Грань десять

Видят все три луны, лежать под законным мужем не так плохо. Если бы, конечно, не его живот, некрасиво обросший жёсткими волосками и очень тяжёлый, не липкое дыхание то над ухом, то в пробор, напоминающее хрип старого мотора. И не ещё один человек, который всё это видит. Не показывается, но Шми очень хорошо понимает, что он рядом. От осознания этого ей ещё больше хочется, чтобы хаттов муж поскорее закончил и отвалился налево, утирая лоб. Всё не так плохо, думается ей и сейчас, по крайней мере, Ларсу не нужно никаких дикостей, даже ответа особого, главное – успеть подгадать, когда ему захочется поцеловать, и разомкнуть губы. Но на этот раз супруг замечает её отрешённость и хмурится, приподнимаясь над постелью. Луны очерчивают его силуэт, отбрасывают тени, искажая недоумение на лице до почти страшной гримасы. - Ты три дня подряд какая-то вялая, - левая рука Клигга пытается погладить её по плечу, но задевает ночное платье, лямка надавливает и трёт. – Что такое, больна? - Простите, - во имя небес, это худшее, что можно ответить мужу. – Я очень устала на посадках. - Опять «вы», - муж кривится по-настоящему. – Прекращай, слышишь? Десять лет как поженились, не хочу слышать этой жалостливой благодарности. Ты мне совершенно равна. Поэтому давай-ка не хмурься, не по-семейному. Он уже хочет наклониться назад, но замирает на полпути. В темноте видно, как локти дрожат, – ему неудобно так долго опираться, но других поз фермер не требует, спасибо и за это, - седеющие брови сходятся на переносице. - Или ты ещё на кого глаз положила? Прошлое припомнила? Шми мысленно увещевает себя, что с ним бесполезно объясняться, особенно в такие моменты. Ей уже давно не обидно от напоминаний о «прошлом», не досадно от его непроходимой упрямой глупости. Рассуждает Ларс так же, как и удовлетворяется, и там, и там её роль – фон, молчаливая принимающая сторона. В этот раз, в шаге от догадки, он не изменяет себе и фыркает: - Да на кого, в самом деле. Что я говорю. Очень кому-то тебя надо. Кивок, такой же безразличный, как всё от неё. Вывод Клигг делает самый независимый и, кажется, самый безопасный: - Тебе бы радоваться, что я тебя в жёны взял. Негоже всю жизнь без привязи, как потерянная банта… понимаешь же? - Понимаю. - Вот и хорошо, - он улыбается почти тепло. – И нечего лоб морщить. Поцелуй меня, да будем спать, завтра первый урожай снимать. Это значит, что она не досчитает, принимая, даже до ста. Ларс тихо, чтобы не нарушить ночного покоя, стонет, кончая, и почти сразу отключается, забросив руку поперёк её живота. Вовремя: Шми знает, что сейчас произойдёт, и лучше бы ему спать покрепче. Первые несколько раз после его поцелуев и неровных толчков хотелось отмыться, но вода на Татуине дорога, дешевле было бы кожу снять – потом привыкла. - Я нужна лучшему мужчине в Галактике, - Шми косится на тяжёлую руку и давит вздох, договаривая уже шёпотом, чтобы не разбудить. – А спать приходится с вами. Справа от постели становится прохладнее. Поворачиваться не хочется: встретиться взглядами сейчас будет выше её сил. - Пожалуйста, - холодное покалывание ощущается рядом с плечом, - одно твоё слово, и я задушу это существо. Или напугаю до смерти, ничего особенного придумывать не потребуется. - Нет, - Шми вытягивает завязку из волос: голове больно, завтра надо будет ослабить узел. – Никто не поверит, что это случайность. Будет суд, и кого обвинят в первую очередь? Квай-Гон молчит и не спешит с прикосновением – насколько оно может теперь считаться таковым. С каждым разом, воплощаясь в пространстве, он заново привыкает к мысли, что больше никогда не почувствует её тепла тактильно, только ментально. Ему не хватает, но, хатт подери, ей сейчас и этого будет много. - Почему ты каждый раз рядом? – ухмылка выходит горькой, но Шми наконец преодолевает себя и поворачивается, как можно бережнее откладывая мужнюю руку. – Я не смогла бы смотреть на… такое спокойно. - Он зарывался пару раз, будет и третий, похуже, мальчишка может не успеть на твой крик или принять сторону отца, - призрак пожимает плечами, оставляя в воздухе медленно тающий след. – А ещё сегодня у меня новости, которые определённо поднимут тебе настроение. Вот, пожалуйста, даже договорить не успел. Шми в самом деле улыбается, и не только от печальной радости, что они хотя бы так, с разных граней, видят друг друга сейчас, что ещё пару часов рядом не будет никого лишнего, никто не помешает разговору, не только от предвкушения новостей – мерцающее сияние в воздухе такое забавное. - У тебя помехи. - Даже после жизни, - Джинн так очаровательно изображает сердитость, что мир материальный окончательно перестаёт что-то значить, и они смеются вместе. Что, в конце-то концов, не так? Не все супруги любят друг друга, негласно души многих далеко за стенами родного дома, а физически изменить Ларсу просто невозможно. Тело, по которому Шми в самом деле скучает, давно обратилось в прах вместе с остатками её надежд. Тем не менее, любимый человек по-прежнему с ней. Она ещё помнит, как протирала глаза запыленными пальцами, впервые увидев призрак в ночной тишине – и ни секунды не испытывала страх. Муж начинает мерно храпеть. Шми садится на постели, оставляя ему всё одеяло, и слишком резко одёргивает подол. Ночь холодна, от присутствия Квай-Гона должно быть ещё холоднее, но она не ощущает никакого неудобства. - Садись ко мне. Джедай зависает над кроватью так, будто устроился у неё в ногах. Время назад им обоим нравилось просыпаться в таком положении и хотя бы пять минут не двигаться вообще – теперь, при всех условностях, у них на это целая ночь. - Позавчера ночью, помнишь, я не навестил тебя, - бледно-синяя прозрачная ладонь касается её волос, ведёт вниз, костяшки пальцев дотрагиваются до заалевшей щеки, - потому что накануне моё новое пространство подбросило мне занимательную загадку. Немного концентрации, и я обнаружил что-то вроде портала в ещё один мир, не пробоину или связующий коридор, а… - Я поняла, - Шми жмурится от приятной прохлады, стирающей усталость с кожи головы, и наклоняется вперёд. Как жаль, что он не удержит сейчас даже самый тонкий гребень! – Ты говорил, что не можешь менять своё местоположение на том уровне, верно? - До момента, когда мне хватило решимости прикоснуться к моей находке, я думал точно так же, - соглашается Джинн. Какого хатта ему теперь не позволено бережно прижимать её к груди, чувствуя, как легка для его былых сил эта женщина, как она ему доверяет, склоняя голову прямо к когда-то давно живому сердцу! – Это оказалось ошибкой, да благословит Сила моё умение рисковать в очередной раз. Мир, расположенный за завесой, открылся мне, смутно, частично, почти мельком, но всё же дал себя изучить. Мой путь на этой грани закончен, и возвратиться к нему или обнулить прожитое не получится, однако баланс Силы, которого мне удалось достичь сначала живым, затем будучи духом, со временем позволит мне переродиться и, возможно, пройти ещё одну дорогу. Вполне вероятно, что часть моих нынешних знаний останется или поможет принять судьбоносное решение – или погубит меня и вернёт сюда, на шаг от небытия. - Звучит очень интересно, - соглашается Скайуокер. – У твоего нахождения в том, новом мире есть срок или отправная дата? Почему ты не отправишься туда сейчас? Сила не готова к перемене локации? Несколько секунд Квай-Гон не отвечает ей. Луны подсвечивают призрачное тело, только в одном месте тьма будто поглощает свет – маленький, с ноготь большого пальца неровный чёрный круг на груди, ровно там, где когда-то было сердце. Шми хочет уже придумать другой вопрос, но джедай наконец отзывается. - Ты ведь ещё здесь. И добавляет, поднимая глаза: - Я даже не думал о возможностях, потому что мир без тебя у меня уже был. Ещё один мне ни к чему, лучше забвение. - Разве нефорсъюзерам дано оставаться между мирами и тем более посещать другие? Они не исчезают бесследно? – Шми впервые с прошлой ночи чувствует волнение; вчера, когда они попрощались, ей тоже было тревожно и захотелось плакать, только сон пришёл первым, будто тоннель к новому бесстрастному привычному дню. – Я всегда считала, что для меня может быть только одна грань. - Ты почти права, - она готова поклясться, что сейчас Квай-Гон будто берёт её пальцы в собственные ладони, и для этого не нужно смотреть вниз. – Простые разумные исчезнут навсегда. Такие, как он. Ларс всхрапывает, когда Джинн кивает в его сторону. - У меня было время обратиться к Живой Силе, - его обычно спокойный голос сейчас тоже кажется взволнованным. – Сверхматерия готова поощрить меня за былую и нынешнюю непоколебимую верность ей... и тебе. - То есть? – Шми уже не скрывает трепета: они определённо подошли к тому самому моменту. - Когда ты покинешь свой мир, у нас будет время воссоединиться и вместе оказаться в мире новом, - поясняет ей джедай. – Несколько мгновений, ты, может быть, не успеешь понять, что умерла. Мне осталось только понять, каковы условия: концентрация или полное расслабление, или, может быть, что-то ещё. Что-то, от чего и ты бы не отказалась, я думаю. Он вскидывает бровь и щурится, и Шми прекрасно знает, какая мысль пришла возлюбленному в голову. Несколько мгновений ей жарко, будто знойный пустынный ветер налетел, замёрзшие пальцы ног поджимаются сами собой, ночное платье ощущается лишним, но потом женщина как со стороны слышит собственный нервный смешок. - Призраки не занимаются любовью. - Не могу сказать, я не проверял, - подхватывает джедай, и они оба фыркают – громче, чем можно, но теперь им неважно. – В том мире, где мы проснёмся, я уверен, что мы сможем оказаться в нём вместе, у нас по крайней мере будет шанс прикоснуться друг к другу живыми. Я не знаю, встретим ли мы утро супругами, врагами или, может быть, соратниками – возможность повторить нас с тобой без прошлых ошибок будет. Особенно без моих, если речь об ошибках. - А как же… - Шми только на секунду задумывается, и печаль снова, царапаясь, пытается пробраться в душу. – Мы ведь оставим кое-кого справляться без нас. - Сын уже многое свершил без нас, - голос Джинна тоже невесел, - и я рассказывал тебе, ему трудно с такими помощниками, каких небеса ему выделили. Но жизнь взрослого человека трудно контролировать, особенно когда ты едва сохраняешь видимость. На другой грани, если мы всё сделаем правильно, у него тоже будет совсем другая жизнь. Я сделаю всё, чтобы судьба Эни не предполагала столько трудностей. Шми безмолвно кивает. Ей всё ещё нелегко понимать, что, скорее всего, всерьёз на предназначенные Эни испытания она повлиять уже не сможет. Сын давно стал совсем другим человеком – да, она чувствует без подтверждения, что юноша тоскует, ей самой невыносимо без него, но в этом мире небо распорядилось так. - Знаешь, у меня появилась отличная идея, - Квай-Гон, как обычно, улавливает перемены в настроении моментально и теперь намерен отвлечь её от неизбежной грусти и не дать щемящему чувству испортить встречу. – Если согласишься попробовать, проверим заодно мою недавнюю теорию. Шми наклоняет голову. О, с ним она молчит совсем по другой причине. - Завтра подыграй ему, - призрак замирает в сантиметре от её губ, приподнимает подбородок, касаясь собственными, Шми кажется, что она поцеловала пламя, и отстраняется. Скайуокер уже знает, что его силы на исходе, потому не просит продолжения. – Всего несколько мгновений, и ты будешь по-настоящему удивлена и, если всё получится, наконец довольна. В худшем случае посмеёмся. - Ты издеваешься? – женщина морщится от отвращения. – Нет, серьёзно, тебе нравится смотреть на меня с другим мужчиной? - Не с этим точно, - в его взгляде можно разглядеть хитринку, от которой накрывает смущение пополам с жаром. – Но сюрприз портить не буду. Не веришь ему – пожалуйста, мне от этого только легче. Поверь мне. Они как-то скомканно прощаются – Шми чувствует, что Квай-Гону всё труднее воплощать призрак, но когда он исчезает, оставляя только прохладу на несколько секунд, цель прожить ещё один день у неё уже есть, и сон приходит быстро. Дай Сила, в этот раз вновь ничего не приснится. Не надо ни реальности, ни сновидений, лишь бы не обрывалась связь.

***

Ларс никогда долго не возится – поцелует пару раз, сунет руку вниз, под ночное платье, и вне зависимости от состояния притирается, каждый раз охая с непонятным ей удивлением. Но в этот раз, старательно делая вид, что глаза зажмурены в предвкушении, Шми понимает, что пальцы мужа бережно гладят её по груди, по животу и ниже, не задерживаясь в курчавых тёмных волосках, – как он только понял, что выше бёдер ей неприятно? – ласково проводят между губ, что шею ожигает горячее дыхание, и она сама разводит бёдра, подаваясь навстречу прикосновению, когда слышит совершенно другой голос: - Ну, здравствуй. Шми неважно, что творится с её сознанием – она видит Джинна, довольного, как никогда раньше, а главное, совершенно живого, тёплого и огромного, призрак всю его стать будто не передаёт, и сама поднимает голову, жадно целуя в ответ. Пальцы зарываются в роскошные волосы, даже завязку задевают, женщина вжимает джедая в себя и нетерпеливо стонет, почти плачет ему в плечо: ей страшно, что морок вот-вот развеется. Она скучала по нему до ощутимой боли, теперь, наконец встретив вот такого, полного жизни и желания к ней, бессовестно хочет – и понимает, что её всё ещё нежат, покрывая поцелуями губы, виски и скулы, что он не торопится войти, только верными движениями распаляет, что каждое прикосновение к давно не знавшей истинного наслаждения плоти отзывается до кончиков пальцев… хатт подери, скорее же, сейчас ей и её удовольствию действительно тесно в пределах тела. Ещё несколько умоляющих стонов, кажется, ногти сильно царапнули ему спину – и Шми прикусывает губы, принимая наконец любимого человека, отдаваясь по-настоящему; сейчас она не в состоянии делать что-то сама, только бесконечно целовать и двигаться навстречу. Пожалуйста, пусть берёт, не только сейчас, не только её ещё, к несчастью, жизнеспособную оболочку, но всё, что будет необходимо, лишь бы навсегда остаться так, едиными и счастливыми. Шми не помнит, что обнимает его бёдра ногами, раскрываясь и позволяя проникнуть в себя максимально; не слышит собственной ругани на нескольких языках, хоть у неё сейчас и нет других слов; не чувствует ни вины перед тем, с кем должна быть сейчас, ни тоски по несбывшемуся, ни даже бессовестного холода ночи. На этой грани её почти нет, держит только тело, которому так хочется жить, ощущать, трепетать и плавиться, становясь единым целым с ещё одним. Зрение начинает отказывать, когда она снова выгибается вверх, позволяя сильной руке охватить её спину, перед глазами белеет, откуда-то изнутри поднимается давно забытое мягкое тепло. Она ещё может испытывать это. Одно осознание делает момент ещё чудеснее – и, чтоб его, нет, не момент, время теряется, когда она изо всех сил закусывает краешек языка: с него рвётся в ночную тишину чужое имя.

***

Шокированный её податливостью муж долго не засыпает, посылает дроида за водой, пытается говорить, прикасаться, но от того, насколько иначе трогают его руки, Шми снова хочет выбраться из кожи вон. Мыслями она далеко-далеко отсюда, от постели, которую придётся чистить, от дома в песке под чёрным глухим небом, от всего Татуина, от целого мира, но в комнате пахнет, удивительно, как Клигг ещё не ощутил, чужой кровью, чужим потом, чужим довольством, и только это удерживает её от мгновенного разъединения с сознанием. По-настоящему, едва ощутимо и обжигающе холодно, Шми обнимают только когда она отходит к крошечному окну. Женщина оборачивается и чуть не плачет: Квай-Гон снова неосязаем, ни охватить руками, ни тем более поцеловать. Но, слава небесам, он улыбается. - Это было тяжело, - признаётся джедай, - но кто ленив с тобою, особенно такой, как сегодня, заслужил только собственную руку. Шми хочется сказать, что она хотела бы каждую секунду знать его именно таким, спокойным внешне, но бесконечно страстным по сути своей, каждый раз легко сбрасывающим мантию обмана от её прикосновения или взгляда. Но ещё сегодня утром, когда они добирались до посадок, ей не давало покоя всё сказанное накануне. Чёткий вопрос родился в голове только сейчас. - Скажи мне лучше, единственный и неповторимый, - обычно она смеётся, выражаясь так, но сейчас не до смеха, ноги ещё дрожат, - сколько тебе нужно времени, чтобы понять, что ты готов сделать шаг в бездну? - Я там, - не понимает Квай-Гон. Нет, сейчас нужно ещё понятнее: он в самом деле отдал слишком много энергии. - Новый мир подобен пропасти, - Шми смотрит куда-то в сторону горизонта, недавно растворившего последние алые отблески, - ведь мы не знаем, как он примет нас, просто бросаемся, закрыв глаза, в подобие невесомости. Сколько должно пройти нашего, татуинского времени, прежде чем ты будешь уверен в этом мире и наших силах окончательно? - Все дни, что отведены тебе, вот то время, - сейчас голос Джинна так безмятежен, будто они уже достигли своей цели, к которой на самом-то деле и подступа пока не видно. – Я полностью контролирую себя в своём измерении, и как только ты… Джедай замолкает. Ну вот, до него дошло. Прохлада вокруг них превращается в звенящий холод. - Нет, - Квай-Гон намерен был, она знает, сказать это твёрдо, но получается просьба. – Только не так. Нет худшего последнего ощущения, чем ужас или безрассудство. Смерть после них страшна, этот страх будет преследовать тебя и за гранью. - А что чувствовал ты? – Шми отводит взгляд. Что он, в самом деле, ей духу не хватит сократить расстояние между ними таким образом. В другом мире, может быть, она научилась бы относиться к жизни более цинично, но сейчас ей жалко, по крайней мере, свою. - Не уводи разговор в сторону, пожалуйста, - он точно очень недоволен, но старается не показывать этого слишком явственно. – Я помню отчаяние, нескончаемое гнетущее отчаяние последних секунд своей жизни. Неприятный опыт, врагу не пожелаешь. - Может быть, - Шми чувствует, что сама больше не может говорить о пугающих вещах, и всё же меняет тему, - в новой реальности мы сумеем примириться с врагами? Или заведём новых, кто знает… тебе интересно? - Не так интересно, как твоё благополучие на новом месте, - заверяет её джедай. – Я знаю вашу, Скайуокеров, породу, особенно убеждаюсь в этом, когда наблюдаю за сыном, поэтому могу только просить: не причиняй себе вред. Пока ты жива, я могу являться сюда. Вероятно, предсмертное состояние, из которого тебя смогут вывести, навсегда нас разлучит. - Как бы я хотела увидеть его, - Скайуокер смотрит теперь неотрывно в песок, которым усыпан внутренний дворик. – Рассказать ему наконец правду, заверить, что он не один… - Он останется один, - неохотно возражает призрак, - что бы мы ни сделали, это произойдёт. Попробуем просто в него поверить, хорошо? Сияние за спиной блекнет, Шми резко оборачивается – живого Джинна она наверняка бы сильно толкнула. Но джедай вдруг прикрывает глаза и произносит: - Десять. - Прости? - Запомни число, - он выглядит сосредоточенным, и Шми больше не произносит ничего, боясь упустить какую-нибудь по-настоящему значимую деталь. – Число десять направит нас, когда мы окажемся между мирами. Постарайся унести его с собой на новую грань, прошу. Забудь всё, всех, каждый миг своей прежней жизни, только оставь себе это число. Понимаешь меня? - Если подумать, - Шми про себя повторяет заветное число несколько раз, будто вытравливая его на камне, - десятка и на этой грани была нашим символом пару раз. - Это не будет иметь значения, - призрак снова блекнет, возвращаясь всё менее и менее различимым. – Всё начнётся с нуля. Я не знаю, что Сила имеет в виду, но… Он не договаривает, только бросает ободряющий взгляд и медленно растворяется в воздухе. Но Шми больше не страшно: она чувствует, что это лишь временная разлука.

***

Следующим же вечером, когда они с Оуэном добираются до далёкого родника в потайном ущелье, Скайуокер впервые убеждается в словах своего ночного гостя. Десять ровных и гладких камней одного размера лежат прямо под тонкой струёй, чистые, не покрытые ни плесенью, ни редкой растительностью. Пасынок наполняет контейнеры, что-то спрашивает, но Шми не слушает: она ищет меж скал знакомое синеватое свечение. Пока его не видно – не время, и женщина присматривается к платформе, надеясь найти знак там. Контейнеров оказывается одиннадцать, девять с водой, один наполняется, один ждёт очереди. Выбрав самый лёгкий, – во имя небес, хоть что-то лёгкое! – подчиняясь наитию, Шми оставляет его за осколком породы так, чтобы Оуэну не было видно. Осталось дождаться, пока они выйдут, следующая подсказка придёт сама. Что она творит! Оуэн не замечает, что мачеха переигрывает, сожалея уже у лэндспидера о забытой посудине, но сперва предлагает им идти вместе – темнеет, ему страшно оставлять Шми ждать его снаружи. На мгновение сердце отзывается нежностью к этому юноше, никогда не грубому, в каждой просьбе отзывчивому, Скайуокер уже готова согласиться, и вдруг вспоминает, что до встречи с нею Клигг не развёлся, а именно овдовел. Повторить судьбу его первой жены, каких бы тонкостей в этой судьбе не было? Упаси небеса! Она дожидается, пока парень исчезнет в ущельях, и подставляет лицо вечернему ветру. Не проходит и пары минут, как издалека доносятся знакомые повизгивания, хрип и мычание бант, затем и выстрел. Только бы Оуэн не вернулся! Шаг, ещё шаг в сторону звуков. Шми никогда в жизни не поступила бы так. Третий, четвёртый. Какое безрассудство, зачем? Чего ради?! Пять, шесть, семь, восемь. Этот мир ещё согласен давать ей пристанище. Вот несчастье, самой Шми его милость больше ни к чему. Девять. Она не хочет делать этого, но всё же оборачивается. Оуэна нет, но возле катера собирается знакомое ей холодное свечение. Он обязательно попытается остановить. Нельзя. Твари принюхиваются к воздуху. Наверняка они уже её почуяли. Стараясь не давать рукам дрожать, Скайуокер кладёт бластер на песок позади себя. Десять.

***

Лгать себе не получается: ей всё ещё невыносимо больно и страшно и на второй, и на пятый, и на восьмой день. Теперь утро и полночь поменялись местами: на рассвете тускены уходят охотиться, и тогда можно попытаться забыться сном, по вечерам по несколько существ наносят ей новые раны. Иногда не получается потерять сознание – выдернут, тем более обратиться к ним – песчанники никогда не слушают свою дичь. Но даже невыносимая боль всего тела не терзает сильнее душевной. Джинн больше не является. Ни разу с последней ночи на свободе Шми не видела призрак. Она пытается утешить себя какими-то неосознаваемыми надеждами и держится из последних сил, когда один из дикарей разрезает с оглушающим визгом кожу на её щеках и подбородке. Нож касается века, но тускен бросает его и покидает шатёр. Скайуокер вдруг задумывается, зачем песчанникам вообще её кровь – удалось выцепить взглядом, как крохотный сосуд, наполненный алым, унесли наружу. Ночь наступает, теперь холода нет, в центральном жилище племени всегда горит огонь. Но даже сквозь его марево, кровавую соль на языке и полузабытье Шми понимает вдруг, что верёвки перестали натирать кисти, что кто-то обнимает её, говорит с ней, пытается привести в чувство. Кто-то тёплый и живой. Шми смотрит перед собою, пытаясь различить в темноте хоть что-то, и узнаёт взгляд. Такой же серо-синий, такой же встревоженный, но ещё не усталый, светлый и полный слёз. Пальцы касаются стриженных ёжиком волос, задевают кожу шеи и грубую ткань туники. - Эни. Она могла не смотреть, только прикасаться, и всё равно узнала бы его. Так вырос, наверняка похорошел – её глаза застилают пот и кровь, не разобрать. Сын, кажется, плачет. Милый мальчик, тебе тоже нужен совершенно другой мир. Шми знает, что сейчас потеряется в пространстве, может быть, навсегда, и хочет всё-всё рассказать ему, но слышит растерянный голос, чувствует, как дрожат руки. Эни не нужно ничего знать, чтобы двигаться дальше. Кроме одного. - Я люблю тебя, - мать неосознанно гладит его по щеке, надеясь, что Энакин слышит. – Я люблю. «Возможно, если тебя выдернут из объятий смерти»… Она позволяет себе оборвать фразу. Милый, тебе будет лучше обмануться.

***

Десять дней Квай-Гон не в состоянии не только воплотиться – просто собрать мысли в стройный ряд. Всплеск жизненной силы едва не застаёт его врасплох, всё происходит почти само по себе. Джинн обнаруживает себя около тускенского лагеря, замечает спидер, оставленный за скалой, и сына на нём. Им не помешал бы разговор, только времени осталось совсем мало. Джедай прячется, ожидая, пока юноша появится вновь, и сперва растерянно, затем с нарастающей паникой наблюдает, как Энакин находит жилой шатёр. Хатт подери, он сам передушил бы этих тварей – или перерезал, будь в состоянии держать сейбер. Но в ловушку они попались вдвоём: Шми перестало хватать сил на себя саму, а без её негласной поддержки поддерживать облик, хоть немного напоминающий его прежнего, Квай-Гон мог только с огромным трудом. Сейчас он боится только, что ошибся и по отвратительной случайности вот-вот погубит их обоих, если прилив сил станет минутой здравия перед последним рубежом. За сына бесконечно больно. Его душа разрывается на мелкие кусочки с каждой срезанной головой, с каждым пронзённым телом, и отец пытается воззвать к нему, не понимая, крик у него выходит или неразличимый шёпот. Энакин не слышит его. Остановить гнев юноши и одновременно успеть к ускользающей от него навсегда Шми не получится, время не позволит. Будь у джедая лёгкие, он наверняка вздохнул бы.

***

Шми не подаёт признаков жизни, любой тускен посчитает её мёртвой, если зайдёт сюда – но не зайдёт никто, ночь станет для жителей песков роковой. Тем не менее, Квай-Гон знает, что, коснувшись руки женщины, ещё не ощутит холода. - Слышишь? Впервые в жизни они оба не говорят как все живые. Шми на краю небытия, и её страха совсем не ощущается. - У нас только одна попытка. Ты всё помнишь? – очень давно Джинн не был так спокоен. Куда только исчезла его недавняя тревога? Теперь вариантов два: выйдет или нет, суждено пройти на новую грань или навсегда оставить друг друга и раствориться. Раньше он очень не хотел последнего – пока не понял, кто ещё держит его в полуживых. Ей бы хотелось ответить что-то возвышенное или, наоборот, трогательное - всю жизнь казалось, что последние слова должны быть именно такими. Но сил остаётся совсем немного. Шми чувствует пустоту каждой клеткой тела и вдруг улыбается: это совсем не больно, не страшно. Нужное слово само приходит в угасающее сознание: - Лови. Она никогда не знала, что до осознанного форсъюзинга в её крови не хватало совсем немного несчастных частиц. Вероятно, не хватит и в новом мире, но оказывается достаточно, чтобы Квай-Гон не почувствовал пустоты, касаясь приоткрытых век и навсегда закрывая их. По крайней мере, здесь. Невозможно описать то, что происходит с ним, когда забвение затягивает обоих, но бывший храмовник очень явственно чувствует, что его энергетический поток в общем водовороте не одинок. Рядом, вплотную – ещё один.

***

Всего долю секунды Шми помнит, что тело вроде бы должно болеть, ещё миг – что вокруг только что пахло кровью и песком. Сейчас ей совершенно легко, мягко и удобно, и запах просто невообразимый, свежий и немного пряный. Скайуокер открывает глаза. В сознании лишь секунду мутно, но, увидев себя в зеркале напротив постели, Шми окончательно приходит в себя. Её мозгу, туловищу, конечностям пятнадцать лет по-эосински*, на шее нет никакого шрама, – почему я подумала про шрам? – поясница и спина не ноют – а такое было? – под окном шумят деревья, а ещё чуть дальше… Она выглядывает в окно и безмятежно улыбается. Конечно, как и каждое утро, Шми Скайуокер будят лес и море горячо любимой родины**. Непонятный порыв заставляет её забрать волосы в кривой пучок, натянуть домашнее платье и рвануть по лестнице вниз. Мама варит первые бенториа в густом сиропе и что-то мурлычет под нос. Сердце отчего-то сжимается, девушка вмиг оказывается возле госпожи Скайуокер и крепко её обнимает. - Доброе утро, - мама заводит руку назад, помешивая варенье, и прижимает её к себе. – Садись за стол, подожди, не хочу, чтобы выкипело… Шми не успевает даже обернуться к столу. Снаружи раздаётся: -…я ещё раз тебе говорю, Танагриэль: приглашение от этого человека дорогого стоит! Да, сереннианец. Да, из знати. Клянусь тебе своей службой, криффов Терер*** там хоть и не единственный с придурью, но этому-то господину можно доверять! На пороге появляется отец, румяный от утренней росы и ужасно непричёсанный. - И неужели нам помешает протекция, - Скайуокер пожимает плечами. – Мы с ним вечные взаимодолжники. Да. А как? Дружбой это не назовёшь. Но от такого приятельства не отказываются. Не хочешь лететь со мною, так я возьму черноглазку. Что скажешь, дочка, полетишь со мной на торжественный приём или тоже отмахнёшься? Быть может, заведёшь полезные знакомства! - Прямо вот так и полетит, - мама смеётся, и Шми сама улыбается нехитрому наряду и растрёпанным волосам. – Ей только через пять-десять лет заводить полезные знакомства! Шми хочет поддержать мамин тон, но замолкает. Что-то отзывается в её сознании, когда Танагриэль упоминает два числа. Девушка осторожно, будто у неё закружилась голова, огибает стол и выглядывает наружу. Да, это её дом, её сад, её родная земля, всё знакомо как десять пальцев. Но именно сейчас, мгновение назад произошло что-то совершенно чужеродное и для Эоса, и для всей её сути. Пальцы касаются гранатовой ветки, свесившейся над окном в кухню. Под руку попадает соцветие, Шми сама не понимает, зачем начинает считать цветки. Гранатов должно будет родиться ровно десять. Мать с отцом замолчали и, кажется, смотрят на неё с некоторым недоумением. Юная Скайуокер собирается с мыслями и замечает, не поворачиваясь: - Знакомства, может быть, мне заводить рано, но вырваться с планеты на пару часов не откажусь. - Видишь! – отец выдыхает с облегчением. – Она растёт, дорогая. Однажды мы не удержим малышку на нашей земле… Как трудно это признать. Шми всё не отпускает гранатовую ветвь, перебирает листья и сама себе удивляется. Ещё вчера молодая эосинка и не подумала бы сопровождать отца в Центральные Миры: ни война, ни политика не интересовали её, девушке хотелось только мира в родном уголке. Подумать только, что за внезапное и такое рьяное желание покинуть Эос! Впрочем, она ещё – уже – не знает, что грань, отмеченная числом десять, успела удивить не только её. Ровно десять часов назад на далёком Корусканте ещё один человек проснулся с мыслью всё-таки прислушаться к предложению настойчивого учителя. До пробуждения он был несколько месяцев твёрдо уверен: при всём уважении к мастеру оставлять Храм и занимать непривычную должность слишком опрометчиво даже для него. Что-то стремительно меняется в целом мире…