Волчья шкура

Шагает по пустоши вересковой волк усталый. Босые ноги земля сырая холодит, а в вышине небесной коршун красно-коричневый вьётся, добычу высматривает. Кровь из ран рваных сочится, потихоньку ткани пропитывает, по татуировкам чернильным вниз спускается. Тают силы, но идёт скиф, взгляд пустой в траву вперив. Скорбь глубокая с ненавистью страшной мешается, да всё сильнее обуревает Волка Аресова смесь эта тяжкая. В груди словно сжалось всё, воздуха вдруг совсем не хватать стало. Сам не заметил воин, как потекло по щекам слёз стекло горячее. Утирает соль руками, да дальше по полю, словно выжженному, ступает. В дали, туманом утренним прикрытой, уж дым костров людских виднеется, через верхушки деревьев пробивается. Голоса сквозь шорох трав слышатся. Близко становище Лютоборовское. Встречает Куницу лес объятиями еловыми, да росой холодной. Птицы в листве щебечут громко, но только волка углядев, смолкают сразу. Хищника опасного в нём привечают, кровь чуют. Ещё немного, ещё пара шагов и вон уж ворота, наспех сколоченные, из-за стволов древесных выглядывают. Да только дурман кровавый пред глазами колышется, разум туманит, ноги путает. Рухнул скиф на траву сырую, грача черногрудого на крыло поднимая. Переполошился следом за птицей и парнишка, что коров близ ворот пас. Подскочил он было к воину раненому, да только не поднять ему, не дотащить на горбу своём такую ношу. Побежал тогда он за ворота дубовые, к людям взрослым и сильным. - Человек! Из лесу вышел, да прям на пороге упал! - Затрещал он, к русичу долговязому подлетая. Тот у костра горячего уж прикорнуть успел, но глаза зелёные лениво приоткрыл, на мальчишку внимание своё обращая. - Бродяга какой небось?... - Фыркнул он, в руки меч беря булатный неохотно. - Какой богатый бродяга, раз в шкуры такие одет! - Тянул за рукав рубахи синей парнишка. Русич лишь поморщился, перехватил клинок удобней, да за ворота вышел дубовые. В паре шагов от незнакомца рыжеволосого остановился, осторожничает. - Ну что, Златозар, веришь? - Вилял рядом мальчонка, из-за спины могучей выглядывая. - Бабку Фросинью позови лучше. Пусть готовит для гостя местечко. - Оборвал его богатырь, скифа на плечо, словно картошки мешок, закидывая. Пастушок кивнул понятливо, да заспешил к знахарке местной. *** Уж веет из окна приоткрытого прохладной вечерней, а старуха седая всё над ран рваньём колдует. Травы пахучие к следам от ножа вострого прикладывает, кровь засохшую с кожи бледной, татуировками раскрашенной, утирает. Коготь месяца серебряного в избу заглядывает, с усмешкой холодной словно смотрит. Покривился волк, ладонь шершавую, чужую на лице своём ощущая. Рыком тихим раздался, да едва не цапнул знахарку за руку. Глаза звериные с прищуром нехорошим смотрят, в оскале губы растянулись, а старушка лишь головой покачала, пальцем погрозила, но отстранилась чуток. - Чего рычишь? Смирно лежи, ускакался весь! - Фыркнула она, на место воина возвращая. Тот смотрит недовольно так же, но не двигается почти послушно. Не решил ещё, стоит ли бежать. Да и куда? Разве что в окно, только с ранами такими всё равно далеко не уйти. - Как звать тебя хоть? Откуда на головы наши бедовые свалился такой? - Мягче чуть спросила похожая на старую барсучиху женщина. - Куница. Из Волков Ареса. - Проглотил зверёныш слова, ядом сочащиеся. Разразилась в ответ старуха хлиплым, по вороньи каркающем, смехом. Смехом столь на скифский похожим, да едва ли не родными запахами костра, да степи отдающий, что волк задрожал невольно. - Ох, насмешил старую! Дня три назад князь Тьмутараканский всех скифов в овражке на пустошах положил. Где же ты, скиф, тогда пропадал? - Выдохнула, голову чуть наклонив, словно слёзы скрывая. - Далеко пропадал старуха, далеко... - Воин молодой на локте приподнялся, смотрит, припомнить пытается. - Не уж то и ты из Скифского племени? - Ай, заметил таки? - Как же ты тут оказалась? Давненько видать ушла, раз лица твоего не знаю я. - Уж с интересом осторожным волка глаза медовые смотрят, а просьба на языке родном поговорить всё в горле бьётся, вырваться хочет. - Давно, родной, давно. На охоте звериной едва от клинка русского не полегла, наши-то убёгли, а мне уж до становища не дойти было... Повезло, что парнишка совсем молодой и мягкий оказался, меня пожалел, подлечил и отпустил. Правда уж ко времени тому он моей Стаей стал. А Арес предательств не прощает... Глаза звериные у меня отнял, но щенков наших пожалел. Надеюсь лишь, что после смерти разрешит он мне подле него оказаться. - Только сейчас заметил скиф, что слепа старуха. Глаза, некогда жёлтые, дымкой белесой затянуты, вникуда далёкое смотрят. - И что, никогда тебе не хотелось вернуться? - Не буду врать, хотелось. Очень часто, да кто ж примет меня, старую калеку? Брат сгинул в болотах давно. Разве что к сестре мне податься оставалось, да только и у ней щенки уж свои были. Осталась с русичем молодым, внуков уж воспитываю, так что не жалею почти... Лишь иногда во снах степи, шатры родные вижу. - Качнула головой седой волчица. - Скажи хоть имя своё? - Фросинья, а волчье имя уж давненько я схоронила. - Ответила Фросинья, сгребая со стола трав охапку. - К Лютобору пойду. Про тебя доложить мне было велено. - Про здоровье моё справляется или кто таков буду узнать ещё желает? - Хмыкнул скиф. - И первое, и второе. А что, знакомы уж? - Есть немного. - Ухмылка кривая на лицо наползла невольно. Какова же рожа у русича будет, как имя волка из уст старухи слепой услышит? Тихо, тоскливо в избе русской. Русич кареглазый за столом сидит дубовым, призадумался. Жена верная рядом вертится. Ребёночка на руках качает, да колыбельную намурлыкивает негромко. Вот скрипнула устало дверь, и вошла в избу знахарка старая, запах пыли и сена с собой принося. - Вечер добрый, Лютобор. - И тебе добрый вечер, Фросинья. Что про гостя нашего слышно? - Чуть голову набок склонил плечистый. - Волком Ареса назвался... - Я глазами своими видел, как Скифский народ под градом стрел князя двуликого погиб! - А всё ж скиф он, да к тому же тебя вродь как знает даже! - Повела плечом в ответ Фросинья, кладя на дерево стола свёрток с травками лесными, сушёными. - Куницей говорит звать. - Бабусь... Волка этого ещё раньше его Стаи не стало. Может попутала ты чего? - Я конечно слепая, но слух у меня в порядке кажись! - Фыркнула знахарка. На лице её застыла уверенность каменная, но руки сами собой юбки сминали, волнения крупицы выдавая. - Ладно! Пусть зайдёт по утру. - Потёр виски русич. - Пока пускай отдыхает, слыхал, что раненный из лесу вышел... *** Разливался рассвет речкой нежной по лесу сонному, холод ночи и тишину её в дали далёкие прогоняя. Вот уж и роса стеклянная на листьях зелёных сверкает, свежестью утренней ноги босые обдаёт. Потянулся лениво воин, тело затёкшее разминая. Старуха Фросинья раны не тревожить просила, да как устоишь тут? - Эй, рыжий! - Раздался вдруг окрик недовольный. Обернулся Куница на голос, а рука уж к кинжалу вострому тянется. Шёл к скифу походкой развязной русич с лицом, как лимон, кислым. - Чего тебе, друже? - Настороженно волк поинтересовался, а рукоять гладкая уж в ладонь легла привычно. - Пригласил Лютобор тебя на завтрак похоже. Правда связать тебя для начала попросил. - Ухмыльнулся долговязый, верёвку крепкую показывая. - А что, испугался меня боярин? - Оскалился зверёныш, но руки всё ж вперёд выставил. - А кто его знает? Как про тебя от бабки Фросиньи вчера услыхал, так весь бледный, как полотно, ходит. - Хмыкнул русич, крепко скифа связывая, кинжал костяной в сторону откладывая. Взгляд его на браслет с каплей янтаря упал, а ухмылка лишь шире стала. - Красивая побрякушка, обменяешь на серьги? Я б жёнушке подарил, да серёжек у неё уже тьма тьмущая! - Рад бы, да не могу. Оберег. - Повёл плечом волк небрежно. - Как знаешь, рыжий. - Русич за верёвку потянул, скифа, словно козу какую, за собой в сторону дома Лютоборовского потащил. До порога дошли, а долговязый лишь дверь отворил, вталкивая Куницу внутрь. - Неужто и правда ты, а зверёныш? - Вопросил Лютобор, а глаза недобро смотрят. Словно обиду давнюю на скифа затаил, да молчит. Оглядывает, подвох уловить пытается. - А кто ещё, боярин? - Приподнял бровь рыжий воин. В глазах циркона цвета искры тлеют, а на лице усмешка клыкастая поселилась. - Да вот не знаю даже! Может и порадоваться стоило бы, да только Яр на вашем поединке расстарался... - Наклонил голову тяжёлую русич, взгляд на горло волчье, ещё недавно кровью сочащееся, направляя. - А ты видать не меньше его кулаками махал! Видал я, что с рожей сделал. - Фыркнул Куница, верёвку скучающе словно на одном из запястий дёрнув. - Хочешь сказать зря? - От чего ж? Поблагодарить мне тебя надо бы. Вот правда... Что со Стаей моей приключилось, не поведаешь, боярин? - Голос скифа металлом обратился. Воспоминание о овраге кровавом копьём грудь проткнуло больно. Замялся на мгновение русич светоглавый. - Я вожаком стал. Решили мы с Анагастом к князю Тараканскому на поклон пойти, скифов в услужение ему пристроить. Только двуликим гадом княже оказался... Привёл войско, басурман и русских с сотню, а после умертвил безжалостно твою Стаю. - Вымолвил он. Муха крылом взмахнуть не успела, а зверёныш уж верёвки с рук сбросил, за рубаху русича белую схватился. - Так чего же ты со Стаей нашей не полёг, боярин?! Кто такой? Псина князя, скиф или зверь? - Прошипел Куница. Знал, что в случае чего не победит, сам погибнет. Только всё так же ярость с силой на грудь давила, слова на волю, птиц словно, отпуская.