Звучит как приговор

Не каждое утро начинается в стенах тюремной камеры. Не каждый день вместо солнечного утра видишь серые стены. Отойти на минуту, чтобы все так вышло. Чтобы я сидела здесь, пока эти пять отъевшихся Судей продолжали делать вид, что ничего не произошло. Знаю, знаю, закон есть закон, но почему меры применимы только ко мне, к Стражу Правды… вернее, к бывшему Стражу Правды. Я сидела на жестком матрасе, от которого после ночи сна дьявольски болела спина. Для высших чинов, а именно им я и была в той, прошлой жизни, предполагались отдельные камеры. Но на этом особое отношение заканчивалось. Не то чтобы я ждала огромной кровати, цветов по всей камере и прочего, но после нескольких лет отличной службы и быстрого подъема по карьерной лестнице, я удивлена, что отнеслись ко мне так. Камера была пропитана сыростью. А света толком и не было: лишь парочку окон с решетками. Все было сделано для нагнетания обстановки. Такие камеры для одиночек находились не на особенно далеком расстоянии друг от друга, да и сами обвиняемые не особо пытались поговорить друг с другом. Мне ли этого не знать. Особенности работы были таковы, что я время от времени появлялась в стенах этого здания, правда по другую сторону. Сил сидеть больше не было. Я поднялась и начала ходить по периметру камеры. Ох, какая жуткая вонь доходит из коридора! Начал медленно пробиваться солнечный свет, и я подошла к окну в попытках восполнить двухдневное его отсутствия. - Эй, Мастерсон. Возьми свой завтрак. Я даже и не услышала, как открыли дверь камеры. На пороге стояла Карла, грузная женщина, которая была смотрителем тюрьмы. Вот вам и особое обслуживание. Я несколько секунд молча смотрела на нее. Хотя голос ее был и суров, но глаза выдавали. Она была, как и многие кто знал меня, в замешательстве. - Бери же. Добавок у нас не выдают. Я все так же молчала, и Карла не стала мне предлагать в третий раз взять еду. Она,не сказав ни слова, оставила его возле двери и ушла. На самом деле с того момента, как попала сюда, я ни с кем не говорю. Тут нечего обсуждать. Я виновата. Хоть и просила Судей, пока меня нет, держать рот на замке. Но закон так предполагает, что виновата только я одна. За пять лет моей практически безупречной службы, это первая и самая огромная моя ошибка. Я села прямо на пол и обхватила голову руками. Как? Почему? За что? Я же отошла всего на пять минут. Зачем… зачем… зачем… Возможно, прошло и не десять-двадцать минут. - Мастерсон, - послышался незнакомый мне голос, – к тебе посетитель. Мастерсон? Я молчала. Послышались медленные шаги. И я услышала знакомый голос. - Послушай, Мастерсон… - Меня зовут Виктория, Судья Кингсли, – прошипела я, даже и не подумав встать с пола. – Раньше Вы как-то не стеснялись называть меня по имени. - Страж Мастерсон, - будто не услышав меня, продолжил он своим поросячьим голоском, – мне очень жаль, что все так случилось. Мы не хотели… мы пытались. - Да ни черта вы не пытались, – чуть громче сказала я. – Я просила только обо одном: молчать. Я встала с холодного пола и посмотрела на Кингсли. Он стоял на пороге моей камеры и смотрел своими мелкими глазками. Такими же поросячьими, как и его голос. - Молчание оказалось для вас пятерых слишком сложным испытанием? – мой голос становился все громче с каждым словом. – Я выполняла свою работу прекрасно, у меня в подчинении был не один страж. Я просила об одном. О молчании. Просто закрыть свой рот и молчать. Я тяжело задышала. Это было выше моих сил. Казалось, что эти чертовы два дня я ждала Кингсли, чтобы высказать ему все о данной ситуации. Судья нервно переступал с ноги на ногу. Не смотрел мне в глаза. Я знала, что через пару минут он с большой радостью убежит отсюда. Ему явно было не по себе. - Закон есть закон, – пробубнил Судья Кингсли. - И вам просто везет, что он против меня. Попрошу покинуть мою камеру. Нам не о чем с Вами больше говорить. На самом деле, мне не стоило и добавлять последнее предложение: через пару секунд след Кингсли простыл, а я осталась опять одна дожидаться суда.