***
Видеть её было невыносимой мукой. В тайне он уходил из поместья, в котором жил сам Антонин, Тёмный Лорд и пара-тройка других Пожирателей, которых Волдеморт держал при себе. В этом бывшем маггловском поместье были разрушенные статуи прямо в саду, и Антонин был уверен, что разрушение этих мраморных изваяний было делом рук самого Тома Реддла в прошлом. Спустившись к реке, часами Антонин сидел у воды и смотрел на тёмные воды. Ему всё казалось, что коснуться этих вод будет правильно, только отчего-то в его воображении из этих вод выбирались раздутые трупы и тянули к нему свои пальцы, затаскивая в воду. Живое воображение вообще играло с ним злую шутку, поэтому Антонин его заглушал сигаретами и алкоголем. Долохов многое в мире ненавидел, да и сам мир ему откровенно был противен, но сидеть у кромке воды в сантиметре от своего давнего ужаса ему нравилось. Это щекотало нервишки, иногда, пожалуй, лучше, чем настоящее сражение на смерть. В русском было так много слов, которые описывали его состояние, но не так давно он поклялся, что по-русски больше слова не скажет, а клятвы Долохов никогда не нарушает. Пусть и подонок, но слово его всё ещё что-то значит. Ночами спать было невозможно. Снились то ли кошмары, то ли его прошлое. Антонин сны проклинал так же отчётливо, как проговаривал формулы заклинаний, с таким же остервенением, с каким всегда сражался. Казалось, что от семьи его ничто не могло отлучить. Ничто и никто, если точнее. Но все было ровно не так. Антонин ненавидел всю свою семью и его пальцы непроизвольно сжимались, когда он слышал хоть что-то о них. Долохов серел, становился весь бледный и хладная дрожь едва сдерживаемой ярости пробегала по его телу, которую он потом не мог унять часами. В его снах он раз за разом терял одного и того же человека у себя на глазах, и каждый раз ничего не мог с этим поделать. В его снах любимая бабушка была самым жестоким зверем, не человеком, и глаза её были пугающе холодными и пустыми. Она волокла мёртвое тело за собой за длинные рыжие волосы, а следом за ней оставался тёмный кровавый след. — Забирай её и проваливай, — последние слова, которые он услышал. Видеть её каждую ночь было невыносимой мукой.***
— За что могут сделать предателем крови? Луна отрывается от чтения и смотрит в призрачное лицо слишком любопытного Седрика. — За что-нибудь по-настоящему ужасное. Предатели крови — это не те, у кого были связи с магглами. Настоящие предатели крови выжаты. Они не могут освоить беспалочковую магию. На многие сложные заклинания им не хватает манны. На них накладывают родовое проклятье, когда изгоняют из семьи. А почему ты спрашиваешь? — Луна откладывает в сторону книгу. — Не кажется ли тебе, что твой Долохов — предатель крови? Луна удивляется. Во-первых, от самого вопроса. Во-вторых, из-за тона, которым он был задан. В-третьих, от «твоего». — Он слишком силён, чтобы оказаться предателем крови. Я сама видела, как он колдовал без палочки. Седрик садится на спинку кресла и свешивает ноги. — Тебе виднее. Луна знает, как знает и Седрик, что проклятья бывают разными. Есть убивающие, мучительные, сводящие с ума, высасывающие магические силы. Есть проклятья, которые превращают жизнь в ад. Обратимые и необратимые. Луна знает, что есть проклятья видимые, а есть те, которые увидеть никто не сможет, пока не будет поздно. Проклятий много, даже есть проклятье на любовь, различные отвороты, привороты, шаманские бубны с плясками, отнимающие удачу и здоровье. Магия разная, но самое главное, что всегда, абсолютно всегда, она бьёт в обе стороны. — Почему ты решил, — немного обдумав вопрос Седрика, спросила Луна, — что Долохов предатель крови? Он по-доброму улыбнулся, навис над её лицом и подмигнул ей: — Интересно? — Рассказывай. Седрик поудобнее устроился, подпёр рукой голову и начал рассказывать, как буквально вчера ему было скучно: Волдеморт с приятелями были заняты делами, да так сильно, что он даже не смог повеселиться, хоть и летал по всему кабинету, таскал их за уши, дёргал за штанины и пытался разлить чернила по столу, испортив новую карту. Луна, конечно, заметила, что такие, как Седрик, приведения, на подобное не способны, так как их сила не подпитывается злобой. Седрик расхохотался и сказал, что она даже не представляет себе, насколько же он зол, когда видит морду змееголового. После чего продолжил свой рассказ, расписывая в красках, как ему стало скучно, поэтому он пошёл за Долоховым просто потому, что тот всё время был самым кислым из всех. Долохов пошёл в ванную, Седрик полетел за ним, наблюдал за тем, как он раздевался, при этом пытался ему подпортить слив, чтобы потом воняло на всё поместье канализация. Как и чем он пытался испортить слив, Седрик, конечно, не рассказывал, зато описал в красках, что у Долохова на всю грудь чёрная магическая аура, которая его разъедает. Седрик, рассказывая это, не был особо счастлив, но радость в его глазах читалась отчётливо. — Правда, потом я вспомнил, что ты же… под его защитой. Нехорошо будет, если твой защитник испустит дух первым.***
Луна не боялась Антонина не потому, что страх ей неведом, а из-за того, что помнила его доброту и была ему обязана. Долохов был мрачнее обычного. Под его глазами были круги. Он не ел, хотя сидел за общим столом и следил за другими пожирателями, чтобы они ничего не сказали и не сделали. Луна ела еду, которую готовили эльфы, и удивлялась тому, как всё было вкусно. Луна никогда не страдала отсутствием аппетита и всегда ела в своё удовольствие. Она пила сладкий персиковый сок, ела кексы с малиной, присыпанные сахарной пудрой и разговаривала с весёлым Яксли о том, какой же сегодня замечательный день, чтобы погулять в саду. — Антонин, например, гуляет в саду каждый день по несколько часов, — неугомонный Корбан попытался впутать Долохова в разговор. Седрик закивал, придирчиво рассматривая шоколадный чизкейк. — Гуляет-гуляет, если это можно назвать прогулкой. Он сидит у речки на краю сада и бубнит себе под нос разную ахинею. — Невоспитанный же ты призрак, Седрик, — Луна смотрела на ухмыляющегося парня. — Простите его, Антонин. Седрик неугомонный. — Ты, правда, видишь призраков? — Корбан подложил в её тарелку самое красивое пирожное. — Правда. — И разговариваешь с ними? — не унимался Яксли. — Конечно. — Много они тебе рассказывают? Луна посмотрела на него совсем беззлобно, но с таким ощутимым предупреждением. — В каких целях интересуетесь? Яксли присвистнул. — Да так, — он поправил полы пиджака. — Вот сделают меня в скором времени главой Аврората, вдруг — это окажется полезным. Ещё интересно вот что, — он нагнулся к Луне поближе, да так близко, что Седрик аж стакан ладонью сдвинул, а Долохов ещё сильнее помрачнел и положил руку на спинку стула Лавгуд. — О, понял. Луна ему улыбнулась. — Так что же вам интересно? — Мне уже дали понять, что это мне неинтересно, — Корбан покосился на Антонина, а Луна рассмеялась. — Но вы такая милая и солнечная, что я всё же рискну. Мисс Лавгуд, вы не помолвлены? — Нет. Тишина разрезала воздух. — Ах, вот оно как, — Яксли вырвал из букета несколько соцветий лаванды и с помощью магии сделал маленькое кольцо, — тогда не откажете ли вы мне в чести… — Седрик схватил Корбана за волосы, Долохов закашлялся, чета Лестрейнджей переглянулись и, прежде чем Яксли успел договорить, из ниоткуда появившийся Волдеморт наслал на него силенцио. — Корбан, прекращай донимать девушек или хотя бы делай это не у меня дома. Красивое колечко блестело золотинкой на белоснежной скатерти.P.S.
За дверью слышался приглушённый разговор. — Мы тут, понимаешь ли, всеми силами сводим Долохова и девчонку, а ты полез туда, куда тебя не просили. — А я-то тут причём? — голос звучал надрывно. — Я вообще о ваших планах не в курсе. — Ой, заткнись, тупая твоя башка, — в шипящем голосе слышались усталые нотки. — Ты всегда всё портишь. Скажи мне, почему я тебя терплю? — Потому что я хороший и ласковый! Что-то разбилось о стену со звоном, послышался крик. — Корбан, мать твою! — женский голос заверещал. — Как ты посмел в таком тоне разговаривать с Повелителем?! Убью! — Антонин! Антонин! — Да тебе сам Мерлин не поможет. — Оставь его, Беллатрикс.