Горит

Эмили кажется, что она горит. Она подносит ладони к щекам и быстро их одергивает - слишком жарко, словно током ударяет. Она запускает пальцы в волосы, закрывает прядями лицо и надеется, что никто ничего не увидит. Скамья в забегаловке кажется слишком узкой. Эмили прижимается к его боку, невольно задевает при каждом движение, быстро смотрит на него, но взгляд упирается в белую ткань шапки. Прикусив губу, Эмили снова возвращается к бургеру и слышит, как Ринго перешептывается с Яей на противоположной стороне стола. На их лицах мелькают мимолетные улыбки. Эмили хмурится и чувствует себя самым покинутым человеком в этом городе. Она снова поднимает глаза на Казу, надеясь увидеть его лицо. Но ей открывается вид на его затылок, а до ушей доносится смех и чавканье Икки. Где‐то рядом высоким голосом о чем-то рассказывает Онигири, и все это сливается в единую помойку звуков в ее голове. Эмили пытается проглотить еще один кусок бургера, но локоть Казу задевает ее немного пониже груди. Он поворачивается, она кивает - мол, все нормально, и он снова возвращается к разговору с Икки и остальными. Соус бургера обжигает небо. Эмили интуитивно закрывает рот ладошкой, тянется за водой, но ее рука ловит пустоту. Внезапно перед ней возникает стакан колы со льдом, и она мгновенно приникает к трубочке, выпивая напиток большими глотками. Ринго спрашивает у нее, все ли нормально, а Эмили снова кивает. Но чувство пожара все еще не исчезает. Солнце прямыми обжигающими лучами гуляет по металлическим крышам, жалит кожу миллионом укусов и словно бы наперегонки мчится с голубыми тенями по летнему городу. Эмили ловко лавирует меж редких прохожих, но каждые пару минут все равно прислоняется к холодным шершавым стенам. На вопросы, надо ли ее проводить, она ответила, что с ней все нормально, дойдет до дома сама. Спустя пару кварталов она жалеет о том, что не взяла с собой шапку, спустя пять - что отказалась от помощи. Очередной поворот расплывается в горячем мареве. Голова болит, и Эмили боится заглядывать в отражающие витрины магазинов - она уверена, что оттуда на нее посмотрит сгусток пламени. Хотя, думает Эмили, носила бы она чаще платье, это бы смотрелось красиво - словно она большая свеча, кружащая среди пастельных улиц летнего города, словно она - единственный особенный момент в этом пейзаже. Наверно, тогда Казу ее заметит, смеется Эмили, переступая с носков на пятки. Она не понимает, куда идет и как еще перебирает ногами - все давно слилось в одну картинку с размытыми гранями. Только запах паленого асфальта и травы бьет в нос. Эмили морщится, ищет руками стену. Падает, ловя руками пустоту. И дышит этим огненным воздухом, этим запахом асфальта и травы. Горло до сих пор помнит вкус острого соуса. Эмили думает, что теперь она точно огонь - бесконечно теплый, яркий, притягивающий. Ей хочется танцевать, взмывать в воздух высоко-высоко, и думать о том, что он теперь ее полюбит, о том, что родственные стихии должны всегда быть вместе. - Я люблю тебя, - шепчет она одними губами, сама не понимая, кто же адресат. Икки хмурится, пытается сделать серьезное лицо, но что‐то детское, неуловимое все равно мелькает в его глазах. - С температурой свалилась, говорите? - тянет он, почесывая рукой затылок. Недавно настроенные АТ блестят металлическими детальками на солнце. Мать парой предложений описывает состояние ее здоровья, и Эмили сердито сопит, наблюдая всю эту сцены из окна своей комнаты. На город опускается вечер, жара спадает и холодный ветер дует в открытые ставни. - Жаль, нам будет ее не хватать в этом заезде, - бубнит Икки себе под нос, потом прощается, и через минуту его силуэт исчезает в сиреневой дымке заката. Эмили прижимается лбом к окну, рисует узоры на запотевшем стекле и в очередной раз проклинает свою голову. Вдруг обзор ей преграждает темный силуэт. Она по привычке заносит руку для удара, но с облегчением вздыхает, когда Казу улыбается ей по другую сторону окна. - Выздоравливай, - кидает он и, на секунду положив ей руку на голову, исчезает вслед за Икки. Эмили прикладывает руки к щекам. Ей кажется, что она горит.