Ядовитый

Он не слышал ничего, кроме своего дыхания. Оно наполняло подобие комнаты, проникало в самые отдалённые уголки этого убежища, обволакивало его, словно густая вязкая смола, закрывая все несовершенства тишины. Так проходил день за днём. День за днём Брат висел на кресте, истекая собственным ядом и слушая своё дыхание, сбивавшееся, когда по его подбородку стекали едкие струйки. На удивление всех нечистых (и редких очистившихся), Брат не гнил. Он истекал кровью, значит он был живым, но кровь не загрязнялась, как у простых нечистых, значит он был… другим. Не каждый был способен на такое, и потому перед ним часто склоняли колени в молитвах самые порочные и необузданные. Ему не нужны были их молитвы. Что значили чьи-то слова, обращённые к обычному человеку, в надежде, что он спасёт их от чего-то, поджидающего в будущем? Что значили эти их прозвища, придуманные для него: Мессия, Крещённый, Ядовитый? Никто не помогал ему, никто не пытался снять его с этого злосчастного креста. Почему? Они ведь поклонялись ему, клали к его ногам «грязные» дары, отдавали свои бесполезные жизни с его именем на губах… Хотя, нет. Они не знали его имени. Кто-то, однажды, назвал его Братом, и это глупое звание разнеслось по всем Осквернённым землям. Никто даже не удосужился узнать, а действительно ли его Мессию так зовут. Нечистые уже не признавали имён. Луна, Змей, Ангел… Только прозвище, рассказывающее о владельце буквально всё и выдающее его самые глубокие тайны. — Брат… Какой чудный голос. Чудеснее солнечного света, который он уже давно не видел, чудеснее всех слов, которые ему в спешке бросали нечистые воины, чудеснее, даже, его жалкой жизни лжемессии. — Сестра… Брат не протянул ей руку для приветствия. Яд мог пролиться на него от неаккуратного движения, а девушка, бросившись помогать ему, обожгла бы ядом своё прекрасное лицо. Он не видел его, но чувствовал, как губы на этом миловидном лике касаются его рук, успокаивая мятежный ум его. Как когда-то в туманном детстве. Она села напротив него и, обмокнув белоснежный платок в принесённой воде, стала вытирать натёкшую на тело Брата кровь. Мягко, осторожно, не пропуская ни одного места. Сестра была единственной, кого интересовала его жизнь. Она никогда не просила ничего взамен на свою помощь, никогда не покидала его, не выслушав накопившиеся за день мысли. Всегда радостная и осторожная девушка радовала его своим приходом, и Брат всегда с нетерпением ждал его, боясь, что она забудет про него. Но день за днём она приходила в это убогое жилище ради Брата и перевязывала его раны. Иногда, приносила скудную еду и кормила его, хоть оба и не видели в пище особого смысла. — Я вылью грязную воду, — ласково прошептала Сестра по привычке, успокаивая Брата, и, подняв глиняный кувшин, направилась к выходу. Аккуратно ступая босыми ногами по выжженной траве, она отошла подальше от убежища и вылила воду в цветущее болото. Сестра оглянулась на полусгнившую дыру, служившую входом в теперешний дом Брата, и недовольно поморщилась. — Когда ты уже умрёшь? — пробормотала она, поднимая с земли кувшин.