Нить

Август, 991 год (Бьёрну 16 лет)

      Сидя на носу длинного корабля, Бьёрн был увлечен единственным доступным ему занятием, которое мало-мальски отгоняло скуку, помогало не сойти сума. Орудуя ножом по куску дерева, он пытался вырезать из него фигурку воина. На короткие моменты он отвлекался, чтобы поглядеть по сторонам, все же он сторожил этот корабль, но не видя вокруг ничего перетягивающего внимания, возвращался к работе. Неопытный он допускал множество ошибок и в поспешных попытках все исправить лишь усугублял их. От этого Бьёрн недовольно кряхтел, откладывал нож и кусок дерева, вытаскивал свежие занозы из пальцев, и вновь охваченный чувством "ничего не деланья" возвращался к своему развлечению.       «И как у старика это выходило так ловко?»       Четвертый день корабль бился о причал Скартаборга, прибыв сюда в качестве сопровождения одного торгового суденышки. Нынче время было неспокойным, и в прибрежных районах участились случаи их грабежей, и как же повезло тому купцу, что нашлись те, кто готов был ему помочь в столь опасное время. «Как же повезло.» Бьёрн скривил губы, не на это он рассчитывал, прибыв в ту датскую деревушку год назад.       Тем временем люди на причале неожиданно оживились, засновали рабочие-крестьяне, загрохотали по деревянным помостам пустые телеги, все указывало на то, что люди собрались кого-то встречать.       Появившееся движение не было естественным для этой части раскинувшегося на многие метры причала, а от того привлекло внимание молодого датчанина. Он отвлекся от своего занятия. Убрав нож в сумку на поясе, и оставив фигурку в руке, он вскарабкался на форштевень, и его взгляд устремился далеко-далеко к горизонту.       Там еле-еле виднелись три корабельных паруса. «Слишком маленькие — значит рыбацкие» — сообразил юноша. Освещенные заходящим солнцем они направлялись к берегу в сопровождении огромной тучи назойливых чаек.       «Но почему они плывут сюда?»       О деревянный причал ударилась корма первого судна, наполнив воздух удушающим запахом рыбы. Прибывшие рыбаки без промедлений начали разгружать свой улов, одновременно стараясь отогнать чаек и теснящихся людей, поминая и тех и других бранными словами, уже не разбирая, кто доставляет им больше неудобства.       На плечо Бьёрна опустилась тяжелая рука. Вздрогнув от неожиданности, юноша обернулся, и на долю секунды его ослепило красное зарево солнца.       Позади него стоял Ятмунд, его товарищ и сменщик. Он был жилистым воином тридцати пяти лет от роду. Все в его внешности говорило о множестве лет, проведенных в море. Жесткие и толстые волосы в его бороде неухоженно топорщились, как солома, из-за чего его прозвали "Моржовый ус", а копну спутанных светлых волос он предпочитал прятать под шерстяной шапочкой. И сейчас он был в ней. Несмотря на свое массивное тело, двигался он, подобно летящей стреле, быстро и тихо. Был он так же очень умен и всегда помогал советом капитану и любому из товарищей, к которым относился так, будто те ему братья родные. Тем самым он и сыскал большое уважение среди людей, которые его окружали. С собой он притащил огромный промасленный мешок, чье содержимое оставалось неизвестным. Но, что бы там не оказалось, главное, что с этим Ятмунд был готов просидеть здесь всю ночь не смыкая глаз.       — Ступай, отдохни, — сказал он, — завтра отправляемся.       Бьёрн кротко кивнул, и в последний раз его взгляд пробежал по борту от штевня до штевня. Пустой и беззвучный драккар сейчас показался ему еще пустее и беззвучнее, будто в это же мгновение исчезло что-то важное. Пропало! Украли! Не доглядел!       Но, нет, все было на своем месте, иначе Ятмунд бы приметил и не отпустил так просто.       Теперь Бьёрн посмотрел на сжимаемую в руке фигурку. В ней он не мог узнать представляемого воина, если только не изрубленного до неузнаваимости врагами - самим юношей. Все же быть сторожевым псом у него получалось в разы лучше, чем владел ножом для резьбы по дереву. Разочарованно вздохнув, он перебросил кусочек дерева через корму в воду, убеждая себя, что в следующий раз обязательно получится.       Бьёрн сошел с корабля и направился прочь с причала, просачиваясь сквозь собравшуюся толпу из желающих купить свежей рыбы и ловя их недовольные взгляды и выкрики.       Город встретил его окрашенными в огненно-алый цвет соломенными крышами и мельтешащими туда-сюда людьми. Окружение само собой вырисовывало в голове охваченное пламенем поселение и паникующих, не знающих куда деться жителей. Недовольно закатив глаза от ощущения, что он сам является частью беспокойной толпы, Бьёрн быстрым шагом преодолел торговую площадь. Основанный Торгильсом «Заячьей губой» город раскинулся вдоль побережья Северного моря к югу от возвышающегося скалистого мыса и за тридцать четыре года стал одним из самых больших портовых поселений датских земель Нортумбрии. И чем больше становился город, тем больше становилось врагов у его владельца. Впрочем, политические интриги вокруг города благочестивых христиан не беспокоили юного воина. Однако факт того, что переселившиеся на Британские острова земляки отвергли старых Богов и уверовали в какого-то там Христа, тревожили ум датчанина. Неужели вера англосаксов настолько сильнее их?       Вырвавшись на окраину, он наконец почувствовал свободу от всякого наваждения и нерадостных мыслей. Но не взирая на это, в нем скреблось желание, как можно скорее покинуть это пропащее место, отплыть и вернуться сюда разве что с армией.       Бьёрн ступил в лагерь, где десяток палаток стояли кругом, образуя большое белое пятно посреди зеленеющего поля. Время было еще недостаточно поздним, и большая часть палаток пустовала. Многие из их обитателей столпились в одном месте, став единственным и оттого привлекающим особое внимание источником шума.       Посреди толпы сидели двое: Ангантюр — товарищ Бьёрна, и Ёрмунрек — местный, еще каким-то чудом сохранивший веру в старых богов, грозно поглядывая друг на друга.       Этот старик впервые наведался к ним прямо в день прибытия и быстро стал завсегдатаем. На вид он разменял шестой десяток, если не больше. Хорошо сложенный для своего возраста, он имел худое морщинистое лицо, теснившееся между расчесанными на бока седыми волосами. Борода, такая же седая, выглядела как пух одуванчика. Он носил пожелтевшую рубаху с большим количеством заплаток, явно намекающую, что на одежду он серебра не тратит. И этот старик был силен в любом виде тафла, потому довольно быстро запустил свою руку в карманы практически каждого члена команды. Большинство отреклось от игр против него, задаваясь вопросом, почему капитан не остановит творившийся балаган, но были и те, кто не теряли надежду отыграться. Последним таким был Ангантюр. Два дня назад каким-то неведомым образом он смог отыграть у старика большую часть ставок, чем привлек к себе всеобщее внимание. И не только со стороны команды. Многие назвали это чудом и милостью богов, просили его больше не играть против этого старика, но Ангантюр не был бы собой, если бы не пошел на риск.       — Ставлю «голову» Эдварда!       Эти слова вызвали бурную реакцию у собравшихся. Такая «голова» — редкость. Монеты с ней прятались разве что в сундуках зажиточных лордов, по рукам не ходили вовсе.       Бьёрн не без интереса прошел мимо образовавшейся толпы прямиком к котелку с горячим рагу. Тот оказался доверху полон, означав, что люди были настолько увлечены игрой, что попросту забыли о голоде.       Положив себе порцию, Бьёрн уселся в стороне, наблюдая оттуда за взолнованной толпой. Игра продолжалась.       Неожиданной компанией его ужина стали разъяренные крики Ангантюра. Тот выскользнул из толпы и начал носиться из стороны в сторону, выкрикивая угрозы старику и наблюдателям, готовый вот-вот схватиться за меч. Он проиграл абсолютно все, что имел, оставаясь большим должником перед людьми, которые дали ему серебра на отыгрыш. Ангантюра повалили на землю и скрутили, чтобы он в своем чрезмерном возбуждении не натворил глупостей. Никому не нужны были проблемы с местными, особенно за ночь до отплытия. Но тот, чуть не плача, сопротивлялся, требовал его отпустить, называя всех, кто держал его, проклятыми глупцами. Сигфус, наблюдающий до этого за всем со стороны, подобрался к своему другу и начал ему что-то говорить, сопровождая свои слова отрезвляющими оплеухами. К всеобщему спокойствию, Ангантюр таки нашел в себе силы успокоиться. Сигфус попросил, чтобы его отпустили, а затем увел за пределы обзора Бьёрна. Толпа тоже не осталась на месте, а быстро разбрелась по лагерю, настало время для ужина.       — Не возражаешь? — неожиданно перед юношей возник Ёрмунрек.       — У меня нет серебра для ставки, да и в тафлкаст я играю паршиво.       Ёрмурек взмахнул рукой и рассмеялся.       — Нет, я здесь вовсе не для того, чтобы играть, — он сел возле Бьёрна. — Сначала я думал, что мне показалось, но теперь я уверен, что узнал этот меч, кхм, точнее его эфес. Славная работа, дорогая. Ее сделал… — он почесал затылок. — Прости, никак не думал, что забуду имя, но я точно помню для кого он предназначался. Для Хьяльма, моего старого друга!       Бьёрн моргнул. Он покосился на свой меч, в желании убедиться, что старик точно говорит о нем, и это вовсе не глупое совпадение. Все же ранее он не замечал какой-то заинтересованности в мече со стороны неизвестного ему старика.       — Да, тогда меч был длиннее, «от плеча до кончиков пальцев». Давно это было. Откуда он у тебя?       — Вы знали Хьяльма?       Получив не тот ответ, который ожидал, Ёрмунрек слегка замялся, прежде чем снова взмахнуть рукой и ответить:       — Ну разумеется! В былые дни он был мне как брат, и, готов поклясться, с этим мечом он никогда не расставался. Кто ты ему? Внук? — Ёрмунрек изменился в лице, будто сам удивился своему вопросу, но без запинки продолжил. — У Хьяльма была чудесная дочь. Ты случайно не ее сын?       Бьёрн поджал губы. Старик Хьяльм никогда не рассказывал ему о своей семье, всячески избегая личные темы. Да и на голубоглазого блондина мальчишка не был похож, чтобы во внуки годиться.       — Я-я был отдан ему в воспитанники. И, сколько помню, жил он возле нашей деревни отшельником…       — В ваш...? Как? Отшельником? — собеседник сделался пораженным. — Совсем на него не похоже. И никаких вестей о семье?       Бьёрн покачал головой, сам не зная, что и думать.       — И как он там? В этом своем отшельничестве?       Бьёрн опустил взгляд и тихо произнес:       — Он умер.       Даже не видя собеседника, юноше показалось, что тот застыл. Он не издавал лишних звуков, не шевелился, практически не дышал, и когда Бьёрн посмотрел на него, то увидел совершенно потерянного человека. Глаза того были пустыми, а рот был слегка приоткрыт. Он просидел так с минуту, после чего неуверенно сглотнул.       — Вот как… Так странно. И чего я так удивляюсь? Мы уж давно не молоды, а старость даже Тор не одолел. Куда нам-то? — он помолчал, почесывая затылок, а затем спросил: — А обо мне? Он не рассказывал обо мне?       Бьёрн вновь покачал головой.       — Думаю, я бы вас обязательно вспомнил. Он мало мне рассказывал о своем прошлом.       Ёрмунрек хмыкнул.       — Тогда… А что, если я расскажу тебе? Уж это я помню намного лучше, чем имя старого кузнеца.       Бьёрн всем телом подался вперед и уставился широко раскрытыми глазами в старика:       — А можете?       — Конечно!

***

      Бьёрн шел по пути, который описал ему старик, убеждая себя, что вовсе не тратит время попусту. Бессонница все равно не позволит ему сегодня сомкнуть глаза, а подогретый интерес уже выгнал его из постели. Он ничего не теряет от этого похода за правдой о своем втором отце и дом старика успеет покинуть еще до рассвета, так что команда даже не заметит, что его нет.       Небо было чистым, и луна в компании ярких звезд далеко освещала раскинувшиеся под ней английские земли. Было тихо. Безветренно. Погода специально для ночной прогулки.       «У большого камня налево». Следуя указаниям, Бьёрн неожиданно для себя оказался меж двух загонов, в которых вовсю спали коровы и овцы. Кем вообще был этот Ёрмунрек? Юноша знал его только как азартного игрока, но это же не его основное ремесло. Верно? Может он местный владелец скотоводческой фермы? Но какой фермер станет так бедно одеваться?       «По дороге до большого дома. Затем направо. И иди пока не упрешься в дверь».       Когда загоны кончились, Бьёрн оказался посреди чьего-то двора. Перед ним действительно раскинулся большой дом с широким двором, и, повернув направо, он тут же столкнулся бы носом с дверю, будь она с него размером.       Дом был маленький, явно нехозяйский. Может Ёрмунрек родственник хозяина? Или же наемный работник?       Бьёрн шумно выдохнул и постучал. Приоткрыв дверь, он услышал, как из глубины его встречает голос:       — А! Это же ты… воспитанник Хьяльма, да?       — Я — Бьёрн.       — Не стой на пороге, Бьёрн. Проходи!       Помещение было тесным и душным. Окон не было вовсе. У входа препятствием стояли бочки, лежали туго набитые мешки. Преодолев их, Бьёрн уперся прямо в очаг. Справа от него стоял небольшой стол, над которым висел большой дорогоукашенный круглый щит, слева была убранная постель. Старик и правда не спал все это время.       — Ты тогда сказал… — мужчина запнулся.       Бьёрн, не зная куда себя деть в столь тесном пространстве, удивленно глянул на хозяина дома. Что он сказал?       — … а, точно, «паршиво играю в тафлкаст». Никогда не говори возможному противнику о своих способностях, иначе однажды он использует это против тебя.       — Х-хорошо, — устало ответил молодой воин, понимая, что его ждет еще множество нравоучений в эту ночь.       Ёрмунрек отодвинул табурет, приглашая Бьёрна сесть за стол, и тут же спросил:       — Откуда ты?       Бьёрн тяжело выдохнул. Конечно, ему стоило ожидать этот вопрос, однако казалось страным, что тот не прозвучал раньше. Он пробрался к своему месту и уселся на самый, как ему показалось, жесткий табурет из всех тех, на которых ему доводилось сидеть.       — Фюн, — невдаваясь в подробности бросил он.       Старик удивленно моргнул.       — Признаться, глядя на тебя, я уж решил, что старика Хьяльма занесло намного дальше родных земель.       Бьёрн пристально посмотрел на Ёрмунрека, тень обиды блеснула в его взгляде.       — Я — датчанин.       — Как знаешь, парень. — Ёрмунрек развел руки в разные стороны, затем он оглядел пустые котлы, сложенные рядом с очагом, и произнес: — Ох, прости, горячей еды не осталось. Но есть скир, будешь?       — Нет, спасибо, — отказался Бьёрн, намереваясь провести ночь с трезвой головой.       Он вновь окинул взглядом комнату, но та была слишком маленькой, чтобы спрятать в себе детали, какие он бы не приметил с самого начала.       — Тесновато, да? — усмехнулся старик. — Это я еще соседа прогнал, чтобы стол было куда поставить. Не понимаю, как в таком помещении могут ужиться сразу два работника фермы.       — Вы работаете здесь?       — Ага, — не скрывая недовольства, буркнул старик. — Но этот дом мой, я его у хозяина выкупил.       Бьёрн опешил. Он, конечно, предполагал, что старик может оказаться скотоводом, но он столько времени проводил в их лагере, что у него бы попросту не осталось времени на свои обязанности.       Ёрмунрек недовольно фыркнул. Слишком быстро наступила тишина. А ему еще столько всего успеть рассказать нужно! Неужели юношу так сильно волнует столь глупый вопрос?       — Мой друг, — старик поправил себя, — владелец этого хозяйства — мясник. Он позволил мне жить здесь за часть серебра, которую я выигрываю средь таких приезжих, как вы. Благодаря им ему больше не нужно содержать семьи своих работников на своей земле. Если ему нужна помощь, он может просто пойти и нанять кого-то в городе.       Ёрмунрек поднял кружку и без здравицы сделал первый глоток, после чего подлил еще порцию из кувшина. Ночь обещает быть длинной, и он собирался поразвязать себе язык.       — Тогда почему вы живете здесь? С вашим талантом вы могли бы купить себе собственную ферму.       Ёрмунрек отставил кружку, сложил руки перед собой и надолго задумался.       — Талант, да? То, что я хочу сказать, прозвучит, как бредни, но побеждать я могу не только в тафлкаст или хнефатафл. Я воин, — голос Ёрмунрека звучал сухо. — Был им когда-то. Я не покупал фермы, я их грабил и сжигал. По давней глупости я сам запер себя здесь. И незаметно стал тем, кем себя никогда и представить не мог. Стариком. И все же умереть я хочу не простым фермером, страдающим в полном одиночестве, будучи прикованным к постели, а как подобает воину. С мечом в руках на поле боя! Да вот только посмотри на меня. Какой уважающий себя командир меня примет к себе? Зачем ему лишний голодный рот, в котором он не видит никакого толку?       Бьёрн моргнул. Неожиданное признание, вызвало у него удивление, сменившееся жалостью к собеседнику. В его словах чувствовалась несгибаемая воля, но его вид не мог ее так же передать.       — Вы пытались с ними поговорить?       — О, Один, я так стар, что никто не воспринимает меня всерьез. Представь, предстану я перед твоим капитаном и спрошу, не смилуется ли он перед добрым человеком, который еще помнит, как сражаться, и способен удержать меч в руке, и не возьмет ли в свою команду. Думаешь, он согласится? Согласятся ли другие?       — Может, если бы вы что-нибудь сделали, то они к вам прислушались бы?       — И что же я должен этакого сделать? Не выглядеть старым?       Бьёрн замялся. Он оценивающе посмотрел на старика, и в играющих тенях лицо того казалось еще костлявее, чем при свете дня.       — Об этом лучше спросить капитана.       Ёрмунрек отмахнулся. Пустая болтовня.       — Нет мне места среди вас — молодых. И видел я вашего капитана. Малолетка тот еще! В таком ни силы воли, ни ясного мышления. А какой еще позволит своим людям прозевать в азартных играх? И всего за половину выигранного мной серебра! Тьфу. Даже если бы он согласился, то я бы не последовал за ним. Ибо гложет меня сомнение, что рядом с таким я бы получил ту смерть, какую желаю, — он на мгновение задумался, а затем спросил. — Давно он капитанит, знаешь?       Бьёрн кивнул.       — С этого года. Его отец решил, что он получил достаточно опыта за их многочисленные плавания и справится самостоятельно.       Ёрмунрек рассмеялся.       — Кинь в меня костью, если я не прав. Но не «опыт» ли подсказал вашему капитану, что сейчас никак нельзя грабить английские берега, и виной тому перемирие с их королем? И все же ему все еще нужно было как-то набить свои да ваши карманы серебром, — он задрал нос. — «Мы будем грабить торговые суда». Так он сказал? Но их еще надо поймать посреди бескрайних вод. Вот так проблема... А заливы небось заняты другими. И не стоило бы их злить, верно? Почему бы тогда просто не наняться в «охранники» одному торговому суденышку? И вот сейчас, когда он полон серебра и отправляется в обратный путь, самое время присвоить все себе, — Ёрмунрек хищно улыбнулся.       Бьёрн сглотнул. Все было ровно так, как сказал старик.       — Умно. На самом деле умно. Но такое может сработать лишь дважды. А потом кто наймет вас, если все охраняемые вами ранее корабли потонули? Доброе имя будет навсегда испорчено, — Ёрмунрек провел рукой по бороде и продолжил. — Так что ты забыл среди столь наивных людей?       — Я… — начал Бьёрн и запнулся.       И правда что? Его же ничто и никто не держит ни в команде, ни в деревне. Серебра обещали смехотворно мало — один серебряный — и это еще он должен был быть благодарен.       Ёрмунрек покачал головой, наблюдая, как Бьёрн бледнеет на глазах.       — Эти люди слабы. Они не прославят свое имя, а ты никогда не сможешь гордиться поступками, которые с ними совершишь. Или нет? Расскажешь когда-нибудь сыновьям, как ради пары монет ограбил простого торговца, которого должен был защищать?       — Но что если в следующем году..?       — Поверь моему опыту, такие люди всегда найдут причину не лезть на рожон, — он взглянул Бьёрну в глаза. — Научись самостоятельно возглавлять людей или найди того, за кем захочешь следовать, не дожидаясь этого «следующего года».       Старик отвел взгляд, обратив его на остатки скира. Бесцельно крутя кружку в руке, он молчал, пока Бьёрн боролся с поселившимся в нем сомнением.       Стоит ли ему уйти сейчас? Всего с одним серебряным он долго не протянет. Если в следующем году он заработает больше, то уйдет? Но куда? К кому?       — Когда-то давно, — начал Ёрмунрек, — быть может в твоих годах, я вступил на службу к королю Горму. Простое было время, счастливое. Вот только продлилось оно около пяти лет, как титул достался его сыну — Харальду. И, честно, никогда он не был мне по нраву, но я не подавал виду. Я наивно полагал, что мои предчувствия обманчивы, а слухи всего лишь пустые домыслы. Год, второй я верой и правдой служил ему, и чем он мне отплатил? Попросил меня принять его «истинную веру», а когда я отказался, меня объявили преступником! И не только меня. Сотни человек, состоящие у него на службе вдруг стали «грязными язычниками», которым нет места в его «армии». Нас обвинили в преступлениях, за которые раньше славили, и отправили в изгнание…       — И Хьяльм там был?       Ёрмунрек отвел взгляд.       — Конечно, ты же сюда не обо мне истории пришел слушать, — он обреченно вздохнул. Бьёрн открыл рот, чтобы возразить, но мужчина продолжил: — Я понимаю. Нет, правда, понимаю! Эту правду жизни я усвоил давно: «Умереть надо прежде, чем осознаешь, что твоё имя безвозвратно забыто».       Старик опустил взгляд.       — Хьяльм, да? Нет, то было намного раньше. Когда же мы с ним впервые встретились, он был простым фермером. Меча в руках никогда не держал, представляешь? — он глянул на Бьёрна и фыркнул. — Что? Не удивлен? Сказал бы мне кто, что мой друг был простым фермером, я бы ни за что не поверил.       Бьёрн посмотрел на старика, не зная, о чем лучше продолжить разговор. Правильнее было спросить: «Что произошло после изгнания?», но его язык задал иной вопрос.       — Он стал воином?       — О, да! Воином? Да он стал настоящим викингом! Стоило ему взять меч в руки, как враг склонялся перед ним. Тот, что у тебя, он купил в одном плавании, когда обзавелся «лишними» монетами, и никогда с ним не расставался. Может счастливым считал, не знаю. Но перековывался он несчетное количество раз, — Ёрмунрек рассмеялся. — И знаешь почему? «От плеча до кончика пальцев — такая длина должна быть у меча», — всегда говорил он. Его сила была сравнима только с его упрямством. Ходячий кошмар для любого кузнеца.       Ёрмунрек сделал последний глоток скира, отставил кружку и выудил из-под стола еще один кувшин.       — У него ведь была семья? — спросил Бьёрн. — Вы так сказали.       — Семья? Да. Жена и дочь, — Ёрмунрек вновь наполнил кружку. — А если учесть сколько времени прошло, то и внуки уже могли появиться.       Бьёрн задумался. Он никак не мог понять, как его воспитатель мог жить отшельником, когда имел семью.       — Его изгнали? — неуверенно поинтересовался юноша.       — Что?       — Хьяльма. Его изгнали, потому он не мог вернуться к своей семье?       Ёрмунрек вздохнул и задумался, потирая затылок. Наблюдая за этим, Бьёрн задался вопросом, как этот старик себе еще плешь в том месте на протер.       — Не знаю, — его голос дрогнул. — Когда наши пути разошлись, я был уверен, что он вернулся к семье. После никаких вестей от него не было.       Бьёрн сложил руки на груди, поморщив лицо. Ему было не по нраву, что от него ускользает такая важная информация.       Ёрмунрек развел руки и хлопнул в ладоши.       — Но до тех пор мы прошли вместе длинный путь. Представь, он начался у кормы моего корабля. Хьяльм тогда вцепился в нее пальцами и умолял меня помочь ему в кровной мести.       Ночь была жутко тихой. Создавая иллюзию, будто за пределами дома ничего нет — черная пустота и только, она усиливала звуки внутри. Будь то клацанье огня, стук деревянной кружки о стол или даже дыхание.       Бьёрн зевнул. И от этой простой физиологической потребности ему стало вдруг жутко неловко перед Ёрмунреком.       «Мне скучно?» — спросил он себя. Он внимательно посмотрел на рассказчика, который, сильно жестикулируя, рассказывал очередное яркое воспоминание прошлого. Оно захватывало с первых слов и точно не могло быть причиной зевоты.       Бьёрн сосредоточился на истории и тут же клюнул носом. Он встрепенулся, понимая, что его клонит в сон, хотя был уверен, что сможет высидеть еще целый день. День? Юноша попытался в уме сосчитать, сколько времени он уже провел в этом доме. Обеспокоенность отразилась на его лице, оставаясь не незамеченной Ёрмунреком.       — Задерживаю я тебя, да? Не волнуйся, мы уже приближаемся к концу моей истории, — он ненадолго задумался, поглаживая бороду. — Ах, Кент — чудесное место! Нигде не встречал людей щедрее. Его я с братьями покинул будучи богачом. Прекрасное чувство меня посетило тогда. «Такое событие обязательно останется в сагах», — наивно думал я. Мы были близь берегов Блекинге, когда корма, без сомнений, ударилась об одну из дочерей Эгира, раззадорив и ее, и сестер. Волны подбрасывали нас, будто играли. А мы, все те, кто был на корабле, как одержимые, высыпали за борт наше золото, серебро. Все что заработали! Все что имели! Только чтобы откупиться от несчастья. Но их мать, Ран, в ту ночь была ненасытна. Она пожрала наши богатства, а затем взялась за моих братьев. Одного за другим их смывало волнами.       В этом кошмаре я видел, как мачта повалилась в воду, утащив за собой трех моих близких друзей. И в страхе повалившись на дно, я молил о пощаде. Когда же я очнулся, то понял: «Нас осталось двое — я и Хьяльм». Все… Всех поглотило море! Лишь серебра горсть осталась по карманам. После такого три дня, — он странно улыбнулся, — казались вечностью. Вокруг вода. Вода. Одна вода! Ни клочка суши. А море такое спокойное, недвижимое и все шепчет на ухо: «Убей его, если хочешь выжить»… — он помолчал. — В то утро я проснулся от крика чаек. Представляешь? Моё сердце чуть не разорвалось от счастья. Я ринулся будить Хьяльма, но… Кххе, — он сморщился, давясь словами. — Его там не оказалось! Ни его, ни серебра! Он думал, я издохну и не достану его! Предатель несчастный, приговорил меня к смерти!       — Нет, неправда! — не веря своим ушам, вскрикнул Бьёрн. Он вскочил со своего места, уронив табурет, на котором сидел. Сонливость как рукой сняло.       — Три года! Три! В землях проклятых вендов я скитался, пока не накопил достаточно, чтобы вернуться и отомстить. На пороге его дома я воззвал к справедливости, но не было мне ответа. Ослепленный обидой яростной, я пошел за его женой и дочерью, зарубил их, да мало этого. Понимаешь! Я хотел, чтобы и он испытал ту невыносимую боль, что и я! Тогда я выколол их глаза, а уши надел как ожерелье. Я был уверен, что после такого он покажется, но за мной пришли лишь селяне. Тогда я и оставил ему послание, где меня искать. И, о да, я уверен, что он его получил. С тех пор я ждал. Ждал! Но он так и не навестил старого друга.       Ёрмунрек рассмеялся:       — И тут являешься ты — тот, кто назвался его воспитанником, — и говоришь, что все это время он жил отшельником?! Ха! Этот трус боялся меня, потому и забился в страхе в неведомую глушь. Но Боги! Они знали, что битва должна состояться, иначе и быть не может! Говоришь, он никогда не говорил обо мне? Но все же ты здесь. Сама судьба привела тебя сюда! Все это лишь акт мести! Так скажи, что должно!       Бьёрн был потрясен. Он отшатнулся назад, проглотив все слова, какие когда-либо знал.       — Нет мне смерти от иного меча, нежели этого! — он взглядом впился в ножны Бьёрна. — Поэтому ты привез его с собой! Мечи твоих друзей, парочки ловкачей, так и не смогли достать меня. Пожелали они отнять мои деньги, но я уже не тот глупец, потому я отнял у них жизнь раньше.       Бьёрн покачал головой. Это все было реально? Парочка ловкачей — это Сигфус и Ангантюр? Они мертвы? Или старик так напился, что бредит?       — Ну же! Скажи это! — взревел старик. — Сделай уже что-нибудь! Или ты не находишь мои слова оскорбительными?       Бьёрн метнулся к двери прочь от безумца. Он не мог до конца поверить в услышанное, но все его тело устремилось оказаться на безопасном расстоянии от старика. Ёрмунрек ногой оттолкнул стол и тот с грохотом повалился на пол, который, казалось, мог разбудить всю округу. В соседнем доме ведь есть люди? Если они явятся, то Бьёрну точно не выбраться отсюда живым.       Бьёрн, предчувствуя удара в спину, резко обернулся и выхватил меч.       Старик стоял на месте, не двинувшись ни на шаг, его взгляд был опущен, а губы медленно шевелились, невнятно проговаривая слова. От его вида веяло чем-то ужасающим, будто он насылал проклятия. Прекратив вести монолог с самим собой, он обратился к Бьёрну:       — Ты, будучи гостем в моем доме, поднял на меня оружие? Ты?       Бьёрн забыл как дышать, находясь в полном оцепенении. Не понимая происходящего, он обострил все органы чувств, чтобы ни одно лишнее слово, ни одно лишнее движение не проскользнуло мимо него.       — Слушай, мальчишка, и слушай внимательно, раз кишка не тонка. Сегодня, когда солнце поднимется на вершину неба, ступай вверх по ручью, что течет на западе Скартаборга, там у ритуального круга я буду ждать тебя. Только два щита с собой возьми. Стар я стал, чтобы с тремя возиться. Понял?       Бьёрн не шевелился, впитывая в себя информация.       — Эй, ты меня понял?       Голос старика оглушил его и вибрацией прошелся по всему телу. Он раз качнул головой, после чего распахнул дверь за спиной и выскользнул за порог.       Взмыленным Бьёрн вбежал на причал. Конечно, если кто и мог сейчас ему помочь, так только Ятмунд. Юноша был уверен, что тот его выслушает и даст совет, что делать дальше.       Когда Бьёрн поведал ему о Ёрмунреке, предстоящем хольмганге и убийстве Сигфуса и Ангантюра, тот рассудил:       — Ступай к себе в палатку, отдохни. Я же обо всем сообщу командиру, подниму людей, и мы найдем Сигфуса и Ангантюра, о них тебе не следует беспокоиться.       Бьёрн поморщился, не на это он рассчитывал.       — Отдохнуть? Как мне спать, когда меня ждет поединок?       — Если ты не намерен бежать, то в битве стоит иметь ясный ум и бодрое тело. Если этот старик и правда убил тех двоих, то смею сказать, что он может быть опытным противником. Тебе понадобятся все силы. Так что не трать их на болтовню со мной, а ступай и отдохни.       Бьёрн уже собирался развернуться, как Ятмунд одернул его:       — Постой! Кто команде знал, что ты воспитанник Хьяльма?       Бьёрн плохо понял к чему это он клонит, но все же, не задавая лишних вопросов, ответил:       — Все, кто был тогда.       Тогда, когда он прибыл в деревню. Тогда, когда он громко объявил о себе, предвкушая скорый поход. Тогда, когда никто и усом не повел от его появления.       — Понял. Ступай.       На восходе дня, когда команда должна была покинуть Скартаборг, Бьёрн пытался сомкнуть глаза. Погрузившись в тяжелую дремоту, он не видел снов, лишь тьма объяла его, не пропуская ни звуков, ни запахов.       Когда солнце преодолело треть своего пути, Ятмунд ворвался в палатку, разбудив ее обитателя.       — Ты был прав. И Сигфус, и Ангантюр мертвы, — он тараторил слова, вмещая всю суть в короткий отчет. — Весь лагерь на ушах. Люди требуют справедливости, и я сказал им, что ты нашел убийцу и вызвал на поединок.       — Стой! Что? Но ведь это он вызвал меня! — возразил Бьёрн.       Ятмунд громко выдохнул, делая вид, будто юноша вынуждает его говорить очевидные вещи.       — Это не важно! Понимаешь, он это сделал лишь потому, что ты не смог. Как только он признался в убийстве тех людей и Сигфуса с Ангантюром, то ожидал, что ты тут бросишь ему вызов. Он специально дал тебе мотив! Но ты же испугался, так? Не смог? Вот он и взял ответственность на себя. Бьёрн, ты ведь убьешь его?       — Д-да.       Будто проигнорировав ответ, он продолжил:       — Ты должен! Я возьму щиты, а ты умойся и будь готов. Когда я вернусь, мы пойдем на то место, о котором говорил Ёрмунрек.       Бьёрн кивнул, и Ятмунд вышел. Из своего рундука юноша достал шлем и маленький сверток. На шлеме все еще были оборваны подвязки, и все же лучше с ним, чем без него. Он надел его на голову. А вынутый сверток положил в сумку, повязанную на поясе.

***

      Дорога к кругу была тяжелее, чем Бьёрн себе представлял, но виной тому была вовсе не заросшая тропа или палящее дневное солнце. Само его тело сжалось, будто он оказался по самые уши в холодной воде, а запертый в этом разум тонул под тяжестью нерадостных мыслей.       В короткие моменты, когда приходил в себя, Бьёрн слышал разговоры других. Тех, кто шел вместе с ним. Не все они могли понять, как это он, кто продрых все прошедшее утро, сумел найти убийцу. А потому не стеснялись строить догадки, которые превращались то в насмешки, то возмущения, то в бранную ругань и грузом ложились на плечи Бьёрна.       Ятмунд, идущий рядом и молчавший весь путь, вдруг одернул Бьёрна в попытке вырвать того из собственных мыслей.       — Вот, возьми этот щит и скажи, что ты о нем думаешь.       Бьёрн моргнул. Выдернутый из хаоса, он с трудом сообразил, что слова были обращены к нему. Взяв в руку переданный щит, он смерил его.       Это был щит Ангантюра, легкий, неширокий с кожаным ободом он хорошо лег в руку. Украшал его длинный черный змей, укусивший себя за хвост.       — Маленький, с ним легко двигаться в бою, но будь мой противник вооружен копьем, я бы такой с собой не взял.       Ятмунд кивнул.       — А что насчет этого? — он снял с плеча второй щит и также подал Бьёрну.       А это щит Сигфуса, он в сравнении был значительно тяжелее, шире и полностью обшит кожей.       — Этот тяжелее, и с ним не побегаешь, но такой простым ударом не пробить, придется приложить много сил.       — И ты возьмешь его первым.       Бьёрн принял данный совет и кратко поблагодарил Ятмунда. Щит Сигфуса он закинул себе за спину, только на нем был дополнительный ремень, а щит Ангантюра оставил в правой руке. Левую же он положил на рукоятку меча и спросил себя, что бы ему сейчас сказал старик Хьяльм. Посоветовал бы сбежать?

«Betra er lifðum [Лучше живым быть, ] en sé ólifðum…» [нежели мертвым…]

      Бьёрн недовольно клацнул зубами, не веря, что поддался влиянию лживого Ёрмунрека. Хьяльм ведь дал ему знание о силе Одина и научил ей пользоваться. Он бы не позволил ему показать спину врагу и от себя бы такого не стерпел. Ему предстояло вершить месть.       И все же слова Ёрмунрека о неслучайности их встречи произвели на него впечатление. Он поверил в них. Быть может и правда сам Один прочертил этот путь.       «Быть может не трусость повела Хьяльма прочь от битвы с Ёрмунреком, а сам Всеотец. Умри он в ней, и не стал бы я его воспитанником и не пошел бы путем Одина-воина. Быть может я бы и здесь сейчас не был».       Бьёрн хлопнул себя по голове, дивясь, как простая мысль сложилась в нечто, что скрыто от людского понимания.       Бьёрн никогда не был seiðmaðr [сейдрманом], ему была неведома сила ясновидения, которой обладал Один, и сейчас он не чувствовал ее в себе. Но знание, что он нашел и в которое искренне поверил, помогло ему сбросить лишний груз с плеч и выпрямиться в полный рост.       Бьёрн пересек круг, пути назад больше не было, но осталось сделать еще пару вещей. Он отстегнул с пояса сумку и, прежде чем отдать ее Ятмунду, запустил в нее руку. Он нащупал там маленький сверток, а внутри него кусочек гриба берсерков.       Бьёрн достал его и недолго думая положил себе в рот, но жевать не стал, считая, что пока рано. К горлу подступила тошнота, но он сдержал ее. Затем он достал меч и, сняв с плеча ремень, протянул сумку и ножны Ятмунду.       — Надеюсь, после битвы у тебя хватит храбрости отдать их мне обратно.       Ятмунд встрепенулся.       — Надеюсь, после битвы у тебя хватит сил их у меня забрать.       Бьёрн грустно улыбнулся. Он отошел от края круга и положил на землю щит Ангантюра, а Сигфусов щит занял его левую руку. Все приготовления были окончены.       Бьёрн был готов не только духом, но и телом. Он обратил внимания на Ёрмунрека, который выглядел заскучавшим. Как давно он здесь?       — Рад видеть, что ты нашел в себе храбрость сюда прийти, — выкрикнул тот.       Бьёрн прикусил губу. Он решил, что истина, явившаяся ему, останется при нем, а потому с трудом мог подобрать слова:       — Сегодня Боги рассудят, кому пировать в Вальхалле, а кому прославить имя.       Ёрмунрек усмехнулся. Он положил свой меч в руку со щитом, а освободившейся сорвал с себя рубаху, продемонстрировав мускулистое, нетронутое старостью тело. Произвести впечатление — половина победы, правильно?       Бьёрн дотронулся кончиком языка до кусочка гриба. Горечь обожгла его. Да, когда время придет, он тоже сможет произвести впечатление.       — Оба воина пришли на хольмганг во всеоружии! Их ставка — жизнь. И право покинуть круг есть лишь у одного. Да будет громовержец свидетелем этой битвы! — прогремел в воздухе голос.       На него ответил десяток другой. То были голоса зрителей, подбадривающие своего фаворита.       Старик улыбнулся:       — Навевает воспоминания.       Наблюдатель покинул круг, и поединок начался.       Обменявшись двумя ударами, противники тут же лишились каждый по щиту. Бьёрн, потому что его раскололся надвое, а Ёрмунрек, потому что в нем застрял меч противника.       Бьёрн тяжело дышал, на его лбу проступил холодный пот, а зуб не попадал на зуб, настолько его поразила сила старика. Он дрожащими руками вырвал меч, а щит противника отбросил в сторону.       — Не думал, что старик на такое способен, а? — выжидал Ёрмунрек.       Бьёрн поднял с земли щит Ангантюра и ударил в него в знак того, что готов продолжать.       Ёрмунрек ударил в свой. Юноша узнал его, именно он висел у старика дома на стене.       Выдохнув, Бьёрн сконцентрировался на движении чужого лезвия. Начав больше двигаться, он уворачивался от летящих ударов, ища момент для собственной атаки. Решившись отбить очередной выпад, Бьёрн подставил умбон, но удар прилетел справа, лишив его шлема и чуть не выбив щит из рук. Ёрмунрек изменился в лице, в нем читалось презрение к противнику, как к недостойному его оружия, так пусть тот попытается справиться со щитом, не с мечом.       Старик ударил вновь и хруст смешавшийся с треском заставил Бьёрна занервничать. Если он сейчас останется без щита… От безысходности он прожевал спрятанный во рту гриб.       Еще один удар ослепил Бьёрна проскочившей в глазах искрой, и ровно в этот момент он услышал глухой удар о землю, будто это его сердце упало в пятки. Он открыл глаза, уже не надеясь на скорую победу.       Победу вообще.       — Будь он неладен! — воскликнул Ёрмунрек и сплюнул. По полю битвы щит покатился как колесо.       Открывшийся вид подтолкнул Бьёрна вперед, заставляя бить сейчас, пока был открыта такая возможность. Старик перед ним сжимал в руке одну лишь ручку, оставшуюся от щита, и казался совершенно беззащитным.       Сталь ударилась о сталь и рука Бьёрна дрогнула, оставив его безоружным. Меч глухо упал на землю возле ног. Молодой воин отшатнулся от неожиданности и поддался назад, пока до клейма «трус» не остался шаг. Его только что загнали в угол.       И он закричал громко и протяжно от растущего чувства отчаяния. И был ему ответ. Бьёрн почувствовал, как им завладевает что-то много сильнее его самого. Жар пронесся по всему телу, спалив другие чувства. От Бьёрна осталась одна лишь оболочка, доверху наполненная слепой яростью. Его лицо исказилось в жуткой гримасе гнева.       — Подними свой меч, воин! — сухо произнес Ёрмунрек. Он тер затекшие руки, в ожидании продолжения боя. — Иначе я не смогу отправить тебя в Вальхаллу.       Меч? Бьёрну не нужен был меч. И щит. Он отпустил его, но тело отказалось подчиниться, пальцы мертвой хваткой вцепились в ручку.       Бьёрн дернул головой. Пусть так.       Он сделал шаг к противнику и сорвался на бег, будто дикий зверь мчащийся к добыче.       Ёрмунрек успел поднять меч, как тут же мир перевернулся, а на грудь ему забрался противник. Свободной рукой он попытался скинуть Бьёрна, но тот поймал ее и прижал к земле. Второй рукой он пытался ударить то локтем, то рукояткой меча. Без толку. Бьёрн скрылся от этих ударов за щитом. Оружие в руке стало бесполезным, но старик не решился выпустить его.       Юноша кричал, рычал, клацал зубами, будто готовясь ими вцепиться в горло. И раз так вышло, что одна его рука была занята, значит он собирался бить второй. Бить щитом.       Первый удар попал по лбу и щит соскользнул с макушки. Бьёрн недовольно фыркнул, и старик почувствовал, как тот выпустил его руку. На мгновение он увидел, как юноша ухватился за щит, занося его над головой.       Новый удар заставил Ёрмунрека ахнуть, его руку пронзила боль. Второй он смог заблокировать, а третий не мог допустить. Вот если бы он только смог сократить расстояние замаха, то у него бы появился шанс выбраться из этой ловушки.       Ухватившись за свою последнюю возможность, он крепко сжал воротник туники Бьёрна и дернул его на себя — вот сейчас он притянет его к себе — но ткань, треща, разошлась под его пальцами. Его последняя надежда только что прошла сквозь пальцы, и всего на мгновение Ёрмунрек улыбнулся.       Повторно занесенный уголок щита обрушился на его лицо, вбивая нос глубоко в череп. Боль была ослепляющей, и Ёрмунрек не смог сдержать жалобный вопль. Хлынувшая кровь залила ему глаза и горло. Проснувшаяся воля к жизни заставила старика вслепую хватать перед собой воздух, а нащупав грудь Бьёрна, упереться в нее пальцами в бессмысленной попытке столкнуть с себя. Может со второй рукой у него бы это и получилось.       Очередной удар попал в висок, и Ёрмунрек завис на границе сознания, его рука бессильно упала. Он приоткрыл рот, но оттуда вместо вздоха вырвалось бульканье. Ослепленный, он захлебывался собственной кровью.       Щит поднимался в воздух, а затем врезался в лицо старика снова и снова. Не встречая сопротивления, Бьёрн начал бить чаще, но удары становились все слабее.       Мокрые от крови и пота волосы облепили молодое лицо, скрывая от взора вид противника. На губах Бьёрна сияла улыбка торжества с металлическим привкусом. Он был безумен.       Бьёрн продолжал бить, пока его рука могла подниматься.       Ёрмунрек был мертв.       Он умер еще десяток ударов назад.       Его лицо стало кровавым месивом, но рука по-прежнему сжимала меч. Несомненно, теперь он вместе с братьями пирует в Вальхалле.       Бьёрн запрокинул голову и глубоко вздохнул. Мир вокруг был алым, пах смертью и звучал диким нечеловеческим гортанным ревом. Он был подобен ночи в чертоге Одина, где достойные скрестили клинки в битве, а потому не пугал. Нет. Нет. Он был по своему прекрасен и обещал скорейший отдых.       В лицо ударил холодный ветер, подхватив исступленный крик, будто поджидающий подходящего времени наблюдатель, вступивший на поле битвы, только чтобы забрать заветный трофей, и унес его с собой далеко за пределы зримого.       Бьёрн умолк и опустил голову. Он обратил на себя внимание богов, и теперь ему нужно было не разочаровать их ожидания. В попытке подняться он оперся на щит, но тот заскользил по земле, не давая надежной опоры, рука, державшая его, не отзывалась, а потому юноша уперся в землю второй и оттолкнулся.       Он еле держался на ногах, не чувствуя, как от напряжения дрожит все тело, оно все еще было не готово так долго удерживать в себе этот яростный дух.       Бьёрн пошатнулся от головокружения, но устоял. Он увидел образы, тени, похожие на людей, они обступили его. Но это же для его противника все было кончено, не для него. Потому он отмахнулся от них, прогоняя прочь. Он был не состоянии отличить реальность от наваждения.       Одна тень протянула к нему руки, схватила за плечи и потянула к земле. Бьёрн незадумываясь замахнулся и ударил в её солнечное сплетение. Больше за плечи его никто не держал. Вторая подошла сзади, но молодой воин заметил и ее. Ударив с разворота рукой, он почувствовал, как попал, но не смог понять куда. В его глазах потемнело, и его потянуло вниз уже под весом собственного тела.       Еще чьи-то руки коснулись его и, не видя перед собой больше ничего, Бьёрн бил только по ним, заставляя, умоляя отпустить.       А потом мир исчез.

***

      Бьёрн открыл глаза.       Над ним — высокий потолок, запачканный сажей, под ним — мягкая кровать, набитая сеном, на нем — колючее шерстяное одеяло.       «Где я?»       Этот короткий вопрос резанул ему левый глаз, и пульсирующая боль расползлась до затылка. Юношу одолело чувство, будто голова его зажата в тесках, в теле его закипает свинец, а постель брошена в водоворот. Сжав стучащие зубы, он стерпел, и спустя, ему казалось, вечность пытка прекратилась, оставив после себя злополочную головную боль. Стараясь игнорировать её, он пытался сконцентрироваться на чем-то ином, обратить внимание на помещение, в котором находился, поднять голову, оглядеться.       Попытка пошевелиться была настоящим оскорблением для его избитого тела, и то в наказание отозвалась невыносимой болью, которая подобно большой волне обрушилась, поглотив Бьёрна с головой. У него зазвенело в ушах, и он взвыл, как побитый пес.       Раздался хлопок. Кто-то доселе был с юношей в одном помещении, но теперь поспешил не на помощь, а скорее покинуть его. Для Бьёрна же это осталось неизвестным фактом.       Его левая рука. Запястье. Оно точно было сломано. Плечо тоже. Терзаемый невыносимыми муками, Бьёрн пытался проанализировать свое состояние, но тело было тяжелым и неповоротливым, от того силы быстро покинули его, и он сдался.       Ему оставалось только ждать. Раз он в доме, то обязательно в чьем-то, и хозяин не мог оставить его без присмотра надолго.       А пока ждал, он попытался восстановить в голове последние события.       Он помнил, как вместе с частью команды шел к кругу для поединка, где должен был сразиться с Ёрмунреком, как сломался щит Сигфуса, а дальше…       Усилие вспомнить битву целиком или то, что было после нее, вызвало новый приступ головной боли. В конечном итоге это было не так важно. Он жив, значит он победил.       Скрипнула дверь, и в дом вошли двое. Один остался у самого порога, второй двинулся в сторону Бьёрна.       Деревянные половицы страшно заскрипели под тяжестью шагов неизвестного гостя. В помещении стало жутко душно, воздух наполнился отчетливым ароматом крови. Его принес гость. И чем ближе подходил неизвестный, тем ярче становился аромат, и тем тяжелее было свободно дышать. От человека разило кровью, но не человеческой. Нет, нет, этот запах был совершенно иным. Животной. Одной этой зацепки было достаточно, чтобы Бьёрн осознал, что его гость — мясник, а это — его дом.       А тем временем человек уже стоял у самой кровати, нависнув над ней всем своим тучным телом. Нижнюю часть лица его скрывала густая борода, а глаза прятались за не менее густыми бровями.       — От тебя много хлопот, парень, — покачал он головой.       Бьёрн удивленно моргнул и всмотрелся в лицо собеседника, пытаясь понять: знает ли он его или видит впервые.       — Ты… — не успел закончить Бьёрн, как его слова перехватил мясник.       — О, я смотрю ты пришел в себя! В очередной раз… — обратился он к Бьёрну, затем обернулся к человеку сзади и выкрикнул что-то на английском.       «Это же тот, о ком говорил Ёрмунрек.»       В его разуме что-то проскользнуло. Ассоциация, мысль проскочила так быстро, что Бьёрн не успел за нее ухватиться. Но он должен был. Он знал, что это было что-то важное.       Стоящий над ним мужчина заговорил снова, но Бьёрн даже не пытался его слушать, он сконцентрировался на том, что должен был помнить… что-то. Но мысль была так быстра, так мимолетна, что в этой погоне       Бьёрн был обречен на проигрыш.       Тут для привлечения к себе внимания, мясник ткнул прямо в больную руку. Волна боли с новой силой пробежала по всему телу юноши и слезами проступила на глазах. Зубы заскрипели, отчего голову наполнил скрежет. И еле сдерживая себя, Бьёрн издал глухой «кхххх».       — Слушай, когда с тобой говорят!       В новом приступе боли Бьёрн пытался понять, почему он здесь, а не на корабле. И тут его осенило.       — Корабль!       Бьёрн дернулся вперед, напрочь забыв о боли. Это было важнее. Ему нужно было встать и бежать на пристань. Но тело вновь не поддалось. Оно не было столь уж тяжелым, как ему показалось при пробуждении. Вовсе нет. Оно было крепко связано по рукам и ногам.       — Говорю ж тебе, парень. Ушел в дальнее плаванье твой корабль еще три дня назад.       Бьёрн поморщился. Вопросы и восклицания рождались сами собой: «Нет!», «Не может быть!», «Три дня?», «Прошло три дня?», «Почему они оставили меня здесь?», «Почему я связан?».       И его метающийся разум родил для себя единственный верный ответ на эти вопросы, отчего голос Бьёрна стал осторожным.       — Я пленник?       Лицо мясника скривилось в ужасной ухмылке, обнажая зубы.       — Пленник? Ха. Нет, пленником я бы тебя не назвал. Веревки тут, только чтобы сдержать твой варварский нрав. Уж прости, — он сделал паузу. — «Никто» не знает, кто убил Ёрмунрека. А те, кто что-то знал, покинули Скартаборг три дня назад. И что-то мне подсказывает, они не воспоют смерть старика в своих песнях или, как вы их называете, висах.       На лице Бьёрна сначала отразилось удивление, а затем грустная задумчивость. Мясник по-своему оценил такую реакцию.       — Но если же тебе так важна слава, то можешь идти и сознаваться в содеянном, тут давненько никого не вешали. Изголодался народ. Может в городе и недолюбливали старика, но убийцам одна дорога — в петлю.       Слова дали понять, что он был на поединке, видел его, и оттого походили на угрозу. Но услышанное не напугало Бьёрна, он не искал здесь славы, лишь делал то, что должен был.       Его взгляд был устремлен прямо на мясника. Тяжелый, он стер улыбку с лица стоящего над ним мужчины. Тот нахмурился и, будто не замечая настроения собеседника, продолжил.       — Понимаю твоё смятение, парень, но сейчас тебе нужно отдохнуть. В порту еще много торговых кораблей, и ты волен уйти, когда захочешь. Но в таком состоянии ты не сможешь грести или черпать воду. Ты бесполезен. Потому смирись с тем, что ближайшую пару месяцев проведешь здесь. А пока можешь поблагодарить Христа и Ёрмунрека за моё гостеприимство.       Бьёрн прикусил щеку изнутри. Клеймо бесполезного сильно задело его. И с чего бы ему вдруг благодарить Ёрмунрека? Он что-то сделал перед своей смертью, что его друг решил поселить Бьёрна у себя?       Мясник вот уже собрался уходить, но остановился.       — И больше не бросайся на мою жену. В следующий раз я себя сдерживать не буду, и станется жалко, если первая наша осмысоенная беседа окажется последней. — Он указал на женщину, стоящую все там же, на пороге. — Она тебя развяжет.       Он прищурился и щелкнул языком, будто ставя точку их разговору. Несмотря на свое громоздкое тело, он ловко развернулся, буркнул что-то на английском своей жене, после чего покинул дом. Аромат крови последовал за ним.       Теперь внимание Бьёрна переключилось на женщину. Она, недолго думая, устремилась к углу, где, по звуку, хранилась деревянная посуда, затем к столу с котелком. Наполнив сосуд какой-то жидкостью, она проследовала к Бьёрну.       Ее лицо было молодым и уставшим. На щеке ее зиял синяк, а губы были разбиты — результат последнего свирепства Бьёрна.       Женщина одной рукой приподняла его голову, другой поднесла к его губам деревянную чашу. Бьёрн сморщился от горьковатого привкуса неизвестного варева в то время, как его голова сама начала мотаться из стороны в сторону, бесполезно пытаясь отстраниться. Он чувствовал, как ее руки вздрагивают, а сама она затаила дыхание, но держала крепко, не давая жидкости пропасть зря.       Когда сосуд был полностью осушен и отложен в сторону, Бьёрн поймал на себе удивленный взгляд англичанки. До этого момента он, наверное, представлялся ей одержимым зверем, а сейчас он же, будто незрелый мальчишка, воротил нос от невкусного лекарства.       Задержав свой взгляд на нем еще на пару мгновений, жена мясника протянула к нему руку. Ощупала лоб и щеки. Затем она отвернула левый край одеяла. Зажмурившись, она дернула за один из узлов, развязала, после чего резко встала и вслед за мужем покинула дом, оставив Бьёрна свободным на растерзание разума.       Снова оставшись в полном одиночестве, Бьёрн ощутил себя… покинутым. Один в совершенно незнакомом месте, где он чужой. Грудь сдавила обида, а вырвавшийся крик разочарования был похож на беспомощный вой. Он поддался вперед в попытке выбраться из постели, но не сдвинулся и на волосок. Правой рукой он потянулся к краю веревки, что раньше была завязана в узел, но боль во всем теле вернула его в начальное положение. Чувство собственной беспомощности напугало его.       Почему? Почему они уплыли без него? Неужели он не заслужил их уважение за то, что сделал? Неужели он не заслужил благосклонность своих Богов? Где он ошибся?       Вопросы, на которые он не знал ответа, роились в голове, создавая мало различимый шум. Его непонимание переросло в гнев. Пламя ярости разбушевалось внутри него, искало путь вырваться наружу. Скованное оно металось, пока у Бьёрна не закончились силы пытаться преодолеть боль, преодолеть опутанные вокруг него веревки. Вой затих, а ярость угасла так же быстро, как и вспыхнула.       Воцарилась тишина.       Его губы медленно зашевелились звуком старого стиха.

… sose benren      kisose bluotrenki [От полома кости      от потока крови] sose lidirenki [от вывиха] ben zi bena      bluot zi bluoda, [Склейся кость с костью      слейся кровь с кровью] lid zi geliden      sose gelimida sin. [К суставу сустав      как слепленный, пристань] …

      Шум в голове стих, боль ушла, и Бьёрн ощутил себя сонным. Было ли это действием того напитка, или же он перенапряг себя до предела. В сущности не имело значения. Ему, правда, стоило отдохнуть и набраться сил для скорейшего выздоровления. Убедив себя, что в этом доме ему ничего не угрожает, он закрыл глаза, отдался слабости и вскоре уснул.

***

      Солнце показалось на горизонте, и его первые лучи побежали по водной глади, потом прыгнули на вершину мыса и поползли с него к земле. Их было еще недостаточно, чтобы согреть остывший за ночь воздух, потому порыв морского ветра был ледяным и заставил поежиться каждого, кто покинул дом в столь раннее время.       Бьёрн стоял на том же деревянном причале в ожидании, пока ветер забирался ему под одежду, холодил пальцы, трепал волосы, оставаясь мелочью недостойной внимания. Левая рука его была плотно привязана к телу и пряталась под шерстяной рубахой, которую дал ему мясник, и которая, естественно, была велика настолько, что могла бы сойти за парус маленького судна, но зато легко снималась и надевалась здоровой рукой. Бьёрн подвязывал ее шнурком. Через правое плечо был перекинут ремень, на котором висели ножны с мечом, на поясе ремень с сумкой припасов.       Месяц — не такой уж большой срок, но ровно столько Бьёрн намеревался провести в Скартаборге. Пускай левая рука не до конца зажила, она не могла быть оправданием и дальше впустую тратить время здесь. И вот стоя на рассвете последнего дня, он предался мыслям о недалеком прошлом.       Проведенные дни в постели под присмотром жены мясника были почти невыносимыми. Боль то уходила, то возвращалась, заставляя Бьёрна вымаливать тот травяной напиток. А женщина только к концу второй недели начала относиться к нему без опаски. И он не знал хорошо это или плохо, хотя скорее склонялся к первому. Мясник же в это время разглядел в Бьёрне неприхотливого слушателя, а потому каждый вечер рассказывал сумасбродные истории, делился советами, разглагольствовал о нечестных покупателях, о мясе, о жизни. И Бьёрн находил это странным, ведь тот никогда не говорил о Ёрмунреке или о дне поединка. Единственным напоминанием о случившемся был меч, который мясник любезно вернул Бьёрну, сказав, что ничего более его товарищи после себя не оставили. И во что юноша верил с трудом. К мечу мясник неожиданно вручил новые ножны.       «Какой толк от ножа иль меча, если он отдан на съедение ветру». Бьёрн не мог не согласиться с этими словами.       В дом к мяснику почти не наведывались гости, сказывалось общее отвращение к нему, как к человеку, приютившему язычника, нет, не Бьёрна, а Ёрнмунрека. Уж слишком много тот с местными конфликтовал.       Потом начались дни, переросшие в недели, торгов с капитанами заплывающих сюда суденок. Те, не входя в положение, заламывали цену на одно пассажирское место и считали предложение ниже непростительным оскорблением. Лишь один взял с него плату в виде пары сапог с уговором, что целой рукой Бьёрн поможет черпать воду. Был он капитаном грузового судна, которого все вокруг ласково называли Цедилкой.       Бьёрн невольно улыбнулся. Подводя итог своих размышлений, он вдруг понял, что месяц прошел то не так уж и скверно.       А теперь он возвращался в Данию, в деревню, где жили люди, бросившие его. Напомнив себе это, Бьёрн снова засомневался в трезвости подобного решения. За душой ни грамма серебра, лишь меч. Но с ним, он уверял себя, любой путь можно преодолеть.       «Отплываем с первыми лучами? Ну да, как же».       Капитан, пригрозивший Бьёрну: «опоздаешь, ждать не станем», либо сам не отличался пунктуальностью, либо его голова была большей цедилкой, чем его судно.       Сзади послышались быстрые тяжелые шаги, Бьёрн обернулся и понял, что его тайный побег только что перестал быть тайным. Как он узнал? Своим появлением мясник не мог нарушить его план, но понимание, что ему опять придется терпеть компанию этого человека вызвало раздражение.       — Никак решил сбежать? Проявил бы хоть немного уважения, неблагодарный подонок, — зазвучал басистый сбитый голос.       С красным лицом мясник скривился жадно хватая воздух, потом прочистил горло и наконец выпрямился.       Бьёрн тихо наблюдал за ним. Его успокоило, что мясник с первых же слов не стал заставлять его вернуться в дом, как он это делал раньше, теперь оставалось выслушать остальную напутственную речь и отделаться от него.       — Молчишь? Я что? Ошибся? Да обрушатся на меня небеса, если я неправ! — сказал он, повышая голос. Мясник задрал руки к небу, всем видом демонстрируя свою правоту. — Видишь, ничего. А ты — подонок, который решил сбежать никому ничего не сказав, да еще обворовав тех, кто его приютил.       Повисло молчание. В уши лез шелест волн и завывание ветра. Мясник раздраженно жевал губу, он давно понял, что этот парень не из болтливых, но неужели у того и слов оправдания для него не найдется. Бьёрн нахмурился, гадая, куда ему лучше ударить эту огромную тушу для должного эффекта, если та снова назовет его «подонком», в глубине души понимая, что это было справедливое для него наименование в сложившейся ситуации.       — Ах, иногда мне кажется, что то, что ты умеешь говорить, мне лишь привиделось в каком-нибудь сне.       Мясник демонстративно прочистил уши, но Бьёрн не изменился в лице. Мужчина скривился, обреченно вздохнул и хлопнул по свертку, что держал прижатым к себе, с лицом будто уже жалеет о том, что хочет сказать.       — Вот возьми. Тут одежда, немного еды, ее могло быть и побольше, если бы ты часть не стащил, и пресная вода.       Бьёрн удивился, ему показалось это чем-то неестественным, неправильным, но сверток принял, пихнув его под ремень.       — Спасибо.       Мясник ахнул.       — Боже, сохрани, никак опять мерещится всякое.       Он перекрестился, а потом его губы растянулись в широкой улыбке. Его рука хлопнула Бьёрна по спине, а потом легла на плечо, сам мясник приблизился к юноше своим лицом.       — Послушай, парень, мудрого мясника и заруби себе на носу. Люди могут терпеть угрюмых, люди могут терпеть подонков, но угрюмые подонки — это уже, Боже упаси, чересчур.       Бьёрн попытался — безуспешно — подавить смешок, забыв о неприязни. Было в этом человеке что-то странное, выбивающееся из образа порядочного христианина, и достаточно притягательное для такого, как Бьёрн. Во что верил этот человек? Бьёрн не мог ответить на этот вопрос наверняка, хотя до сегодняшнего дня сохранял в себе уверенность, что знает об этом человеке достаточно.       — Не знаю, почему ты так рвешься обратно, но Ёрмунрек тоже был таким. Приходил на причал и все смотрел вдаль, твердя, что если бы не ошибки молодости, то ноги его бы здесь не было. — Мясник глубоко вздохнул. — Он, правда, был сложным для понимания человеком.       Бьёрн удивился. Впервые за все проведенное время здесь мясник заговорил о Ёрмунреке. Тот, порыскав в сумке на груди, выудил оттуда три серебряных и вложил их в руку Бьёрна.       — Так что, парень, увези воспоминания о нем подальше от этого «скучного» места.       Мясник цокнул языком, снова хлопнул Бьёрна по спине, развернулся и пошел обратно в город.       Юноша проводил его взглядом, ощутив глубокую печаль. Ему вдруг захотелось рвануть следом и обрушить на мясника вопросы о старике, не зря ж тот называл его «другом». Почему он не сделал этого раньше? Но пойти назад значило предать свои убеждения, проявить слабость.       Бьёрн опустил взгляд на монеты, три серебряных поблескивали в лучах восходящего солнца. На двух был изображен профиль Этельреда, короля Мерсии, а на третьей Эдварда, его брата. «Голова Эдварда».       Бьёрн сжал монеты в руке, пряча их от чужого взора, они стали его надеждой на новое начало.       На борт Цедилки ступил капитан, и Бьёрн ринулся к нему.