Doppelganger

      Она слышала её. Она её чувствовала, хотя раньше вовсе не замечала её присутствия.       Она всё это время была рядом.       Элизабет начала разговаривать с Гарриет не сразу. В первый раз, в тот вечер, когда она читала, лёжа на кровати, Лиззи убедила себя в том, что у её что-то не в порядке с головой. Это могли быть последствия психологической травмы (этот термин она услышала от врачей в госпитале, разговаривающих с её бабушкой) или самый обыкновенный сдвиг по фазе (это она тоже услышала от бабушки, хотя не до конца понимала, что значат эти слова). Элизабет предполагала, что какие-то непонятные голоса из прошлого преподносит ей её обскур, хотя не могла дать этой теории логическое объяснение. Явления обскура в принципе дело не до конца исследованное, поэтому от него можно было ждать чего угодно.       Я не сдвиг по фазе. Я просто у тебя в голове… Просто.       Это она слышала от «Гарриет» в моменты бурной мозговой деятельности. Лиззи предполагала, что она может слышать её у себя в голове только в те моменты, когда она пытается колдовать, но Гарри могла всплывать в её жизни и в обычное, внеурочное время. Голос появлялся не резко, не внезапно и не пугал девочку, но заставлял напрячься. Она могла посреди обеда, сидя за столом с Анной-Марией, резко нахмуриться и опустить ложку, остановившуюся на полпути ко рту, обратно в тарелку с бульоном. Бросая что-то на подобии «Мне надо в уборную» или «Я забыла выключить свет в своей комнате», Лиззи уходила к себе, где придавалась попыткам прислушаться к шёпоту в своей голове. Её бабушка лишь пожимала плечами — внучка никогда не подходила под описание «нормального десятилетнего ребёнка» и имела своих, только понятных ей тараканов.       «Ты слышишь меня?»       Ответ она получала не сразу, словно ей требовалось докричаться до каких-то глубин своей головы.       Конечно. Почему ты убежала?       «Я выгляжу странно, когда пытаюсь говорить с тобой. Слишком…»       Сосредоточенно. Да, я помню, ты всегда делала такое комично-серьёзное лицо! — Элизабет тушевалась, когда «Гарри» озвучивала такие факты, которые могли знать только близнецы, находясь рядом друг с другом. Но что-то всё равно не давало ей окончательно поверить в присутствие сестры в её мыслях. Может, здравый смысл?       «Ты ведь не настоящая, верно» — эта мысль Лиззи звучала скорее как констатация факта, нежели вопрос.       Не знаю. Я не чувствую себя какой-то… Выдуманной. Я просто есть, и чувствую, что я есть.       «Не понимаю» — Элизабет вздохнула, падая на заправленную кровать. — «Я правда не понимаю, как такое возможно. Может, я ещё слишком мало знаю про магию…»       Да, наверное. Хотя странно слышать это от тебя, Лиззи. Ты всегда всё знала, что бы я у тебя ни спросила.       «Я не источник всех знаний мира, Гарри. Хватит думать, что в моей голове — энциклопедия.»       Но это так. Я ведь вижу, — Элизабет вздрогнула, ощутив лёгкую щекотку где-то на затылке. У неё что, мозг чешется или что?! — Ты многое знаешь. Я могу прикасаться к твоей постоянной памяти в подсознании.       «Настоящая Гарри никогда не разговаривала такими словами.»       Ответ ей последовал не сразу. Кажется, Гарриет обдумывала свои слова, прежде чем их озвучить.       У меня ощущение, что я развиваюсь вместе с тобой, — Элизабет удивлённо хмыкнула. — Ну, знаешь, я знаю всё то, что знаешь ты. Как бы… Мы делим память на двоих. Я мало что помню именно из своей головы.       «Может, ты часть иллюзии, созданной моей магией, чтобы успокоить меня и убедить в том, что я не…не совершала того, что сделала.»       Может быть.       Так они разговаривали почти каждый день. В большей мере диалоги были пустыми, содержали мало полезной информации и были нацелены скорее на занятие досуга Элизабет. Гарриет говорила немного, часто оперировала расплывчатыми высказываниями. От неё можно было услышать «наверное», «кто знает», но не чёткое «да» или «нет». Большая часть вопросов Элизабет оставалась без ответов, а ей самой уже начало казаться, что ничего из того, что она не знает, Гарриет рассказать ей не сможет. Теория о том, что она — только оживший плод её нестабильной магии, начала казаться вполне реальной. А значит, память и багаж знаний у них был общий. Бесполезно было спрашивать что-то, о чём она сама не имеет ни малейшего представления.       Так минуло уже тридцатое июля. Лето в Бостоне было тёплым и сухим — не таким, каким Элизабет запомнила его, живя в Англии. Нестерпимой жары и духоты не было, но солнце приятно припекало и позволяло жителям города надеть самую лёгкую одежду, которая имелась у них в гардеробах. Анна-Мария путём долгих уговоров заставила Элизабет пойти с ней в местный магловский магазин одежды, располагающий большим ассортиментом для всех возрастов. — Сейчас в моде мягкие кудри и пиджачные костюмы. Прелесть, я словно бы снова на работе, — Уолкэст с интересом рассматривала манекены, на которых были представлены лёгкие летние платья косого кроя, а рядом располагались лаконичные женские костюмы с длинной узкой юбкой. Большая часть модниц Америки, как говорила Анна-Мария, старалась следовать моде Европы, но некоторые элементы гардероба американок присутствовали исключительно в Штатах. — Замечательные купальники. Солнце, ты не хотела бы сходить на пляж, скажем, в пятницу? — Не хотела бы, — буркнула Лиззи, скрестив руки на груди и скептически осматривая товары магазина. Одежда её совсем не интересовала, так как всю жизнь её и Гарри одевали портные, нанятые матерью, а потому нужды в самостоятельном выборе одежды она не испытывала. Впрочем, Лиззи не могла скрыть факт того, что ей очень нравились два противоположных друг другу цвета: черный и белый. — У нас занятие в эту пятницу. — Отложим, — просто отозвалась женщина, не отрывая взгляда от манекенов, — перенесём на субботу, а в пятницу пойдём на пляж. — C'est juste terrible, — пробормотала Элизабет, но её «мурлыканья» не остались незамеченными бабушкой. Женщина оторвалась от рассматривания нарядов и перевела строгий взгляд на внучку. — Лиззи, что не так? Ты устала, солнце? Сядь, посиди на скамье, — Анна-Мария махнула рукой в сторону мест для отдыха, которыми располагали бутики, заботящиеся об удобстве своих покупателей. — Мне надоело шататься в этом тряпочном аду, grand-mère, — женщина раздражённо вздохнула, отмечая про себя, что французские вставки в речи её внучки появляются только в те моменты, когда она чем-то недовольна или обижена. — Я хочу заниматься. — Будет тебе, Элизабет. Ты и так целыми днями шуршишь страницами книг. Правильная система обучения предполагает своевременный отдых, помогающий избежать переутомления. Нельзя столько учиться. Ты даже ещё не студентка, — женщина бросила многозначительный взгляд на девочку через плечо, наблюдая за её реакцией. Лиззи села на скамью, откинувшись не её спинку, и хмуро осматривала салон и других посетителей магазина. — Ладно, солнце. Скажи, чем ты любишь заниматься, помимо наших с тобой занятий? — Я люблю французский. …Пха, я знала, что ты это скажешь! Заучка. — Элизабет недовольно поморщилась на насмешку Гарриет в своей голове.       Анна-Мария похлопала глазами, а затем глубоко вздохнула. Теперь она точно убедилась в том, что желание заводить своих детей никогда её не преследовало — ни во время брака, ни после.  — Но это тоже учёба, Элизабет, — она села рядом с внучкой, глубоко задумавшись. Нужно же чем-то занять этого невозможного ребёнка, в конце концов. — Ладно, как тебе крикет? — Элизабет непонимающе посмотрела на неё. — Я не знаю, что это такое, — девочка поджала губы. — О, ну, — женщина прочистила горло, — это такой вид спорта. Игра. Ты жила в Королевстве и понятия не имеешь, что такое крикет… Ладно, Мориа немного перестаралась со своей методикой воспитания. — По правде говоря, её методика была ужасной, — Элизабет не упустила возможности высказать своё мнение по поводу отношения матери к воспитанию её с сестрой. — А в чём смысл крикета?  — Игра проходит между двумя командами по 11 игроков в каждой. Цель игры — заработать больше очков, чем команда противника, — кажется, как отметила Лиззи, её бабушка немного разбирается в этом. — Матч состоит из тестов, которые в свою очередь разбиваются на иннинги. О, ещё очки зовут пробежками. — Что ж… На словах я мало что поняла. Это игра не-магов, верно? — Анна-Мария за прошедшие несколько месяцев привила внучке привычку называть простых людей не-магами, чтобы не выделяться в обществе американских волшебников в будущем. — У них сложные правила для игры с таким простым названием. — Не сложнее квиддича, солнце. По крайней мере, там меньше опасности разбиться на метле, — женщина всегда относилась к этому виду спорта скептически. Ей нравились полёты на метле в молодости, но лишь как способ передвижения. Один раз муж водил её на местную игру под Вашингтоном и она раз и навсегда убедилась в том, что летать на высоте нескольких сотен футов, попутно пытаясь поймать или отбить какой-то кожаный мешок с надутой в нём камерой — несусветная глупость. — Хочешь, мы сходим на игру как-нибудь? — М-м… Может быть, — Элизабет старалась не подавать виду, но интерес по отношению к магловскому виду спорта у неё появился. Этот интерес в её глазах не утаился от бабушки, и она хитро улыбнулась, потрепав внучку по голове.

***

— Лиззи! Тебе письмо! — Анна-Мария разбирала почту, которая накопилась в их почтовом ящике. Почта была разнообразной: письмо от арендодателя, счета, рекламные буклеты и её газеты, подписки которые женщина оформила в конце весны. Конверты, квитанции и буклеты были смешанными — как из магловского мира, так и из магического.       В отличие от Королевства, американцы не слишком жаловали сов в домашнем обиходе. Их могли себе позволить только действительно обеспеченные семьи, чтящие память своих древних родов, и канцелярии с архивами в Конгрессе, содержащие свои собственные совятни. В остальном — американский рынок предлагал ужасно скудный выбор почтовых птиц и категорически отказывался импортировать их от своих коллег с востока, а так же нанимать британцев на работу для вывода птиц.       Впрочем, проблемой это не стало: американское общество придумало специальные отделы в почтовых ящиках, которые можно было заказать (целиком, вместе с ящиком) или приделать самостоятельно, купив их по разрешению от Конгресса для себя и своей семьи. Он выглядел, как маленький придаток к железной коробке и не сильно выделялся, а для маглов и вовсе не был заметен — они как пихали письма в обычную щель, так и продолжали пихать их дальше. Принцип был прост: имеется общее почтовое отделение, принадлежащее государству, куда приходят письма. Они проверяются на правильность заполнения и там же сортируются работниками почты, а затем отправляются через их ящики адресатам.       Процесс этот происходит быстрее и удобнее, чем у маглов — письмо оказывается в ящике у получателя почти сразу же, как отправляется почтой, потому что все ящики связаны с ней магией. За небольшую доплату можно связать несколько ящиков между собой, дабы письма не обретали публичный характер содержания (некоторые особо бестактные работники почты имели наглость вскрывать и читать чужие письма), тем самым создавая прямую линию обмена между адресантом и адресатом. Семьи, имеющие хотя бы какой-то минимальный заработок, сразу же старались ограничить себя от общей сети и связать с родственниками и рабочими адресами. — От кого мне может придти письмо? — Элизабет зашла на кухню, усаживаясь на своё место за столом. Перед ней со звоном чайной ложки о края кружки появилось какао. — Спасибо. — А ты догадайся, — женщина не стала вскрывать кипенно-белый конверт с ярко-малиновой печатью на нём. Она лишь лукаво улыбнулась и положила его перед внучкой. Лиззи осторожно взяла в руки конверт, подушечками пальцев ощутив гладкость бумаги, и отлепила печать. Её глаза всего на мгновение зацепились за позолоченную гравировку печати, которая смутно ей что-то напоминала. — Это письмо из… О-о, давно пора! — … Ильверморни, — женщина с интересом наблюдала за тем, как спокойное и немного сбитое с толку лицо внучки вытягивается, а её глаза приобретают форму блюдец. — Ильверморни?! — Да, я знаю, как называется моя бывшая школа, Лиззи, — она уже не могла сдерживать довольную улыбку, открыто веселясь из-за реакции девочки. — Читай письмо.       Элизабет трясущимися руками достала сложенную вдвое бумагу и развернула лист, с восхищением рассматривая увеличенную копию печати с конверта. Да, это всё-таки оказался герб школы. Содержание гласило:

ВАС ПРИВЕТСТВУЕТ УПРАВЛЕНИЕ ШКОЛЫ ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА ИЛЬВЕРМОРНИ

Я, Агильберт Фонтейн, действующий директор школы Чародейства и Волшебства Ильверморни, приветствую Вас, юная мисс Элизабет Уолкэст, и заявляю, что Вы, начиная с 1 сентября 1936 года, имеете возможность обучаться в выше указанном учебном заведении на основании наличия у вас соответствующих навыков. Управление школы поздравляет вас с зачислением и рекомендует ознакомиться с прилагающимся к письму списком необходимого для обучения инвентаря и учебной литературы. Также имею возможность напомнить Вам, что до начала учебного года Вам категорически запрещено иметь в наличии волшебную палочку. Имение таковой у первокурсников предполагает незамедлительное исключение из списка учащихся до начала процесса обучения. Надеемся на Ваше понимание и ждём Вас 1 сентября в 09:30 у седьмой арки на Северном Вокзале, Бостон, штат Массачусетс.

      Элизабет дочитала письмо, и ближе к его концу на её лице расцвело полнейшее недоумение. Девочка ещё раз пробежалась глазами по аккуратным стокам, а затем посмотрела на молчащую всё это время бабушку. — Но… Разве в школу поступают не с одиннадцати? Почему мне прислали письмо?       Может, ошиблись и перепутали тебя с какой-то другой Элизабет Уолкэст? — также не понимала Гарриет. — Ой, а с каких пор ты Уолкэст?.. — Нет, директор Фонтейн нигде не ошибся. В Ильверморни учатся девять лет, начиная с десяти и заканчивая в восемнадцать. Более того, американские волшебники предпочитают отдавать своих детей в дошкольные кружки лет с шести-семи. Я поэтому и спорила с твоей матерью о вашем репетиторстве, когда приезжала, — Анна-Мария объясняла это с плохо скрываемой улыбкой. Ей нравилась реакция внучки — именно это она и ожидала после прочтения письма. — Но ты мне не говорила, — Лиззи сконфузилась, понимая, что ситуация теперь выглядит несколько иначе. Она не ждала письма вплоть до лета тридцать седьмого года и совсем не хотела так рано уезжать в школу. Ей в этот самый момент казалось, что все её планы разрушились. — Солнце, ты что, расстроилась? — Анна-Мария села рядом с внучкой. Она совсем не ожидала, что новость о зачислении в этом году так сильно расстроит Элизабет. — Ты не хочешь в школу? — Нет, хочу, просто… — Лиззи вздохнула, понурив голову. — Я ещё много чего не успела сделать. Мне кажется, с моим уровнем контроля собственной магии меня исключат после первой же недели обучения. Я-я хотела ещё немного позаниматься с тобой… Да и мы не сходили на крикет… — на глаза предательски навернулись слёзы. — Ох, душа моя, Лиззи, — женщина приобняла внучку, позволяя ей хлюпающим носом уткнуться в плечо. — Ты приедешь домой на рождественских каникулах, солнце. И ничего тебя не исключат! Ты замечательно подготовилась к школе, и я дала тебе всё, что могла дать за это время. Это моя вина, что я тебе так поздно об этом сказала. Точнее, вообще не сказала. Бабушка нас подставила. «Отстань» — в горле у неё образовался ком, и ответить бабушке она не смогла, лишь мысленно отпуская замечание Гарри. Но я же права. «…Да, права.» — Не сердись на меня, Элизабет. Тебе очень понравится в Ильверморни, вот увидишь! До школы ещё почти две недели, мы за это время сходим в Большой Эмпорий на Томпсон-Айленде и купим тебе всё необходимое к школе. Правда, не расстраивайся, Лиззи. Я думаю, что у нас всё будет хорошо. — …Ладно, — после затянувшейся неловкой паузы прошептала Элизабет. Ей, как и любому ребёнку, очень хотелось верить в то, что Ильверморни станет её собственной сказкой, полной невероятно волшебных воспоминаний и новых знакомств. В девочке в этот момент боролись два волка: один яростно не хотел поступать в незнакомое место вдали от дома, полное незнакомых ей людей. Обскур тревожно шуршал где-то на задворках подсознания, но его останавливала другая сторона: Элизабет очень хотела найти друзей. Ей слабо верилось в то, что кто-то может подружиться с ней, но всё же надежда не оставляла Лиззи. В конце концов, если она не сможет сделать первый шаг — всегда есть вероятность, что друзья найдут её сами?..       У тебя всегда есть я, Лиззи. Если тебе будет тяжело — ты можешь поговорить со мной. «Если бы ты ещё была настоящей» — горько усмехнулась Элизабет. Наверное, будь рядом живая и дорогая ей Гарриет — всё было бы намного проще. Они пошли бы в Ильверморни вместе, им обеим прислали бы письма, они покупали бы вещи и, наверное, учились бы на одном факультете. Элизабет винила себя как никогда сильно, искренне ненавидела существующего неразрывно с ней обскура и яростно хотела заставить его подчиниться ей. Чтобы больше никогда никому не причинять боль.       «Извини, что я назвала тебя сквибкой. Я поступила ужасно в тот раз.»       Она надеялась, нет — мечтала, чтобы Гарриет, настоящая Гарриет её простила. Она жаждала прощения больше всего на свете — даже больше, чем жизни обычной десятилетней девочки. Конечно Элизабет просила прощение не за брошенное в пылу оскорбление — далеко не за это. Я уже давно простила.       Элизабет слабо улыбнулась, уткнувшись бабушке в плечо. Слёзы уже почти высохли.

***

— Мы купили два котла, пару перчаток из кожи каппы, весы, несколько пробирок и колб, два саквояжа с чарами незримого расширения — один для одежды, другой для школьных принадлежностей. Взяли тебе школьную сумку для занятий, защитные очки, заказали три мантии и два комплекта школьной формы, пару туфель и сапоги. — Ты точно ничего не забыла перечислить? — с лёгкой усталостью спросила Элизабет, просматривая вместе с бабушкой список к школе. — Ещё зимний плащ, подбитый мехом, брошь с гордиевым узлом под заказ, телескоп и четыре пергаментных ватмана для черчения. Зайдём ещё к Невада за тетрадями и парой сквозных блокнотов, — Анна-Мария ещё раз глазами пробежалась по списку, помечая что-то в нём палочкой для себя самой. — Обычную одежду возьмём из твоего гардероба, когда переберём его, как и пару зимних уг, шапку и шарф. В горах снежно. Опережая твой вопрос: сквозной блокнот тебе нужен, чтобы не отправлять мне школьных сов, к Моргане этих птиц, а тетради нужно заводить отдельно для каждого предмета. Они большие, формата А4, и расчерченные в линию. Писать будешь перьевыми ручками, — Элизабет кивнула, выслушивая пояснения бабушки.       Они стояли рядом с кафе «Север-Запад», названного так из-за своего расположения по отношению к сторонам света, и мимо них проходили волшебники, посетившие Большой Эмпорий ради совершения покупок.       Большой Эмпорий — одно из немногих мест, где американские ведьмы и колдуны имели возможность купить всё необходимое для работы и учёбы. Здесь располагались книжные магазины, магазины ингредиентов для зельеварения и гербологии, лавки артефакторов, филиалы мастеров палочек Шикобы Вольфа и Йоханнеса Йонкера, лавки портных, магазины спортивной атрибутики, а также многочисленные кафе и рестораны.       Назван этот торговый квартал Томпсона в честь бывшего томпсонского эмпория — большого судового склада, где хранили товар. Помимо складов тут находились маленькие лавки, скрытые от глаз не-магов отталкивающими чарами, которые вскоре объединились и после закрытия складов решили основать торговую точку для волшебников. Остров-призрак Томпсон-Айленд стал, по сути, местом средоточения волшебников со всего Бостона и прилежащих к нему островов. Тут же находились несколько гостиниц-хостелов, позволяющих остановиться на острове на некоторое время тем, кто живет достаточно далеко от Томпсон-Айленда. — Из зверей в Ильверморни можно держать разве что сыча, — Анна-Мария опять выругалась. Очевидно, в её прошлом были неприятные моменты в отношении почтовых птиц. Может, она с ними не ладила? — Ласку или куницу, жмыра или обычного кота. За своим зверем ухаживать будешь только ты, потому что местные пакваджи очень не любят, когда дети перекладывают на них ответственность по уходу за животными. Выбросят, поди, или скормят кому. — Жуть, — Элизабет вспомнила информацию про пакваджи из буклета «В горных узлах, за стенами Ильверморни» и поморщилась. Они выглядели не слишком дружелюбно, но являлись служебным персоналом школы. — Но я всё ещё хочу жмыра. Чистокровного. — Чистокровного без лицензии заводить запрещено. Тут тебе только скрещенного с обычной кошкой продадут. — Совсем-совсем? Даже за доплату? — Анна-Мария покачала головой, из-за чего девочка издала расстроенный вздох. Ну, что поделать — полукот так полукот. — Ладно, давай скрещенного. Только серого.       До шести часов вечера они обошли почти весь квартал, купили недостающие вещи и принадлежности, посетили зоомагазин, где выбрали жмыра для Элизабет (это был светло-серый кот с тонкими коричневыми полосками на спине и пушистыми белыми кисточками на кончиках ушей) и заглянули в лавку Шикобы Вольфа, американского мастера волшебных палочек. Палочке Анны-Марии, кажется, нужна была полировка и проверка на целостность, за что Лиззи было немного стыдно. — Гм? Мадам Уолкэст, я полагаю? Пришли с проверкой? — коренастый мужчина с рыхлым и смуглым лицом хрипло посмеялся, обратив внимание на своих посетителей. Его волосы были тёмными, почти чёрными, и были повязаны цветной банданой с неизвестными Лиззи символами. Больше всего Элизабет удивилась его палочке: это была скрюченная толстая ветвь, отдалённо напоминающая привычные ей проводники, с резным набалдашником. Древесина была тёмной, не полированной, из-за чего на палочке были видны борозды. — Это секвойя, юная мисс. Весь мой род пользуется палочками исключительно из древесины этого великого дерева.       Элизабет вздрогнула, когда услышала гнусавый голос владельца лавки, обращённый к ней. Кажется, она неприлично долго пялилась на него, из-за чего смутилась и потупила взгляд. — Здравствуй, Вольф. Я думала, ты сына своего здесь оставишь, а сам в Паско будешь отсиживать свою…старость, — женщина хмыкнула, подходя вплотную к стойке, за которой расположился Шикоба. — Редко ты бостонский филиал посещаешь. Мне несказанно повезло. — И всё же, Анамари. Зачем пожаловала? Никак палочку сломала? — Надеюсь, что нет. Пришла на полировку и проверку. Сто лет прошло с того момента, как я её выбрала, — Элизабет удивленно посмотрела на бабушку. В одной из книг Лиззи читала про то, что палочка, как проводник с магическим ядром, сама выбирает волшебника. Может, бабушка оговорилась? Но мастер её не поправил. — И я уже пять лет как не работаю на МАКУСА. На пенсии я, Шикоба. — Куда время летит, а… — Вольф закряхтел, вставая со стула, и возвысился над стойкой скалой. Элизабет пугливо отскочила за спину бабушки, увидев, что мужчина на самом деле был чуть ли не под два метра ростом. — У тебя, вон, маленькая испугалась чего-то. Неужели я всё ещё что-то да могу, а? — Ты всегда был любителем почесать языком, Вольф. И да, ты всё такой же страшный и огромный, как горный тролль. Старость тебя не портит, — женщина улыбнулась, рукой приобнимая Элизабет, тем самым чуть выталкивая её вперёд. — Здравствуй, маленькая мисс. Сколько тебе? Уже есть десяток? — Элизабет недоверчиво кивнула. — Чудно-чудно. Тогда этой осенью я подарю тебе твою первую палочку. — Может и не ты, не возгордись. Моей внучке может достаться палочка как от тебя, так и от Йонкера с Бове, — женщина выудила из рукава древко своей палочки и осторожно положила её на прилавок. — Хох, так это внучка твоя, — кажется, замечание по поводу других мастеров Шикоба пропустил мимо ушей. — Занятно. К школе закупаетесь, значит… Поздравляю с зачислением в Ильверморни, маленькая мисс, — Вольф почесал затылок своей большой рукой, похожей скорее на лапу медведя, и взял в руки палочку Анны-Марии, которая выглядела совсем малюсенькой по сравнению с его палочкой. Он разглядывал её несколько минут, затем натянул с шеи монокль на глаз и повертел её в руках, что-то бормоча под нос. — Терновник и перо из хвоста птицы-грома… — мастер вслух проговорил материалы, из которых была изготовлена палочка Уолкэст. Элизабет отметила это и постаралась запомнить. — Существенных повреждений нет. Есть пара царапин, но от них можно избавиться полировкой. Шошо, поди сюда!       Из-за стеллажей с книгами и коробками с палочками вышел старый домовой эльф, который выглядел, кажется, старее всей этой лавки и её хозяина. Он медленно перебирал ногами, обутыми в древнейшие сапоги, сто раз заштопанные и перештопанные. Судя по количеству одежды, превышающему количество оной у домовых эльфов древних родов, он не служил конкретно Вольфам. Элизабет предположила, что Шошо может служить именно лавке, а не её владельцу, что тоже возможно в условиях контракта домовиков. — На, отполируй, — Вольф передал эльфу палочку и тот скрылся из виду, медленно шаркая по пыльному полу. — Через пару минут всё будет готово. — Так, хорошо, — Анна-Мария достала из своей сумки лист со списком дел и карандаш, вычёркивая из того пункт с визитом мастерской. — Постоишь тут, Элизабет? Я схожу в лавку с косметической продукцией, мне нужна сыворотка для выравнивания морщин. А, о-о — Гарриет в голове Лиззи подала голос. — Я думала, что она сама по себе так хорошо сохранилась. «Честно говоря — я тоже.»       Когда женщина покинула лавку, Лиззи позволила себе осмотреться. Обстановка мастерской была до жути старой и неудобной для посетителей, что говорило о соблюдении комфорта в первую очередь для мастера, а не случайного прохожего. Шикоба не оговаривался, называя в речи свой магазин мастерской: в округе Бостона он в первую очередь занимался работой, а основной доход с продаж получал в Паско под Вашингтоном. Здесь, в маленькой лавке Большого Эмпория, Вольф разрабатывал новые образцы палочек и экспериментировал с материалами. Надзор за ним был не столь значителен, как в Паско, потому и свободы было больше. В то время, как Шикоба придавался эксперименталистике под Бостоном, его сын Ишкуда держал большой и процветающий магазин в одном из торговых кварталов окружного центра. — Ну что, маленькая мисс. Я жду твои вопросы, которые у тебя, безусловно, припрятаны в рукаве, — Элизабет округлила глаза, попятившись к выходу. Она действительно несла маленький секрет у себя в рукаве весь их с бабушкой поход по магазинам, который спрятала, узнав о наличии в квартале магазинов волшебных палочек. — О-откуда вы?.. — Я же не дурак, мисс, и не так юн, как ты. Я палочку за милю чувствую. Особенно ту, которая противится своему волшебнику. Хотя у тебя, маленькая мисс, ситуация в разы интереснее… — мужчина лукаво улыбнулся, со скрипом и грохотом усаживаясь на своё место у прилавка. — У кого стащила? — Я ни у кого ничего не крала! — Элизабет побагровела то ли от злости, то ли от стыда. — Это палочка моей… Моей матери. — Чего ж она у тебя забыла? — мужчина осёкся, увидев потяжелевший взгляд девочки. Нет, счастливые дети с любящей семьёй так не смотрят при вопросах о родителях. — Гм, не важно. Ты, очевидно, притащила её ко мне не за этим. Показывай, что там у тебя за сокровище.       Элизабет воровато огляделась, смотря в окно за случайными прохожими. Она боялась, что в любой момент придёт бабушка и отберёт у неё палочку, а за её хранение получит наказание свыше — мало ли её могут исключить из школы?! — Вы никому не скажете? Я ей ни разу не колдовала, честно! — Да зачем ж оно мне надо, мисс. Я простой ремесленник, а не МАКУСовский прихвостень, — мужчина хохотнул, — это к бабке твоей, она на Конгресс тридцать лет пахала без устали. Ладно, показывай палочку, не чурайся.       Элизабет с опаской посмотрела на Вольфа и достала из рукава своего летнего платья древко палочки. Красная, строго-отделанная, она совсем нелепо выглядела в детской белой руке. — Ого ж, хороша, чертовка — Лиззи удивлённо посмотрела на мужчину, боясь, что это адресовано ей, но оказалось, что тот обращался к палочке. Да, мастера все со своими странностями. — Граб, сердечная жила дракона. Двенадцать дюймов, чертовски жёсткая. — И что это значит? — Это значит, что твоя мать была довольно интересным человеком. Властная, требовательная. Возможно, недоверчивая. Абсолютно точно чистокровная. Олливандер, старый хрыч, ну! Чувствуется его работа. Сто лет его не видел. — Как вы поняли всё это по…палочке? Сэр. — Не столько по ней, сколько по отпечатку магии на палочке. Каждый волшебник, с которым связан его проводник, оставляет в процессе пользования палочкой свой магический отпечаток, — мужчина вновь почесал затылок. Кажется, он делал это всякий раз, когда размышлял о чём-то. — Но на этой палочке есть ещё что-то. Что-то…тёмное, неукротимое. Руку колет, уж прости, — Шикоба положил палочку обратно на прилавок и Элизабет, несколько поражённая его словами и всё ещё витающая в прострации, запихнула её обратно в рукав. — И я могу сказать, что это точно не светлая магия. Но и на проклятья из числа тех, что я знаю, она не похожа. — …Не знаю, о чём вы говорите, не понимаю таких тонкостей, — Лиззи вновь отошла ко входной двери, над которой весел медный колокольчик, оповещающий владельца лавки о прибытии покупателей. И сейчас, спустя десять минут, в лавку заскочила светящаяся счастьем Анна-Мария, в руке у которой был целый пакет косметики. Кажется, сегодня был завоз. — Ну, где там моя палочка? — Шошо, — чуть громче своего обычного баса произнёс Шикоба, подзывая к себе домового эльфа. Тот бережно передал мастеру палочку и без слов удалился, не желая быть замеченным посетителями. — Держи, Анамари. Передавай привет Хенеки и Аарону, — женщина нахмурилась и закусила губу. Ей не хотелось отвечать вовсе и, заметив заминку из-за неудобной ситуации, Лиззи взяла её за руку, отводя к двери. — Нам пора, пойдём, бабушка. — Да, солнце. Хорошей работы, Вольф, — под звон колокольчика они покинули лавку.

***

      Первого сентября, ровно в четверть десятого утра, семья Уолкэст, состоящая всего из двух человек, ожидала сопровождающего первокурсников человека у седьмой арки Северного Вокзала. Элизабет стояла, груженная доверху сумками и наставлениями бабушки, на тротуаре под сводом арки, рассматривая толпу людей. Она уже была одета в школьную форму, состоящую из белой рубашки, вишнёво-синего галстука, тёмно-синего жакета и юбки в тон жакету. Ноги были спасены от яркого солнца благодаря плотным тёмно-красным колготкам, так как из-за альбинизма кожа девочки легко поддавалась загару и раздражению, а на плечи был накинут вишнёвый пиджак, который следовало носить только в зимнее время года. Весь остальной год студенты Ильверморни поверх формы надевали клюквенно-красные мантии, подбитые синим внутри, но в толпе не-магов Лиззи выглядела бы в мантии странно, поэтому спрятала её в саквояж с вещами. Наденет по пути в школу. В свободной от школьной сумки руке Элизабет держала клетку с жмыром, которого назвала Саймоном. — Здравствуйте! — Откуда ни возьмись рядом с ними очутился низкий мужчина, облачённый в строгий чёрный костюм, что делало его силуэт немного комедийным. Лиззи даже подумала, что он немного похож на Чарли Чаплина в своём совершенно устаревшем котелке. — Вы — Элизабет Уолкэст, мисс? — Д-да, сэр. Вы — сопровождающий? — Всё верно, мисс. Я — заведующий по дисциплинарной части в школе Чародейства и Волшебства Ильверморни. Но не нужно больше слов, иначе мы выбьемся из графика, — Лиззи старательно сдерживала смех, наблюдая, как мужчина поправляет съехавший ему на лоб котелок и смотрит в свои золотые часы на цепочке, за стеклянным циферблатом которых плавали рыбки, как в аквариуме. — Вы — миссис Уолкэст? — Не иначе, — Анамари также веселил этот заведующий. Женщина вспоминала, что в её школьные годы его пост занимал гнусавый старик с ужасно-мерзкой привычкой бить всех тростью по ногам за непослушание. Вот над ним смеяться было — себе дороже. Анна-Мария подошла к Элизабет, которая уже была готова пройти за арку к повозкам и изрядно нервничала, чтобы поцеловать внучку в лоб и вручить ей блокнот-близнец её собственного. — Пиши мне, солнце. Не слишком часто, но всякий раз, когда у тебя будет происходить что-то важное. — Хорошо, бабушка. Спасибо тебе большое, — Лиззи крепко обняла её за шею, перед этим положив блокнот поверх всех вещей в школьный саквояж. — Увидимся на каникулах. — Увидимся на каникулах, — Анна-Мария глубоко вздохнула, отходя от внучки. Сопровождающий кивнул сначала в её сторону, а потом в сторону Элизабет, и подошёл к арке, нажимая что-то на своих часах. Вид по ту сторону немного поплыл, сродни потревоженной глади воды, и вновь принял обычное положение, но произошедшая магия не скрылась от глаз удивлённой Лиззи. Анамари лишь улыбнулась, вспоминая, как сама проходила через это.       Они перешли защиту от не-магов, за которой скрывалось подобие автовокзала, и Элизабет увидела шесть крытых повозок, запряжённых обтянутыми чёрной кожей лошадьми. Она хотела было испугаться, но посмотрела на других первокурсников, уже рассаженных по повозкам (в каждой умещалось по восемь человек), и заметила, что никто не смотрит в сторону вьючных животных. «Я, кажется, читала про них. Неужели я впервые в своей жизни вижу фестралов! Странные создания» Они показались бы тебе страшными, если бы ты не знала, что живёт внутри тебя. Знаешь, фестралы довольно… — Безобидны, — Лиззи прошептала последнее слово вслух. Гарриет была права в своих суждениях, что заставило Элизабет печально улыбнуться. — Не стоим — рассаживаемся! Мисс Уолкэст и мистер Беннет, прошу, садитесь! Не стойте столбом, иначе мы выбьемся из графика, — Лиззи вновь улыбнулась, услышав знакомую фразу. От неё не утаилась и улыбка названного вместе с ней десятилетнего мальчика, с которым они были последними прибившими. Элизабет по ступеньке поднялась и зашла в повозку, внутри оказавшуюся чуть больше, чем снаружи. Она догадалась, что причиной тому была магия, поэтому всем первокурсникам не приходилось тесниться рядом друг с другом. Когда они сели на два единственных свободных места, Элизабет обратила внимание на остальных детей, занятых своими «очень важными» делами. Больше всего её заинтересовала смуглая девочка с удивительно-красивыми платиновыми кудрями и мальчик, лицо которого было испещрено шрамами. Что ж, не она одна здесь выбивалась своей неординарной внешностью. Это радовало. — Предлагаю познакомиться, раз нам всем предстоит долгая дорога до Аппалачей, — мальчик справа, тот, что был в очках, подал голос, отвлекая остальных от рассматривания навеса и своих ботинок. — Хорошая идея, — ответил мальчик по фамилии Беннет, который зашёл вместе с ней. — Но я не горю желанием представляться. Неразговорчивый, однако. «И лицо у него хмурое. Чувствует себя, что ли, плохо? Может, волнуется. Но мы все здесь волнуемся.» — Каролин Пиквери. Очень приятно со всеми познакомиться, — смуглая блондинка, которую заприметила Лиззи, отозвалась на предложение назваться. — О, Пиквери? Моя семья была знакома с Серафиной Пиквери, Президентом Конгресса, — мальчик в очках, который всё это затеял, довольно кивнул головой. Каролин смущённо улыбнулась. — Я слышал, что она была единственный из своего выпуска, кому была дана возможность выбирать из всех четырёх факультетов. — Да, это так, — Каролин говорила тихо, и по ней сложно было сказать, что она приходится родственницей сильной и властной Серафине Пиквери. — А сам ты кем будешь-то, всезнайка? — рослый мальчишка, сидящий напротив Элизабет, с ухмылкой посмотрел на мальчика в очках. — Маркус Дженкинс, сын Льюиса Дженкинса. Мы держим самую известную в Нью-Йорке кондитерскую лавку. Наши сладости — волшебные и имеют самые причудливые формы и вкусы. — Ясно, очкастый король сладкого королевства, — Маркус стал возмущённо глотать воздух, не зная, что ответить на выпад задиры. — Самуэль Александр, чистокровный в седьмом колене, — представился новоиспечённый задира, а затем с улыбкой добавил, обращаясь уже ко всем остальным: — Для друзей — Сэм. — Я — Саша Брайант. Будем знакомы, — девочка с густыми чёрными волосами, мягкими волнами спадающими ей на плечи, сдержанно улыбнулась, но её волнение с головой выдавало то, как она заламывала пальцы. — Матильда Лейдлоу. Я переехала с семьёй из Ирландии этим летом, чтобы поступить в Ильверморни. Приятно познакомиться, — Элизабет окинула взглядом смуглую девочку, волосы которой были стянуты в тугой хвост на затылке и змеями струились по её острым плечам, выделяющимся даже сквозь жакет и ткань белой рубашки. Она была худой и высокой. — Макнис Беннет, — и больше её сосед не сказал ничего: ни «Приятно познакомиться», ни «Я с нетерпением жду распределения» или что-то в этом роде. Он просто нахмурился и, скрестив руки на груди, стал смотреть в выемку навеса, служащую им окном во внешний мир. Повозка, к слову, уже двинулась, из-за чего все сидящие в ней первокурсники качнулись и ощутили, как она подпрыгнула. Фестралы взмыли в небо. — Я Элизабет Уолкэст. Надеюсь, что попаду на факультет Птица-гром, — просто представила себя Лиззи. Она точно не была уверена, куда хочет, чтобы её отправили статуи, поэтому сказала первый, наиболее логичный вариант, пришедший ей в голову. — Ты альбинос? — пухлая девочка, сидящая на другом конце повозки, с осторожностью посмотрела на Лиззи. Она казалась неловкой и немного неповоротливой, поэтому при любой попытке сесть удобнее или начать жестикулировать задевала всех локтями и коленями. — Ну, да? — Лиззи пожала плечами. Кажется, это было довольно очевидно, но детям свойственно знакомое ей по себе любопытство. — Круто! Ты очень красивая, — девочка покраснела до кончиков ушей, осознавая, что последние слова из неё вылетели непроизвольно. Остальные ребята сдавленно рассмеялись. Что ж, по крайней мере, эта немного бестактная особа разрядила обстановку. Кажется, даже Саша Брайант перестала нервничать, оставив, наконец, свои руки в покое лежать на коленях. — Спасибо, наверное.       Мне нравится эта девочка. — Я Лида Кинкси. Я из Польши, мы вместе с бабушкой и дедушкой переехали в Западную Виргинию пару лет назад. Очень хочу на Пакваджи! — Вот и поперезнакомились, — Маркус поправил очки, сползшие на переносицу, и кивнул каждому, признавая в них приятных собеседников.       Весь путь до школы Элизабет молчала, смотря на голубое небо в «окне». Пару раз девочка ощущала на себе чей-то цепкий взгляд, но стоило ей окинуть ребят глазами — как ощущение наблюдения пропадало. Она лишь пожимала плечами и старалась абстрагироваться. Рядом щебетали Дженкинс с Кинкси, нашедшие общий язык в любви к сладкому, а Брайант и Лейдлоу, кажется, и вовсе уже были знакомы: они обменялись рукопожатиями, пошептались друг другу на ухо, обсуждая, кажется, какие-то мелочи, и всю дорогу читали одну книгу на двоих, расположив её посередине. — Ты из… Из Англии? — Макнис Беннет, молчавший рядом с ней в течение нескольких часов, внезапно заговорил, обращаясь исключительно к Лиззи. Кажется, она поняла, кто за ней наблюдал, стоило ей только отвернуться. — Да. По акценту понял? — Угу.       И больше он не произнёс и слова. Наверное, знание того, что она — англичанка, было важно для Макниса, но Лиззи не придала этому большого значения. Почти перед тем, как ощутить новый толчок от приземления повозки (летели они, кажется, часа три-три с половиной), Элизабет тихо произнесла ему почти на самое ухо (они, благо, близко сидели, поэтому ей не пришлось далеко тянуться): — Для друзей — Лиззи, — она сдержанно улыбнулась.       На тучном лице мальчика появилась тень тёплой, как оказалось, очень приятной улыбки.       Кажется, Элизабет только что дала почву для зарождения дружбы.