусты тёмных волос. Он противно шмыгает, и мне приходится снова перевести взгляд. Дальше стоит долговязый и сутулый усатый дядька в камуфляжном бушлате, длинных резиновых сапогах и с удочкой для зимней рыбалки. Этот тоже перехватывает мой взгляд, заставляя заново вернуться к задаче о побеге от непрошеного внимания. Похоже, пассивным наблюдателем сегодня остаться не выйдет.К счастью, эскалатор всё-таки заканчивается. Лавируя в плотном людском потоке, я, наконец, ныряю в набитый людьми вагон. Ещё в детстве, прогуливая школу, я убивал время тем, что часами катался в общественном транспорте. От ближайшей остановки и до конца линии метрополитена. Пересаживался в автобус, втыкался в стекло и, отлипнув, садился уже на трамвай. Родители обеспечивали меня проездным на все виды транспорта каждый месяц, а значит финансовой стороны у вопроса не существовало. Но чем объяснить тот факт, что я до сих пор не оставил свои детские привычки? У меня нет внятного ответа. Дело в том, что мне не нужно объяснять себе, почему я это делаю. Я не вижу тут каких-то противоречий. Я считаю своё поведение рациональным. Во всём, что со мной происходит, имелось, до поры, достаточно смысла. Но при этом я просто не могу выстроить все правильные слова в нужном порядке, чтобы быстро и ёмко удовлетворить ваше случайное любопытство. Возможно, станет понятнее, если я просто расскажу историю целиком. Начнём с того, что когда проводишь слишком много времени в общественном транспорте, начинаешь замечать не совсем очевидные вещи. И я сейчас даже не про тех старух, которые просто катаются от конечной до конечной. И даже не про сделки с запрещёнными веществами, тайные встречи и политические свидания. Хотя, разумеется, у всего этого есть место в том тайном мире, который мне удалось открыть. Возможно. Обо всём по порядку. Большинство людей в общественном транспорте всегда ведут себя очень похожим образом. По ним всегда видно, что мыслями они совсем не здесь. Что, скорее всего, сейчас бы они предпочли бы забыть о том, что они находятся в общественном транспорте. Здесь и правда не особо весело, так что они прочно фиксированы на своих смартфонах, товарищах, половых партнёрах, или же на пейзажах за окном. Исключением являются дети. Детям интересно всё: они с упоением разглядывают обшивку кресел, чужие руки, сумку кондуктора, и смотрят вам прямо в лицо, пока вы не отведёте взгляд. Но есть и другие. Я хорошо помню, когда это началось. Для начала, этот день запомнился тем, что это был первый раз в жизни, когда меня зажало турникетом в метро. Я думаю, с самого детства у всех присутствует страх того, что автоматика даст сбой, или что мы окажемся недостаточно внимательны. Родители ещё всегда говорили мне, что турникет наверняка зажмёт меня, если пройти сквозь него слишком быстро. Двигаться слишком медленно я научился бояться уже сам. Постепенно страх утихает до размеров слабого беспокойства, а затем исчезает совсем. И вот именно в тот момент, когда ты уже ничего не боишься, механическая сила резко вгрызается в твои бока. На самом деле, ничего страшного не произошло, на мне была тёплая зимняя куртка, которая почти свела на нет деструктивную силу удара. Мадам в будке контроля лениво выглянула наружу и сразу нырнула обратно, когда я кивнул ей с извиняющейся улыбкой. Я приложил свою карту к считывателю повторно и успешно прошёл турникет насквозь. Нет, ничего страшного не произошло, но что-то будто выдернуло меня из того обычного моего мечтательно-задумчивого состояния, в котором я и совершаю свои паломничества. День определённо был испорчен, я мог бы ещё проехать до конца ветки метро и обратно, а затем пересесть на троллейбус, но понял, что ничего не выйдет. Я покорно перешёл на другую сторону станции, тем более, что поезд как раз подходил. Вагон был практически пустой: учитывая время и место действия, в этом не было ничего удивительного. Бомжеватого вида пьяный худощавый старичок с неопрятной бородой пялился на свои ботинки в одном конце вагона. Два модных подростка разглядывали что-то в смартфоне в другом конце. Я выбрал для себя случайное место примерно в центре. Вошедший следом за мной мужчина уселся напротив. Монотонный голос что-то прогудел, двери съехались, состав тронулся. Мальчишки справа очень громко, почти истерично вдруг над чем-то захохотали. Я задумчиво потирал бок под курткой и всё пытался избежать возможности думать о чём-то слишком определённом, фокусируясь на искажённом отражении своего лица в окне напротив, как вдруг заметил, что мой сосед разглядывает меня. Он избегал моего взгляда, сам не задерживал взгляд на чём-то конкретном, но его внимание было очевидно. В его внешнем виде не было ничего необычного, его повадки, на первый взгляд, не выдавали в нём ничего особенного. Но то, что ему было до меня дело, было проблемой. Я наконец поймал его взгляд. Мгновение он смотрел на меня невозмутимо и даже несколько отрешённо, только на секунду дёрнулся уголок его рта. Затем он немного наклонился вперёд, не отводя взгляда, и приподнял свои штанины. Я опустил взгляд на его ботинки. На нём были носки синего и жёлтого цветов. Когда я успел осмыслить этот факт, поезд уже начинал тормозить, объявили следующую остановку. Двери открылись, и он вышел. Я снова перевёл взгляд на своё недоумевающее отражение. Прозрачные капли дождя медленно покрывали обратную плоскость стекла. Обычно, когда одеваюсь,я никогда сильно не забочусь о том, чтобы на мне оказались парные носки. Окружающих, в целом, мало заботит, что на тебе надето. А носки так вообще такой предмет гардероба, который мало кто видит, кроме тебя. Зачемже вообще сосредотачивать внимание на такой ничтожной мелочи? Похоже, кто-то считал иначе. Я начал замечать их повсюду. Нет, не в каждом вагоне метро, и не в каждом пазике маршрутного такси, но время от времени ты натыкаешься на чуть более осмысленный, чуть более внимательный взгляд. И обладатель этого взгляда узнаёт тебя. Не все из них носили разные носки. Некоторые вообще не носили носков. Паттерна не наблюдалось. Они просто вели себя по-другому. Я бы хотел их игнорировать, но они не игнорировали меня. Каждый раз меня приветствовали лёгким кивком, малозаметной улыбкой или подмигиванием. Затем сразу же исчезали из поля зрения, как только появлялась такая возможность. Мне не нравилось происходящее. В общественном транспорте мне не нужна компания. Мне нужно одиночество, расслабленность, отсутствие фокуса. Все эти вещи просто перестают существовать, когда в голове постоянно крутится осознание того, что кто-то совсем рядом осознаёт твоё существование. Вместе с тем, мне становилось любопытно. Кто эти люди? Зачем они занимаются тем, чем занимаются? Чем, в конце концов, они занимаются и какой в этом всём смысл? Ответов на эти вопросы я не мог получить, но начал отмечать некоторые закономерности. Во-первых, на одних и тех же маршрутах я находил одних и тех же людей. Во-вторых, они всегда обнаруживали меня первыми. В-третьих, заметив меня, они каждый раз старались исчезнуть из салона транспортного средства как можно быстрее. Была ещё одна проблема. Несмотря на все очевидные признаки, я не мог заставить себя поверить в их существование. Нет, не так. Я не мог заставить себя быть уверенным в том, что действительно наткнулся на что-то настоящее. Посудите сами. Это могла бы быть персекьюторная паранойя, бред преследования, шизофрения, апофения, либо любое другое из тех умных слов, которые я узнал, несколько часов гугля свои симптомы. Обращаться к специалисту не хотелось. Причины этого слишком очевидны для перечисления. Но, кроме того, я был уже слишком заинтригован и боялся спугнуть это нечто. Нечто, которое не мог нормально описать или сформулировать. Какое-то едва уловимое ощущение сказки, трепет первооткрывателя. Сказать проще — это было что-то новое. А каждый человек узнает со временем, что новых вещей в жизни постепенно не остаётся. Именно поэтому так не хотелось это отпускать. В общем, нечто влекло и отталкивало. И до времени я колебался: стоит ли принимать какие-то меры, чтобы оградить себя от этого «нечто», либо же наоборот, стоит набраться смелости и самому пойти на контакт? Разумеется, они меня опередили. Я помню, что еле влез в эту маршрутку. Пока я с усилием проталкивался внутрь салона, вокруг меня не утихал возмущенный гомон. Наконец, протиснувшись между зимними куртками, я занял устойчивое положение возле подлокотника сиденья, за которое помимо моей руки ухватилось ещё три. Нашарив свободной рукой достаточное количество мелочи в кармане, я привычным жестом протянул деньги сидящему передо мной человеку. Я всё понял сразу, как только наши глаза встретились. Она ждала меня. Её рука резким движением схватила мою, монеты посыпались по её коленям. Три глухих удара о пол у её ног. Носки. Красный и розовый. Её губы разомкнулись, и она начала говорить. Громко и чётко, почти срываясь на крик. её черты были полны гнева, губы искривлены в гримасе презрения, брови нахмурены в выражении ярости. Я успел услышать начало её речи, прежде чем её облик гипнотизировал меня полностью: «...неужели ты думал, что…». Она была красива. Нет, не так. Я не могу так сказать. Обычно красота как-то определяется, красивым нам кажется что-то выраженное гармонически, близкое к какому-то идеалу. Но она, она была вне всяких метрик и систем, её облик не поддавался описанию или рефлексии. Закрывая глаза сейчас, я не могу выделить какие-то отдельные черты, я не могу сравнить её с кем-то. Это было мало на что похоже. Я бы смог сказать, что она похожа на ангела, если бы у слова «ангел» существовало исключительно одно значение, если бы не существовало поп-культуры, сотен лет любовных переписок, сувениров в дешёвых магазинчиках и рисунков в тетрадях тринадцатилетних девочек. Её можно было бы назвать красивой, если бы слово «красота» вообще никем никогда не употреблялось, и было придумано только затем, чтобы описать её облик. Голова начала кружиться. Я понял, что забыл как дышать. Это на секунду выдернуло меня из оцепенения. Резко втягивая носом воздух, сквозь звон в ушах я снова услышал её: «...если бы ты знал, сколько таких же…». Ничего больше не существовало. Чувство ни с чем не сравнимого блаженства захватило меня на вдохе, заполняя голову сладкой патокой, с каждой секундой увеличивая свою интенсивность. Никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо. Следуя инстинктивному порыву, я сделал ещё вдох, и только тогда понял. Это был её запах. Было так легко и спокойно, я был невесомым. Легкая вибрация вместе с мурашками распространялась вверх от моей правой ладони по всему телу, трансформируясь в сладкую негу. Тогда пришло осознание: что-то происходит. Осознание мгновенно трансформировалось в панику. Оцепенение выплюнуло меня прямо ей в лицо, самые красивые в мире губы, искривившись, договаривали: "...убогий, безрассудный дурачок". Она смеялась надо мной. Страх захлестнул меня полностью, замещая чувство блаженства, которого теперь никогда и не существовало. Мои глаза всё ещё были фиксированы на её лице, которое теперь выражало злую и торжественную насмешку. Стучало сердце, стучало в висках, стучало в горле, рот пересох. Я с силой выдернул свою руку, и изо всех сил ломанулся наружу, сминая на пути других пассажиров. Люди в трамвае легко давали мне проход, я протянул руку и с силой вжал кнопку сигнала остановки, локтём задев девушку в чёрном шарфе. Удар, возможно, был смягчен надетым на её голову тёплым платком. Она ничего не сказала. Все сохраняли молчание. Пассажиры крепче ухватились за поручни во время резкого торможения. Двери шумно открылись, исторгнув мою кипящую сущность в холодный зимний воздух. Я упал, успев выставить вперёд руки. Сквозь стук в голове я слышал стук колёс уходящего трамвая. Перед моими глазами было её лицо, в моих ушах звучал её голос, её запах не покидал мои ноздри и лёгкие. Я перекатился на спину, в черной синеве неба её лицо смеялось мне с небес. Звуки клаксонов легковых автомобилей снова выдернули меня из оцепенения, да и ладони ныли от удара об асфальт. Я заставил себя встать и добрести до остановки. Всё прояснилось. Я не был безумен. Никуда не делся страх, сомнения и противоречия всё так же раздирали меня на части. Но теперь я знал, что с начертанного пути уже не свернуть, не в моих силах было что-то изменить или как-то повлиять на свою судьбу. Я никогда не был фанатом любых форм детерминизма. Всегда считал, что если всё предопределено, значит нет смысла о чём-то беспокоиться, а если нет — то зачем беспокоиться об этом? Не беспокоиться не получалось. Но зато теперь я знал наверняка, что моё беспокойство бессмысленно. Несмотря на это, с того дня я всегда надевал парные носки. А они исчезли. Я не сразу это осознал, ведь и раньше не всегда сразу находил в салоне человека со знакомым взглядом. Я мог неделю не встречаться с ними, а затем находить их каждый день, никакой системы не наблюдалось. Теперь же шла четвертая или пятая неделя с последней встречи. Я был один. Происходящее начинало меня тревожить. Почему-то не хотелось признаваться, но теперь я искал встречи. Я стал зависим от их внимания, мне нужно было это чувство новизны, тайны, неопределённости. И я продолжал ждать. Как и всегда, всё произошло неожиданно. Я как раз проезжал станцию, на которой всё началось, хотел было уже закончить свой дозор на этот вечер, выйти на улицу и отправиться домой отсыпаться, но решил, в итоге, покататься ещё немного. Вагон опять был практически пуст. Рядом со мной было достаточно свободного пространства чтобы не думать о его недостатке. Вошедший человек сразу обратил на себя внимание. Он стоял передо мной, не держась за поручни, широко улыбаясь, взгляд был прикован к моим ногам. Состав тронулся. Именно в этот момент до меня дошло, что это был тот самый парень, с которого началась моя история. Короткие узкие джинсы гордо обнажали носки жёлтого и оранжевого цветов. Он уверенно плюхнулся рядом со мной и сходу ошарашил меня вопросом: «Так значит ты всё-таки с нами, так?» Я не знал, как реагировать. Внезапно тщательно охраняемая изолированная зона в голове, где я содержал свою паранойю, начала расширяться экспоненциально, тревога захватила всё моё существо. Я не мог сказать, почему именно я запаниковал, ведь, в конце концов, я стремился к этому, именно этого я и искал. Возможно даже, что поиск уже успел стать центральной целью моего существования. Так чего было бояться теперь? Он уже не ждал ответа: «Я сразу понял, что ты — идеальный кандидат. Ты вообще знаешь, сколько людей проходит сквозь метрополитен за день, или месяц, или год? Я третий год на этой должности. Я не жалуюсь, ты пойми, но кто вообще мог знать, что настолько простая задача будет настолько трудна в освоении, а? “Вербовка новых членов”, — звучит удивительно просто, ага? Как бы не так. Это только кажется, что вокруг полно людей, иной раз в вагон едва залезешь. Не-а, никого вокруг. Пусто. Ни одного осмысленного взгляда, ни одного. Все слишком сильно сосредоточены на себе, все чем-то заняты, никому нет дела до того, что происходит вокруг. Попробуй год поработать в таких условиях. Попробуй три года поработать в таких условиях! Никого, вообще никого, пу-сто-та. Знаешь, я ведь даже пытался жаловаться, ага. Вроде, почему нет более легких путей? Почему всё делается так сложно и не очевидно? Какой в этом смысл? Смысл, ага. Ну ты, наверное, и сам уже знаешь, что пытаться с ней спорить — затея бесполезная. А ведь есть же ещё и устав, будь он неладен. В общем, я искренне за тебя рад, братишка. Однако, теперь ты должен мне кое-что, не находишь?» Внутренний диалог вернулся в мою голову, воспользовавшись этой секундной передышкой. От полученной информации голова шла кругом, но размышлять было некогда. Кажется, отмолчаться теперь не получалось. Он упомянул её, и еёлицо снова материализовалось перед моим взглядом. Я осторожно задал именно тот вопрос, который он ожидал от меня услышать: «Чего же именно?» Он улыбнулся ещё шире. Казалось, ухмылка вообще никогда не покидала его лица: «Не пойми меня неправильно, напарник. Я вовсе не хочу от тебя что-то требовать, тем более, что устав внятно запрещает подобное. Просто мне нужны ответы. Они же до сих пор мне толком-то ничего и не рассказали, думаю, как и тебе. Зачем всё это нужно? В чём наша цель? Я ведь раньше считал, что мне просто недостаточно доверяют. Думал, что я не заслужил ещё просто знать больше. Я думал…». В этот момент к нам подошёл кондуктор. Вообще, восторженно декламируя мне всю эту бессмыслицу, мой собеседник, видимо, совершенно не волновался о том, что он говорит достаточно громко, чтобы привлечь постороннее внимание, но, казалось, никому не было до нас дела. Не сказав друг другу ни слова, мой внезапный попутчик и кондуктор обменяли деньги на билет, и обладатель лишних ушей отошёл от нас. Человек снова обернулся ко мне, улыбка пропала с его лица, голос выровнялся и стал в два раза тише: «У нас не так много времени. Просто будь мне хорошим другом и расскажи всё что знаешь, ага? Про организацию, про меня, про неё. Всё что ты видел, всё, что ты слышал и всё, что ты понял». Для меня всё стало понятно тогда, когда он упомянул её во второй раз. Я больше не колебался, тревога со страхом немедленно испарились, замещённые чувством уверенности и превосходства. Она улыбнулась всё той же надменной уничижительной улыбкой, и произнесла моими губами: «Я понятия не имею о чём ты говоришь». Видели бы вы перемену в его лице. Бедняге словно отрубили кислород. Пока тормозил состав, он всё ошеломленно оглядывал меня с ног до головы и растерянно хватал ртом воздух, так и не успев ничего мне ответить. Двери открылись, я был настолько переполнен этой внезапной уверенностью в себе, что на выходе чуть не смёл с пути девушку в красной куртке с кипой бумаг подмышкой, та отшатнулась в последний момент. И всё. Мне, казалось, больше нечего было бояться. Мне ничего не хотелось рационализировать, я забыл про рефлексию. Расслабиться и получать удовольствие – вот так бы я объяснил смысл своих действий на тот момент. Но мне не нужно было никому ничего объяснять. Следующее утро я опять проводил под землёй. Все сидячие места были заняты, стоять было некому. Одно из мест было занято мной. Вы когда-нибудь обнаруживали этот утренний момент в вагоне метро, когда у всех пассажиров вокруг глаза закрыты и только вам дозволено наблюдать за тем, как остальные проиграли битву с внезапным приступом дремоты? Я обнаружил себя в самом эпицентре мира грёз, пространство вагона заполняло целиком то ощущение загадочности и магической таинственности, которое я так настойчиво искал последние недели. Я оказался захвачен и поглощён этим внезапно нахлынувшим ощущением и старался запечатлеть каждый момент чуда. Где-то пару минут мне было дозволено наслаждаться привилегией звания единственного наблюдателя. Но разумеется, я был не один. Открывший глаза мужчина испытывающе смотрел прямо мне в глаза, не говоря ни слова. Он выглядел страшно спокойным и уверенным в себе, но помимо этих странностей в нём было что-то ещё. Я так и не успел понять что именно. «Значит, ты хочешь вступить в Организацию по борьбе со смыслом?» — наконец спросил он. Двери вагона раздвинулись, люди начали выходить. Скоро во всём поезде остались только мы. Я только успел отметить некую ненормальность такого течения событий, как двери снова сошлись, и состав снова тронулся. Он всё буравил меня взглядом. Я, наконец, подал голос: «О чём вы говорите?» И сразу разозлился на себя из-за этого «вы». Что-то внутри меня ополчилось против внезапного пафоса ситуации. Он немного усмехнулся: «Незачем прикидываться, тесты закончились, остались формальности, отвечай на вопрос». Его уверенный тон выбивал из колеи, но я всё-таки попробовал возразить: «Но я правда не знаю ничего ни о какой организации!» Он нахмурился: «Тебе и не обязательно знать лишнего, просто дай своё согласие, нам больше ничего не нужно». После этих слов поезд начал тормозить, пока не остановился. Двери слева от моего собеседника раздвинулись, за дверью виднелся неосвещенный проход. Вербовщик таинственной организации ещё раз многозначительно посмотрел на меня. Я снова попытался вступить в полемику: «Ну и зачем же мне вступать в вашу организацию, если я ничего про вас не знаю. Зачем это мне нужно?» Он кивнул, одарив меня ещё одной из своих уверенных улыбок: «Зачем тебе это нужно — вопрос к тебе, а не ко мне. Вот только устав организации запрещает вопросы. Тем не менее, это ты преследуешь нас уже многие месяцы. Это ты игнорируешь наши предупреждения и сбиваешь с толку наших агентов. Я не сомневаюсь, что у тебя есть на это свои причины. Ну вот, теперь ты здесь, осталось только руку протянуть». Я потряс головой в замешательстве. Собеседник явно наслаждался эффектом своих слов, откинувшись на сиденье назад и закинув ногу на ногу, демонстрируя мне носок ярко-красного цвета, чем достаточно сильно меня раздражал. Изо всех сил я старался не опускать глаза, чтобы не узнать цвет второго носка. Я решился начать заново: «Хорошо, забудем о том, что нужно мне на минуту, но зачем тогда я нужен вам?» Кажется, он был готов ко всему, что я скажу: «Не нужен. Организация по борьбе со смыслом. Ключ в названии. Если бы во всём, что мы делали, был бы смысл — в этом не было бы никакого смысла». Я зажмурился и снова потряс головой. Происходящее одновременно начинало обретать логику, и в то же время стремительно её теряло. Он немного посмеялся, видимо, весьма довольный моей реакцией: «Однако, если бы в существовании нашей организации действительно бы не было никакого смысла — это бы имело смысл. А смысла и так нынче стало слишком много во всём. Какова ширина пролива Босфор? Когда произошла коронация Наполеона Бонапарта? Как называется самый большой лунный кратер? Ты можешь не знать ответа на любой из этих вопросов, но тебе достаточно вытащить смартфон из кармана своих джинсов и потратить 10 секунд на составление поискового запроса для устранения своего невежества. За 15 секунд ты можешь связаться с дорогим для тебя человеком и узнать у него всё, что ты для себя считаешь важным. За 30 секунд ты можешь связаться с человеком на другой стороне другого шара, используя язык, который понимают на любом континенте. Научно-технический прогресс. Побег из мальтузианской ловушки. Всеобщая электрификация. Дешёвый интернет. Смартфоны. Глобализация. Смысл стал для человека слишком доступен, информация не стоит почти ничего. Мы слишком много знаем о себе. Поиск и построение смыслов доступно всем и каждому. Крупнейшие религии медленно, но уверенно теряют свою монополию на смысл, новые идеологические надстройки сотнями и тысячами создаются и исчезают прямо сейчас. И знаешь, что дальше? А дальше они всё-таки отыщут свою Истину. Может, не сразу, может, не один раз. Возможно, они прольют в процессе реки крови. Возможно, они оставят миллионы детей без матерей и отцов, а миллиард других детей просто закопают в землю. Возможно, они снимут самые красивые фильмы и напишут самые умные книги. Возможно, они построят самые справедливые и комфортные государства, вот только всё это совершенно не важно, потому что Нам доподлинно известно, что произойдёт потом. Факт в том, что для человека нет ничего постоянного. Человек легко и изящно привыкает к хорошему, а значит, привыкнет и к лучшему. Любого Бога в конце ожидает неминуемая смерть. Любая самая настоящая Истина по итогу будет оспорена, осмеяна и низвергнута. И когда все варианты будут перепробованы, человечеству больше ничего не останется, кроме бездны просвещённого нигилизма. Нас ждёт новое средневековье и закат человеческой цивилизации. Поэтому существуем мы». Он замолчал. С минуту мы сидели в почти полной тишине. Мой собеседник всё буравил меня взглядом и неспешно постукивал себя по икре задранной ноги ладонями. Выглядело это несколько нелепо. Нет, вру, «нелепо» было совершенно не тем словом. Это было странно. Вообще странно и нелепо было всё, что он делал и говорил, но странно не потому, что я не мог этого понять, а именно тем, что я начал понимать. Ещё более странно было то, что мне, похоже, хотелось ему верить. Возможно даже, что меня привлекала именно эта странность. Я всё переваривал полученную информацию. Кое-что всё-таки не вставало на место: «Вы говорили, что “организация” запрещает вопросы. Тем не менее, всё это время вы добиваетесь от меня ответа на вопрос о вступлении в вашу “организацию”, разве не так?» Я специально старался произносить слово «организация» нарочито-издевательским тоном, чтобы сбросить с него тот флёр таинственной притягательности и необъяснимой значимости, которым оно уже начало для меня обрастать. Он остался невозмутим. Похоже, что этого комментария он тоже ожидал: «Ты, возможно, хочешь сказать, что в этом нет смысла? — он выдержал паузу, — Первый пункт устава Организации разрешает игнорировать любые пункты устава». «Какой тогда вообще смысл в...?» — я понял, что чуть не попался, когда он снова резанул своей уверенной ухмылкой мне по глазам. «Видишь ли, в своей деятельности нам приходится соблюдать максимальную аккуратность. Если мы дадим людям слишком стройную и непротиворечивую картину происходящего, если мы станем слишком популярны — мы просто превратимся в очередного претендента на монополию на смысл. Это, разумеется, было бы очень красивым и ироничным заявлением, но наша цель в том, чтобы на самом деле сломать существующий порядок, нейтрализовать опасную тенденцию. Именно поэтому мы и прячемся. Именно поэтому нам и нужны люди вроде тебя. Нам нужны те, кому интересные вопросы интереснее ответов на эти самые вопросы. Что скажешь? Ты ли тот, кто нам нужен?» Кажется, он очередной раз выпрашивал мое согласие на вступление в их странный клуб по интересам. Я лихорадочно соображал. К несчастью, рациональной цепочки о том, что действительно было важно в этот момент, в голове не выстраивалось. В голову лезли только нелепые попытки подловить собеседника. «Ну хорошо — наконец сказал я, — значит, если в чём-то, что вы делаете, не находится смысла, то вы утверждаете, что в этом смысл и состоит, потому что борьба со смыслом — смысл вашей организации, так?» Он коротко кивнул. «Однакооо — я растягивал «о», собирая мозги в кучу, — однако, если обвинить вас в обратном, если поймать вас на том, что на самом деле у вашей организации есть четкая цель и смысл, что ваши методы последовательны и рациональны, тогда что вы скажете? Что в этом нет смысла, поэтому в этом есть смысл? Или что в этом есть смысл, поэтому в этом смысла нет?» Он кивнул ещё раз. Я почувствовал, что переиграл сам себя. Мне не нравилось, что мне всерьёз начинали нравиться вещи, о которых он говорил. Мне не нравилось, что у меня, похоже, не было никакого контроля за ситуацией. Мне не нравилось его насмешливо-высокомерное отношение и эта самодовольная ухмылка. Очевидно, что всё это необходимо было закончить прямо в этот момент, здесь и сейчас. Я решился: «Я не согласен. К чертям идите со своим смыслом и своей организацией. Оставьте меня в покое». Он слегка приподнял брови, не забыв растянуть улыбку ещё сильнее, тем не менее, самообладания явно не потерял, и ответил слегка лениво: «Хорошо. Ты принят. Ещё вопросы?» Двери поезда в этот момент закрылись. Похоже, что я победил, хотя во мне не было никакой в том уверенности. Я уже жалел о том, что именно те слова вырвались из моего рта. Почти умоляюще я обратился к нему: «Как я найду вас снова?» Ответ, прозвучал смертельно серьёзно, несмотря на несколько вольный выбор слов: «Просто загугли, дурачок. Вся инфа есть на нашем сайте». Поезд начал двигаться. Мой собеседник теперь уже насовсем перестал быть моим собеседником, выровнял, наконец, свои колени в более стандартной позе для сидения и уставился куда-то в окно за моей спиной. Так мы и просидели друг напротив друга в тишине, стараясьне встречаться взглядами, пока поезд не доехал до станции. Мне не терпелось сбежать, что я и сделал, как только двери раздвинулись в очередной раз. Меня никто не пытался задержать или отследить. Думаю, я весьма подозрительно выглядел, пока добирался домой, постоянно меняя направление движения и внезапно оглядываясь по сторонам. Разумеется, никому я не был нужен. Не сейчас, не в этом контексте. Но что было нужно мне? Этого я теперь тоже не знал. «Загуглить инфу» — сначала я решил, что это какой-то шифр, иносказание, загадка. Нет. Он правда просто попросил меня загуглить. Сайт организации был первым в выдаче поисковика. Оказывалось, что я имею дело с государственной организацией федерального масштаба. И для федеральной организации государственного масштаба сайт выглядел весьма прилично. Все анимации работали плавно, в меню было сложно запутаться, цветовая палитра не выжигала сетчатку. В центральном блоке располагалась лента новостей, из которой можно было узнать о каких-то достижениях организации, отдельно отмечались дни рождения каких-то ценных сотрудников, общегосударственные праздники. Новостные блоки были оформлены однообразно: одна или несколько картинок, короткий текст, дата. Иногда видео. На сайт зачем-то можно было зайти через «Госуслуги». Даже с помощью ЭЦП. Где-то в уголке можно было найти E-mail для связи, городской номер регионального отделения и адрес. Казалось, всё было удивительно просто. Звонить не хотелось, но жутко хотелось узнать, как мог бы выглядеть офис Организации. Судя по всему, располагался он в одном из этих высоких офисных зданий в центре города. Совсем недалеко от метро, разумеется. Возможно у меня был выбор, но на тот момент я об этом и думать забыл. Безрассудное любопытство завладело мной целиком, ноги сами несли меня в нужную сторону. Вход в здание был ничем не примечателен. На стойке администрации мне с готовностью рассказали куда идти, когда я назвал им номер офиса. Инструкции оказались четкими и лаконичными. Обстановка — дешёвой, но аккуратной. Я был весь на нервах, но сосредоточен. Число 404 было написано на кусочке бумаги, приклеенной к двери скотчем. Никаких других идентификационных знаков на двери не наблюдалось. Шероховатый фиолетовый пластик двери, ручка, замочная скважина. Собравшись с духом, я постучал. Усталое, — «войдите», — послышалось с другой стороны. Внутри помещение выглядело так же дёшево и чисто, как и всё остальное в этом здании. Размером оно было чуть меньше стандартного салона маршрутного такси. Стойка нейтрального цвета делила помещение на две неравные части. Позади виднелась вторая дверь и шкаф из Икеи с прямоугольными секциями. Молодая привлекательная девушка несколько восточной внешности стояла передо мной и перебирала стопку листов бумаги. Я совершенно не знал с чего начинать, но любопытство распирало меня настолько, что меньше всего хотелось медлить: «Не подскажете, где здесь найти Организацию по борьбе со смыслом?» — на одном дыхании выпалил я. Даже не взглянув на меня, девушка перелистнула пару страниц, будто искала нужное место, затем ответила: «Это почтовое отделение. Вы хотите забрать посылку?» Её слова застигли меня врасплох, возразить мне было явно нечем. Больше всего эта комната походила именно на почтовое отделение. Всё это я понял через три секунды после того, как выдавил из себя жалкое: «Ээээ, нет». Тогда она отложила стопку листов, сдвинула свои густые брови и сказала, кажется, несколько угрожающе, глядя мне прямо в глаза: «Но тогда вам нечего здесь делать». Я снова не придумал, как ей возразить. Но уходить с пустыми руками не хотелось, поэтому я попытался зацепиться хоть за что-нибудь: «А, нет, погодите, я действительно за посылкой, извините за путаницу». Её лицо мгновенно расслабилось, но подчеркнуто официальный тон никуда не исчез: «Ничего, просто дайте сюда ваш паспорт». Далее последовали обычные бюрократические формальности. После того, как я расписался в трёх местах и ещё трижды нацарапал на трёх листах сегодняшнюю дату, передо мной, наконец, оказалась картонная коробка размером с кирпич, замотанная обычным скотчем. На ней не было ни адреса назначения, ни обратного адреса. Сопроводительное письмо тоже отсутствовало. Я сгорал от нетерпения, поэтому и думать уже забыл о всякой предосторожности: просто разорвал коробку руками. Внутри была пара одинаковых красных носков. И ничего больше. Обрезки скотча и дешёвый картон. Я было попытался атаковать девушку вопросами, не особо уже заботясь о том, как этовыглядит. Та лишь снова свела вместе свои густые брови, кажется, пропустив всё сказанное мимо ушей. Затем напомнила, без раздражения, всё тем же официальным тоном: «Молодой человек, это почтовое отделение, а не справочная. Мы не отвечаем на вопросы. Я попрошу вас покинуть помещение, если у вас не осталось здесь дел». Мне оставалось только молча подчиниться, прихватив с собой неожиданный подарок Организации. Пара красных носков, адрес. Я вспомнил, что был ещё телефон, который я предусмотрительно записал, прежде чем отправиться сюда. На другом конце несуществующего провода ответили, что номер не обслуживается, что ещё сильнее сбило меня с толку. Решив, что, возможно (возможно ли?), перепутал пару цифр, я ещё раз загуглил сайт Организации. И его не было. Теперь его не находил ни один поисковик. Я минут десять потратил, просматривая каждую страницу поисковой выдачи и сдаваясь где-то к восьмой-девятой. WebArchive и кэш Гугла делу тоже не помогли. Организации не было в Сети. Всё это, разумеется, было очень странно, но какая-то отдельная часть моей сущности понимала, что подобное развитие событий можно считать осмысленным, если иметь в виду, что речь идёт об Организации по борьбе со смыслом. Организации, которой, похоже, не существовало. Я отправился в единственное место, где мог найти новые зацепки. Туда, откуда всё и началось, та самая станция метро как раз была ближе всего к офису, который я теперь покидал. Двери вагона привычно захлопнулись, диктор объявил следующую станцию. На этот раз внутри было очень людно, я в последний момент сумел ухватиться рукой за поручень и чуть не свалился на девушку в красной куртке, когда состав тронулся. Тем временем внутри меня начинало назревать тревожное осознание. Я пока ещё не мог понять его природы, но на всякий случай внимательно осмотрелся. Вокруг меня сгрудилась разношёрстная, разновозрастная толпа из усталых лиц, тяжелых тёмных зимних одеяний, неудобно торчащих локтей и перекрёстно протянутых к поручням рук. С трудом ворочаясь то в одну, то в другую сторону, я так и не смог обнаружить вокругих следов. Лихорадочная тревожность постепенно оформлялась в подозрение. Они следили за мной месяцами. Они пытались меня отпугнуть. Они не единожды вступали со мной в контакт, пытаясь выяснить как много мне известно. И теперь они знают мои паспортные данные. А я всё ещё толком не знаю о них ничего. Возможно, очень даже возможно, что там,в офисе 404, я подписал себе смертный приговор. Двери раздвинулись и закрылись снова. Мы проезжали уже третью станцию. Каждый раз, когда в вагоне появлялись новые люди, я раз за разом начинал тревожно озираться. Надо было бы иметь в виду, что подобное поведение должно было начать привлекать внимание в какой-то момент. Но пассажирам, как обычно, было всё равно, все были заняты своими делами. Никому не было дела до меня. Слава богам, никому не было до меня дела. Меня уже натурально трясло, толкучка в вагоне мешала нормально соображать. Я буквально выбежал наружу, когда двери в очередной раз открылись. Стараясь сохранять нормальный темп ходьбы, чтобы не привлекать лишнего внимания, я устремился к эскалатору. Как назло, люди на нём стояли вразнобой, мешая быстро пробраться к выходу. Я встал на ступеньку, стараясь выровнять дыхание и вытрясти из себя озноб. Нужно было как-то отвлечься, и я начал разглядывать людей на встречной линии эскалатора. Первая на очереди у нас девушка в красной куртке с оранжевой молнией. Узорчатый платок окаймляет лицо. У неё очень густые брови. Во внешности проскальзывает нечто восточное, я бы мог назвать её красивой. Она чешет нос рукой в пушистой белой варежке и ловит мой взгляд. Я резко переключаюсь на следующее лицо в толпе. Толстый лысеющий мужик в неопрятной одежде, из носа торчат удивительно густые кусты тёмных волос. Он противно шмыгает и мне приходится снова переключаться. Дальше стоит долговязый и сутулый усатый дядька в камуфляжном бушлате, длинных резиновых сапогах и с удочкой для зимней рыбалки. Этот тоже начинает пялиться в ответ. Похоже, пассивным наблюдателем сегодня остаться не выйдет. К счастью, эскалатор всё-таки заканчивается. Я быстро прохожу турникет, подсознательно ожидая удара, толкаю тугую прозрачную дверь и оказываюсь в полуосвещённом коридоре. Осталось всего-то дойти до поворота, взбежать по лестнице,и всё закончится. Я ускоряю шаг, уворачиваясь от людей, стремящихся мне навстречу. Я уже почти бегу, когда, свернув за угол, сталкиваюсь с девушкой. Нас отбрасывает в разные стороны. Листы бумаги разлетаются из её рук по всему тоннелю. Я очень поспешно помогаю их собрать, бормоча под нос извинения. Разогнувшись, я протягиваю ей половину стопки, собранную мной. Бумага выскальзывает из моих рук, листы разлетаются по тоннелю снова. Перед собой я вижу то самое лицо, которое так глубоко въелось в сетчатку моих глаз. Теперь я не смогу никуда убежать. Она снова улыбается немного горделиво и насмешливо, как и всегда. Всё моё внимание настойчиво захватывает её существо. Я понимаю, что именно здесь всё и закончится, когда её запах вновь заполняет мои ноздри. Последнее, что я слышу — её голос, — «Ты же понимал, что в этом не было никакого смысла, правда?»***
Куда это он так спешил, и куда так внезапно делся? Нет, это сложно назвать большой неприятностью, учитывая, что он даже помог всё собрать. Но, похоже, я опять сбилась с мысли. Хотя разве это было что-то важное? Кажется, я придумывала историю для того хмурого парня, что так долго разглядывал меня там на эскалаторе. Нет, нужно бросать привычку придумывать небылицы, когда нечем занять скучающий разум. Во всём этом действительно не было никакого смысла.