Досчитать до Одиннадцати

      Оди вернулась. И Майк Уилер был счастлив и влюблён.       Впервые очутившись в доме Хоппера, он с любопытством осматривал скромную комнату Оди, удивляясь, что видит так мало девичьих вещей.       Брат двух сестер, Майк совершенно точно знал, как должна выглядеть комната девочки: в цветастых обоях, много розового и белого, изящная мебель, зеркало, куколки, плюшевые игрушки, цветные занавески на окнах, ленточки, заколки и много всякой другой ерунды.       Ничего подобного в комнате Одиннадцать не было. Старая грубая мебель, потёртые обои на стенах. Шерстяной клетчатый плед на кровати с запахом нафталина и пыли неуклюже прикрывал посеревшее от времени постельное бельё. Из нового — разве что рама в окне.       Майк, конечно, ничего не сказал. Свои наблюдения он оставил при себе, чтобы потом ненароком высказать их Джиму Хопперу, который с недавних пор являлся официальным опекуном Оди.       Подросткам и без того было о чём рассказать друг другу.       Они проговорили несколько часов, и никак не могли расстаться, несмотря на все выразительные покашливания и прочие «тонкие» намёки Джима.       Майк засыпал подругу непрерывным дождём вопросов вперемешку со сбивчивыми рассказами о том, что произошло без неё за этот год.       Оди смотрела на него своими большими серьёзными глазами, улыбаясь ими даже больше, чем губами — и как у неё это только получалось? — и отвечала короткими фразами: она все ещё не привыкла много говорить. Лихолесье, очень холодно, долго пряталась…       Майк понимал её с полуслова буквально.       — Чем же ты питалась?       — Животные. Белки… Потом вафли.       — Вафли?       Так Майк узнал, что после нескольких недель скитания по лесу, как раз под Рождество, она пришла к Джиму Хопперу.       В то время жалобы охотников на творившуюся в Лихолесье чертовщину привели шерифа к логическому выводу о том, кто настоящая причина происходящего. И одна подложенная в тайник вафля была и проверкой и знаком: мол, я свой, я помогу.       Пусть Оди и говорила не очень, зато знаки понимала отлично…       Потом она рассказала про маму:       — Они обидели ее… Но я нашла Кали. И мы отомстили…       — Кали?       — Сестра. Восемь. Потрясная, — последнее слово Оди произнесла с особой гордостью. — Умеет делать иллюзии.       — Как это?       — Бабочка в руке, — Оди улыбнулась, вспоминая своё недолгое пребывание у названной сестры и машинально протянула ему ладонь. Майк тут же сжал её в своей.        Он снова всё понял. С самого первого дня их встречи он почему-то отлично её понимал…       В свою очередь мальчик взахлёб рассказывал о себе и друзьях. Случайно заикнулся о Макс — и Оди тут же нахмурилась. Губы сложились в тонкую линию, и улыбка разом погасла в карих глазах.       — Видела. В школе. Вас.       — Значит, ты приходила?       Оди на миг потупилась.       — Я хотела сказать. Увидеться.       Майк вспомнил тот день: после уроков Макс пристала с разговором и, кружась вокруг него на скейтборде, вдруг упала. «Словно кто-то выдернул доску у меня из-под ног», — пожаловалась она тогда.       А Майк снова ощутил присутствие Оди. Он так долго внушал себе, что ему это только кажется…       — Я скучала, — призналась Оди.       И вновь подняла на него взгляд, в котором Майк тут же утонул с головой.       Он тоже скучал. Очень сильно. Каждый день. Хоппер пока запрещал Оди ходить в школу и вообще показываться людям. И Майку было от этого почти физически больно.       Ему так хотелось быть с Оди постоянно! Очередной запрет убивал, напоминая о тех днях, когда было так невыносимо плохо.       То самое чувство, до того тихо тлеющее под надзором подозрительного Хоппера, вспыхнуло с новой силой.       Майк, забывшись, потянулся к Оди, но тут же отпрянул, услышав выразительное хмыканье почти над самым ухом и категоричное:       — Ладно, Уилер. Уже поздно. Родители будут волноваться. Ступай-ка домой.       Майк расстроенно вздохнул — он ещё столького не рассказал. Глянул на подругу — лицо девочки тоже погрустнело. Однако ссориться с её приемным отцом, как ни крути, было невыгодно. И Майк прикинулся пай-мальчиком.       — Конечно, шериф Хоппер. До встречи, Оди! А хочешь, я приведу завтра ребят? Они тоже хотят повидаться с тобой!       — Конечно, — Оди улыбнулась губами, но взгляд остался грустным.       — Эй-эй! — Хопперу явно пришлась не по душе эта идея. — Никто не должен приходить сюда…       — Да ладно, шериф, — Майк кинул на него короткий взгляд — словно обжёг той своей незабытой обидой. — Они свои. Они знают Оди. И никому не расскажут. Или вы хотите, чтобы она совсем тут одичала?       Уязвил всё-таки.       — Ладно, так и быть, — пробурчал Хоппер, сдаваясь. — Но пока только здесь. Из дома ей выходить нельзя. Понятно?       — А прогуляться в лесу?..       — Я сказал — из дома не выходить! — отрезал шериф.       — Понял-понял, — нехотя протянул Майк, поднимаясь.       Оди тоже прожгла опекуна укоризненным взглядом:       — Я провожу.       И в этом Хоппер не решился возразить.       — Только быстро. Замёрзнешь.       На улице и вправду было холодно. Майк и Оди синхронно поёжились, выйдя на заснеженные ступеньки и вдохнув морозного воздуха. Девочка глубже укуталась в вязаную кофту, а Майк спрятал подбородок в вороте теплой синтепоновой куртки.       — Ну, пока.       Оди смотрела ему в глаза, и Майк всё никак не мог отпустить её руку… ***       Первый был тогда — почти год назад.       Поздним вечером в школьной столовой. Они ждали подмоги. Нервничали. И было совершенно непонятно, что делать дальше.       Минуты тянулись бесконечно. Казалось, эта ночь никогда не закончится. Оди явно устала после сеанса в бассейне, а потом случайно обронила, что целый день ничего не ела.       Друзья побежали добывать еду. Майк с Одиннадцать остались ненадолго одни.       Тогда Майк в очередной раз ощутил это чувство: тягу — сильную, словно созданную мощнейшим магнитом. Но если раньше он не очень понимал, что с ним, то теперь, после всего пережитого, уже знал: эта девочка нужна ему больше всех на свете.       Дастин и Лукас могли посмеиваться и даже ругаться, но какое ему было дело! Ведь они не догадывались… Не дано им было понять, что волшебство — то самое, в которое они так отчаянно верили, то, в которое играли днями напролет в подвале его дома — это всё и есть она, Оди. Маленькая хрупкая девочка с коротко бритыми волосами и взглядом глубже самой Изнанки.       Его персональное волшебство.       Эти мысли в очередной раз пролетели в голове Майка, когда он пытался объяснить Оди про грядущий школьный бал.       А потом он просто понял, что хочет сделать это. И сделал. Смазанно, чуть скользнув по сухим губам девочки. Но она все равно поняла. И — улыбнулась ему смущенно, но искренне.       Тогда Майк понял, что всё, что чувствовал — правильно. ***       Второй раз вышел романтичным и нежным. Совсем как в кино. Оди — неожиданно повзрослевшая, с отросшими, тщательно уложенными волосами, в стильном платье, без сомнения, была самой красивой девочкой на Снежном Балу.       Поцеловать её хотелось остро до головокружения. Майк снова узнал это чувство.       Прожив почти год в полном неведении об её судьбе, Майк до донышка осознал его в себе. Разобрал скрупулёзно, по косточкам. Даром, что времени было невыносимо много.       Он так долго ждал… И тоска внутри росла с каждым отсчитанным днём. Росла, захватывая его сердце так же неумолимо, как Истязатель Разума — волю Уилла Байерса.       «Оди, ответь. Это я, Майк. Оди! Одиннадцать…»       А хуже всего было то, что он остался один на один со своей тоской. Оказалось, что ему совсем не с кем поделиться.       Дастин и Лукас, хоть и печалились, но точно не горевали. И больше, наверное, переживали из-за самого Майка.       Уилл и вовсе не понимал, почему его лучший друг ходит словно в воду опущенный. Да и сам очень отдалился тогда ото всех, в том числе и от Майка.       Так вышло, что понять его могла только Оди. Но проклятая рация изо дня в день молчала…       Майк сильно изменился за то время. Всё пережитое как-то быстро заставило его повзрослеть. И вроде бы занимался теми же делами, что и до этого: учился в школе, играл с друзьями, но не было в нём больше детской безоблачной радости. Взгляд помрачнел и наполнился бесконечной грустью и ожиданием. Майк сам превратился в одно сплошное ожидание. Окружающие замечали в нём эти перемены и удивлялись.       Но только не сам Майк. Для него Оди оставалась волшебством — тем самым, в которое он верил всегда. Волшебство, которое с ним уже случилось. И разве можно было после этого оставаться прежним?       Возвращение Одиннадцать хоть и стало очередным чудом, но вполне умещалось в цельную картину всего, с ней связанного: Изнанкой, Демогоргоном, тайной лабораторией, сверхспособностями самой Оди. И чувствами Майка, конечно.       Поэтому второй тоже оказался чудом. Чудом, которое они с Оди заслужили. ***       Стоя на верхней ступеньке дома Хоппера, Оди зябко куталась в кофту и смотрела ему в глаза. А Майк никак не мог отпустить её руку.       То чувство снова вернулось. Хотя, чего там — оно никуда и не исчезало — вдруг разом признался он себе.       И потому снова это сделал.       Уверенно и быстро. Наклонился и, прежде чем Хоппер, наблюдавший за ними из дома, сообразил, что происходит, прижался губами к губам Оди. Майк успел услышать её удивленный вздох. Ощутил её мягкость и, несмотря на стужу, знакомый запах лета и солнца, который не спутал бы ни с каким другим. Так пахла его Оди.       Через секунду Хоппер уже шагнул вперёд с возмущенным рыком, и Майку пришлось отступить по ступенькам вниз.       — До завтра, Одиннадцать!       Её глаза вновь ему улыбались.       — До встречи, Майк.       Он крутил педали, до самого дома не чуя себя от счастья. Губы горели воспоминанием о поцелуе.       Пусть смазанный — зато тёплый и вкусный.       Уже третий.       И Майк Уилер наконец-то был уверен, что не последний.