Начало
Холод стен и пола. Луна, лежит в промокшей насквозь школьной форме на полу. Её дыхание едва различимое, будто она вот-вот перестанет дышать. Светлые льняные волосы разбросаны по грязной тряпке, что скомкана под девочкой. Тонкие бледные запястья туго связаны верёвкой. Кончики пальцев уже синие, почти как у мертвеца. Но Луна жива. Она смотрит осмысленным взглядом на чёрные, начищенные до блеска, сапоги за решёткой. Она сжимает дрожащие губы, когда улавливает звуки. — Неси живее, — один сапог нервно притоптывает. — Иду. Звенят ключи. Скрежет в замочной скважине. — А теперь убирайся. В тёмной подвальной камере становится немного светлее. У противоположной стены укладывается матрац и простое постельное белье с одеялом. Зажигается камин. Оказывается, что нынешняя камера раньше была чем-то другим, и Луна точно не в настоящей тюрьме, а лишь наспех сделанной темнице. Сапоги оказываются прямо у её лица. Мужчина опускается рядом, поднимает её связанные руки и разрезает верёвку складным ножом. Пальцы и ладони начинают покалывать от прилива крови к ним. Мужчина большой, высокий и явно очень взрослый. Он громадный и тяжёлый. С выражением слишком сильной тревоги на лице. Он знает Луну? Может быть, он аврор и пришёл её спасти? Луна пытается сфокусировать взгляд, ведь всё перед глазами плывёт, и его движения — резкие и быстрые — она не в силах быстро понять. Он снимает с неё мокрую одежду и Луна замечает в ухе сверкающую серьгу. Алый камень, слишком притягательный и в то же время опасно отталкивающий. Луна понимает: он не аврор, хотя и пришёл её спасти от приближающейся смерти от холода. Силы быстро покидают её, поэтому Луна не сопротивляется. Она не видит смысла в том, чтобы отталкивать его или кусать руки, что стягивают с неё блузку, следом юбку и бельё. Если бы он лёг с ней — его тёплое тело смогло бы согреть её, но он это не делает. Мужчина поднимает Луну на руки и перекладывает в чистую и тёплую постель. Он оглаживает её тело, согревающими движениями, а потом достаёт одежду — чистую и большую, явно принадлежащую ему. Майку, свитер, длинные штаны, в которых Луна тонет. Большие-большие носки, которые больше походят на гольфы. Луна закрывает глаза и очень долго не просыпается.***
У Луны всегда было хрупкое здоровье. Луна задыхается. Тело горит. Она часто болела, простужалась и постоянно лежала с температурой. Луна знает, что она больна и без лекарств не выздоровеет. Но надеется на незнакомца не приходится. Он не возвращался к ней с той ночи. Луна всё ещё не помнит, кто её похитил. Луна не помнит, как здесь оказалась. А ещё… её сознание часто проваливается в забытье. Там, между сном и явью, она всё ещё маленькая, её мама всё ещё жива и готовит для неё, снова болеющей, отвар из трав. Папа читает для неё сказки, а потом дарит новый переливающийся оберег, который подвешивает над её кроватью. Статуэтки кошек, покрытые нежной эмалью, машут лапками и звучит тихая музыка из шкатулки. И сразу так грустно. Так грустно, что плакать хочется. И Луна плачет, вытирая слёзы рукавом его свитера.***
Кашель, если и разрывает на части, Луна это уже не ощущает. Только холод и жар, жар и холод. Она горит и мёрзнет, её колотит снаружи, она испепелена изнутри. Он приходит не поздно, а как всегда вовремя. На этот раз в тяжёлой кожаной куртке, в мокрых ботинках в грязи. Он не переоделся, прямо сразу к ней, видимо, с дороги. Он думает, что она спит. Сначала думает, что всё хорошо, но она закашливается. Кашляет натужно, хрипло, задыхаясь. В сжатом маленьком кулачке ошмётки крови, в уголке губ тоже кровь. Его бросает в дрожь. «Ничего серьёзного, — говорил он себе, — просто ещё одна девочка, умирающая по твоей вине». Последние два года он не выносил вид женской крови, хотя раньше она ему даже нравилась. Нравились чужие страдания. Казалось, сам он никогда не будет страдать. Ему не суждено, на судьбе не написано. Он опускается рядом с ней на матрац и обхватывает горячее лицо ладонями. Она не открывает глаза. — Как жаль, у неё были прекрасные глаза, Антон. Тебе же они понравились, Антон? Я знаю, что понравились. Так и будешь сидеть и смотреть? Ничего не сделаешь? Совсем ничего? Он в медицине был профаном, впрочем и в остальном не очень-то и продвинулся. Единственное, что он умел делать лучше всех, так это убивать. А тут спасти жизнь, всё ровно да наоборот. И смотреть за приходом смерти снова не хотелось. Она — маленькая и хрупкая, такая же маленькая и хрупкая. Беззащитная. Антон снимает с себя серьгу, застёгивает её на шнурке и завязывает на шее Луны. — Я не отдам тебя смерти. Подожди, пока я приведу врача, — он проводит большим пальцем по её губам, стирая кровь. Луна обхватывает его ладонь двумя руками и неожиданно крепко удерживает его рядом. Она раскрывает веки и смотрит на него замутневшим взглядом ярких голубых глаз. — Ваше имя… — хрипит она. — Антон, — говорит он. — Антонин Долохов, — исправляется. — Антон, — Луна смотрит за его спину, — вы знаете, что вас очень сильно любят? Луна целует его пальцы, как делала это она, и он больше не может выдержать это. Тоска и горе заполняют его до краёв и маленькое тело, жмущееся к нему изо всех сил, вдруг обретает иные черты. Это безумие. Это любовь.