Встреча, которой бы лучше не было

Сегодня ей было беспокойно, мурашки то и дело пробегали по коже. Но всему виной, вероятно, приближающая гроза, заставляющая содрогаться любое живое существо. А ей все казалось, как будто за ней кто идёт, как будто кто-то следит за ней из углей угасающего очага, из отражения слюдяного зеркала, и этот чудовищный взгляд пронизывал её ужасом даже тогда, когда она не могла видеть глаз смотрящего. Аварис собирала травы, необходимые для ворожбы, и серебряные ножницы ловко снимали головки маков, роняющих к её ногам ярко-алые лепестки. Такие красивые, такие яркие, уже налитые целебной силой дурмана. Она подхватила очередной цветок, и вдруг замерла. Перед ней стоял высокий стройный мужчина, одетый в черные одежды, и с цветом его багряных волос могли соперничать разве что лепестки маков, разлетевшиеся у её ног. Волшебное, невозможное видение: разве может кто-то вот так возникнуть ниоткуда, да еще и перед женщиной, не чуждой колдовству? Но он возник, пришёл. А она как будто бы его и ждала, только не могла вспомнить – с чего бы. От безмолвной фигуры веяло чем-то знакомым, теплом, которое согревает, как такой долгожданный ночлег, хотя по началу её не оставляло беспокойство. Вероятно, они были знакомы, просто она подзабыла это странное, бледное, как будто выщербленное лицо с рисунком шрамов, ведь она знала его уже очень давно. Глаза-угли, лишенные зрачков, смотрели на неё. Нет, даже так: они смотрели в неё. Дышать почему-то стало труднее, а ей и не хотелось больше дышать,.. и думать... о чем бы то ни было еще. Аварис поднялась с колен, последние цветоносы соскользнули с её платья, и сделала шаг навстречу ночному гостю. Он оставался безмолвным, только ветер трепал его удивительные алые волосы, и он все смотрел на неё, как будто вбирая в себя: этот взгляд скользил по ней, как долгожданные объятия. Ночь сгущалась над женщиной и замершим перед ней шейдом, окутывая тьмой все вокруг, и соединяя их, подталкивая друг к другу. Он шагнул вперёд, склонившись в дверном проеме, она – назад, отступая в темноту, но сил закрыть за собой дверь у ведьмы не было. И он вошёл за ней. А маленькая дверь сама собой замкнулась за его спиной, ведь всем известно, что дороги назад нет никогда. *** Шейд вошел в её дом, повинуясь безмолвному приглашению. Он не смотрел по сторонам, а смотрел только на неё. Она коснулась спиной стола, отступая. Покатилась и упала единственная свеча, так и не зажженная. Он не любил свет, она и не зажигала свечей. Он протянул к ней руки и усадил перед собой. Аварис совершенно не испугалась, когда её коснулись руки, на пальцах которых она заметила острые когти. Прохладные цепкие руки, каких не бывает у живых людей, так пахнущие ароматом черной магии, запахом затухающего костра, гниющих сладких фруктов с тонким оттенком металла. «Так может прикасаться ко мне только муж», - заметила мысленно ведьма, следя за его движениями. – «Ты не муж мне». Но в глубине души она ведь подозревала, что шейд может к ней прикасаться так, ведь она – опорочена. Пораженная печатью некромантии, поруганная женщина. Кто посмотрит на неё, кроме шейда, знавшего все её мысли? Ей нет дороги к людям. Дороги обратно никогда нет. «Оставь людские традиции своей родины, там, где ты её оставила», - откликнулся у неё в голове голос шейда. – «Это моя земля, и здесь мои законы», - шейд раздвинул ей ноги, подняв платье и прижимаясь ближе. – «Будешь мне женой. Не хочешь – уйди», - багряные глаза замерли у самого её лица, и она перестала замечать, как некрасиво это белое лицо, напоминавшее предсмертную маску. – «Но со мной тебе будет лучше, Аварис». Она так и не поняла, с чего бы ей стало лучше с шейдом, чем было без него, но послушалась, обняв его шею и узнавая, как пахнут эти красные волосы и совершенно сухая, пергаментная кожа, казавшаяся ей до этого неприятной. Она смотрела, как он расстегивает на ней платье, развязывает свои одежды, но совершенно не сопротивлялась ему. Даже этим ей не похвастать. Аварис в ту ночь узнала вкус его сухих, черноватых губ и влажного языка, и как он туго и глубоко толкается внутри её тела, заполняя собой, и действительно делает ей с собой лучше, чем было без него. В этом шейд не соврал. «Мучительница», - слышала она голос шейда в своей голове, – «Манишь меня и истязаешь своей кровью, своим теплом», - шептал он, но не прекращал своих потуг отплатить ей за безмолвное расположение тем, чем хороший муж благодарит жену за ласку. Она ощущала мир его мыслями, теперь знала его имя, и как в самом деле жжется для него её кожа, но и как сладко для него это мучение. Ей это понравилось. Даже было совестно, что она такая живая для него. Она не пожалела, что пришла к нему, ведь он выбрал её, долго наблюдал сквозь отражения и ждал её в своем замке. Ей действительно понравилось. Дурза брал её много раз, очень много раз, шейд прилежно соблюдал супружеский долг. Тогда – в знахарском домике у замковой стены в день их почти-свадьбы, потом – на своем ложе, когда захотел поселить её ближе, в своем походном черном шатре он покачивался над ней, то и дело оголяя острые зубы, когда она помогала ему в ворожбе где-то за пределами Гиллида, вжимал собой в ствол мшистого дерева, когда она пыталсь выскользнуть из замка, лишенная его милости лишь на час, и она никогда не могла ему отказать - она всегда была готова принять Дурзу, без конца, как будто с ним ей и правда стало лучше, чем без него. Она принадлежала шейду целиком – душой и телом, и никогда с ним не разлучалась. Вероятно, она очень его любила, и их связывала длинная и насыщенная история, потому что другому объяснению это не поддавалось. Аварис любила в тишине покоев расчесывать его красные волосы, пока память шейда рассказывала ей подробности их знакомства и встречи, любила подтачивать его острые когти, ласково перебиравшие её локоны, любила подавать ему воду для умывания и прикладывать хлопчатую ткань к рисунку шрамов. Может быть, она и не любит его, но совершенно обожает, и шейд не пугает её. Его странная нечеловеческая наружность не отталкивает и не вызывает отвращения. Она вообще слабо понимает, как могла жить до его появления. Шейд взял её свободу и тело, но вместе с этим – все её тревоги и волнения, и подарил взамен пьянящее ощущение принадлежности сильному, могущественному колдуну, ставшему для ведьмы прекрасней всех людей. И она была ему за это благодарна. *** По мнению Дурзы, это был честный обмен. Он привёл ведьму в свой дом, приметив её на границе маленького окраинного Сохо. Тогда они попались оба. Дурза, наблюдая за женщиной из тени, возжелал её, а маленькая ведьма попалась в его сети, и уже сама шла к нему, никогда не оборачиваясь назад. И сейчас он был очарован, одурманен, желал её до боли, и добровольно обжигал свою плоть в чреве так сильно желанной женщины, не способной сопротивляться его воле и его желаниям. Аварис только открывала свои большие карие глаза, как будто вбирая в себя страшный багровый взгляд шейда, а вместе с ним – его душевные терзания, чуть подрагивая под ним. И это ему было еще нужнее - чтобы она любила его в ответ и принимала. Всегда. Кто поймет черного мага лучше, чем изведавшая проклятье ведьма, кто не утонет во тьме, где Дурза вынужден был обитать? Нет, Аварис просто была создана для него, кому еще она понравится также сильно? Ведьма не была его невольницей, нет. В Гиллиде она была свободна: шла, куда хотела, а иногда они прогуливались вдвоем вдоль отражающей лунный свет реки, и шейд показывал ей свои воспоминания, и создавал новые, общие. Он сам написал их общую историю в её памяти, чтобы она была счастливее с Дурзой. А то, что ему пришлось прибегнуть к чарам, чтобы женщина не покинула его – так природа шейда и была магией, и в том, чтобы использовать её в качестве лекарства от своей тоски, шейд не видел ничего порочного, хотя он сначала он пытался с ней поговорить. Но ничего хорошего не вышло, только напугал. Она ещё и сопротивляться ему пыталась в магической дуэли, сумасбродная ведьма, только чудом улизнула первый раз... Но когда он пришёл во второй - её воля не выдержала. Но интерес был взаимным, шейд это знал. Ей у него понравится. И просто ускорил события. В своих чарах Дурза не видел обмана, только милость: в конечном счете, иначе ей было бы сложно привыкнуть к Тени рядом, а ведь внешнее обличие так малозначимо... *** Когда страсть шейда подарила ей сына, Аварис не уставала благодарить его. Она думала, что полюбила шейда, но с появлением Ярзлы поняла, что и не любила до этого момента вовсе. Ни самого шейда, ни даже себя, что в ней заслуживало любви? Опороченная, проклятая женщина. Но их маленький пушистый, болезненный мальчик с крапчатой красно-черной головой и крошечными коготками, был самым прекрасным созданием на свете, как маленький котенок. Через тонкую кожу просвечивал кончик носа, а глазки отливали красным, как два маленьких рубина... как же хорошо он им удался! Но когда сын стал расти, Аварис не могла избавиться от мысли, что что-то они сделали неправильно. Он был слабым, болезненным котенком, и хоть Дурза и не желал проводить с мальчиком много времени, то и дело приносил ему лекарства, чтобы поддерживать жизнь ребенка. Было что-то неправильное в том, что жизнь пыталась отнять у неё её самую большую драгоценность. С ним было что-то не так. А ей и поговорить об этом не с кем: Дурза вообще не любил разговаривать попусту. Их сын рос несчастным в сумрачных коридорах Гиллида. Тонкий, хрупкий, как молодое деревце, выращенное в темноте, он казался Аварис последним лучиком света во тьме, окутывающей замок и её воспоминания. И ради него, под взглядом еще наивных красных глаз и вдохновленная его прикосновением, она старалась вспомнить хоть что-то из той жизни, которая была у неё до Гиллида*. Она рассказывала ему сказки, и имя, даже имя сыну изменила, избегая скрежечущего голосом его отца «Ярзлы», заменив его на нежно-нелепое прозвище «Ипну». Рассказывала про волшебство, про магических существ, про народы, обитающие в далеких землях, и про жаркую пустыню, в которой когда-то бесстрашно ворожила сама. Рассказывала свою жизнь, о которой уже почти забыла. Аварис крутилась с сыном на руках в танце, садилась возле него и вязальной спицей, вместо такой знакомой волшебной иглы, чертила знаки, которые воскрешала ей память, и радовалась, радовалась вместе с ним этим маленьким искрам волшебства в наваливающейся тьме. Иногда на неё нападала тревога: ей иногда хотелось закричать, закричать от ужаса, где она казалась, как темно и ужасно это место. Отыскать свой посох, спрятанный рукой шейда среди его волшебных сокровищ, и бежать, бежать отсюда, не разбирая дороги. Но потом её взгляд снова находил красные, подслеповатые на свету глаза её маленького темного котенка, неловко подбирающегося к ней по полу и позвякавающего металлическими перчатками, скрывающем его растущие коготки, по полу замка. И она оставалась, ведь как она может покинуть своего котенка? И снова в их скрытые покои входил шейд, смотрел на мать и сына, но все больше – на неё, чувствуя перемену её мыслей в такие дни. Дурза долго и жадно целовал её, не отпуская, и паника уходила. Шейд забирал её тревоги, как он делал всегда, а Аварис оставались спокойствие и пустота. А котенок выглядывал на них из под теплого одеяла, и его глаза-угольки вспыхивали от недовольства. Она все ещё чувствовала, что что-то не так. Иногда, как во сне, она начинала сбрасывать в плащ одежды сына, его еще такие маленькие курточку и штанишки, рубашки, сменные перчатки для отросших коготков, но она не помнила, куда хочет унести своего котенка, не выйдут ли они слишком рано, и всегда в последний момент ей на плечи ложились сильные руки Дурзы, и она забывала, зачем она хотела идти. Шейд ласково терся своей сухой впалой щекой о её шею, ласкаясь и целуя, и снова забирал себе все её волнения. Мысли расплескивались, как вода в решете, когда её прижимал к себе хозяин замка. Дурза прав, и добр к ним, хоть и не всегда ласков, но справедлив. Он делает для них всё, что может. Шейд бережет их, охраняет от всего мира, в котором так много опасностей для Аварис, коснувшейся магического жезла, и для её полушейдового нежного котенка. И с ним им и правда будет лучше, чем без него. *** - Мама? – голос Ипну ещё не сломался, ему всего двенадцать, но вел он себя как взрослый, хотя может просто старался им казаться. – Давай убежим? - Зачем? – спокойно отвечает Аварис, раскладывая приготовленные для очередного зелья травы. - Ты несчастна здесь, - также спокойно замечает сын, сжимая её руку и переворачивая запястье, по которому струится шрам в том месте, где её впервые коснулась ладонь её темного мужа. – Ты как будто истончаешься и таешь. Я волнуюсь за тебя. Я хочу спасти тебя. - Я счастлива только с тобой, - откликается Аварис, целуя бледный лоб своего умного, заботливого и лаского мальчика: она гордится тем, каким он вырос. – Твой отец не вынесет разлуки с тобой. – из тех мыслей, которыми делится с ней шейд, она знает, как сильно тот дорожит проявившим свой дар наследником. Дурза убьет любого, кто попробует разлучить его с сыном, даже если это будет его мать. Аварис это знает, и понимает, что других способов видеть сына у неё нет. Да и зачем? Ведь с шейдом им намного лучше. - А если мы уйдем тогда, когда он не заметит? И он не сможет нас догнать? – и она понимает, что сыну также ненавистен Гиллид. Гиллид, королевские темницы, стал тюрьмой и для её ребенка, связанного кровным родством с шейдом. Её ребенок рос, и становился сильнее, умнее, чем она сама. Ипну видел больше, и в последний год потерял покой, его душа страдала во тьме и их одиночестве. Он желал увидеть своими глазами то, о чем рассказывала мать. Путешествовать, сражаться с чудовищами, узнать кого-то еще, кроме матери и отца... Аварис покачнулась, и сын поймал её под руки, осторожно поддерживая. Всего двенадцать, тоненький, как палочка, а ростом уже перегнал её. Даже от шейда он вобрал в себя самое лучшее, ведь ведьме всегда так нравилось, как тот сложен. - Мама, тебе лучше? – её нежный котенок снова смотрит на неё преданными красными глазами, а от его пальцев по коже струится холодок, проникающей ей под кожу. И она тоже видит. Видит ужасную картину, в которой стоит в темном зале под свешивающимися мордами каменных чудовищ. И что у её все ещё тонкого, ласкового лучика глаза отливают красным, как у ночного хищника, а руки вооружены острыми черными когтями, а она и не замечала, что её котенок вовсе не так светел, как ей казалось... И совсем скоро он вырастет в хищника под стать отцу... Аварис пытается устоять на ногах и нежно прижимает к себе крапчатую, пробитую красными волосами голову Ипну, его магия возвращает ей возможность думать. Даже если Ипну и создание ночи, это все равно её котенок, и только себя мать может винить в том, что в его лице она видит отражение шейда Дурзы. Она приняла его предложение стать ему женой... А было ли оно? Чары, окутывавшие её годами, медленно опадают от касания сына, и ей становиться запоздало противно... за то, как с ней обращался шейд: как с вещью, по-хозяйски. Горло сжимается в отвращении, когда она сейчас представляет склонившееся над ней лицо Дурзы, и как он трепетал над ней, оскаливая ужасные острые зубы, и впиваясь в неё своим сверкающим взглядом. Ей хотелось закричать, чтобы изгнать из себя эти видения, которые по какой-то случайности оказались в её воспоминаниях и прошедших годах. А ещё больше хотелось ударить его, драться с ним, лишь бы он больше никогда к ней не прикасался. Как он смел к ней прикасаться! Аварис тяжело дышит, как будто только что вынырнула из-под чудовищного слоя тяжелой, липкой воды, и сделала первый вздох, обжегший легкие. Как же давно она не дышала! Она смотрит на взрослеющего сына, и не понимает, откуда у неё взялся ...сын? «Останься здесь», «Будешь мне женой», «Со мной тебе будет лучше», «Я защищу вас», «Дороги назад нет» - сколько раз эти заклятия на древнем языке шептал ей в ухо старый шейд за эти годы?! О, он дал ей "выбор" тогда - уйти. Но это невозможно было сделать! Тысячи, тысячи раз он погружал её сознание в дрёму в угоду своим желаниям. Знала ли она его вовсе до того, как он вошел в её дом, или даже общие воспоминания были делом магических пут? Не было их истории, был лишь вечный отравленный магией сон! Аварис обуревает гнев и ярость. Нет, ни минуты больше она не останется в Гиллиде, ни мгновения больше не проведет под своим нечеловеческим (да и живым ли?) мужем! Ноги несут её к конюшне, к спасению из этого кошмара. И Аварис все больше понимает, что страхи, от которых оберегал её шейд, были его же свадебным подарком. *** Да как она посмела покинуть Гиллид, как она посмела покинуть его! Променяла его на свою свободу, на жалких людей и эльфов, отринула благосклонность шейда, взявшего её в жены! Дурза, задыхавшийся от гнева после своего возвращения в опустевшие покои, с трудом мог бы простить Аварис это, и, вероятно, дал бы уйти от него самого, не соверши она деяние еще более чудовищное: она забрала с собой его сына. Его сына, любимого, хоть и слабого здоровьем наследника. А ведь Дурза так старался, был с ней добр и милостив, и даже пожертвовал возможностью говорить с ней не только мыслями, лишь бы не нарушать лишний раз пелену из чар и не тревожить её сознание. Он для неё старался, чтобы она его любила и не боялась! И на поле своего ложа он был старательнее любого пахаря в окрестных землях. Шейд не унижал свою женщину, хотя вкусы его были разнообразнее того, что было допустимо между уважающими друг друга супругами. Он правда очень старался для Аварис, шейд искренне считал, что им обоим крайне повезло встретить друг друга. И щенка этого учил своему ремеслу, да, видно, наука пошла ему не на пользу, раз он решил выбраться замка без разрешения отца! Шейд тяжело вздохнул: не уйдут. Никто от него так просто не уходит. *** Он настигал их, когда они были близки к перевалу, размоченным так некстати начавшейся грозой. Удар мечом невероятной силы упал шею белой кобылы, повалив её в грязь. Аварис едва успела убрать ногу, чтобы её не придавило тушей агонизирующего животного. Шейд их догнал, и пощады от разгневанного и взбудораженного скачкой Дурзы беглецам ждать не приходилось. Позади вскрикнул Свет Полуночи, серебристый конь сына, и она видела лишь тень её ребенка, сорванную рукой отца на землю с седла и падающего коня. Магия вспыхнула сквозь пелену дождя: Ипну сопротивлялся. Но, к сожалению, он сам до конца не представлял границ могущества его отца. Да и решился бы он освободить её, если бы знал? Шейд, плащ которого дымился от попавших в него магических разрядов, прорвал последний щит сына, закрывавший от него неудачливых беглецов. Ещё ведь и время выждали, когда он был в отъезде! - Не трогай! – взмолилась женщина: её собственная магия утопала в воле шейда, как ложка - в вязкой смоле. Ей с ним не сравниться. Сейчас она как будто вспомнила, как эта ворожба просто "лилась" на неё, когда её целовал шейд, забивая глаза и горло, как та же смола. О, Дурза не дал бы ей бежать, так она бы и плавала в его обмане, как рыбка в банке с водой. Приютил, защитил... - Отдай мне мальчишку, а сама провались, куда хочешь! – рявкнул шейд, схватив сына за предплечье и потянув за собой. – Сын - мой! Аварис запоздало осознала, каким холодным и неприятным был голос шейда на самом деле. Она впервые, наверное, видела его вне морока чар, и волосы шевелились от ужаса, когда она представила что вот с этим она пролежала на постели много лет. Ипну было попытался воспротивиться отцу, но шейд тащил его, как волк пойманного ягненка, силы были совершенно неравны. - Он такой же мой сын, как и твой! – крикнула вслед шейду ведьма, пытаясь подняться и оскальзываясь в дорожной грязи. – Ты губишь его! Шейд обернулся к ней, оскалившись: она начинала ему мешать. И личная обида все еще была свежа. Опасное сочетание. Он одной рукой толкнул мальчишку в грязь, нависнув над женщиной. Ноздри шейда раздувались от гнева, он видел, что теперь она боится его, боится и... презирает?! И куда она собиралась, к кому, спустя столько-то лет? Как она смеет все ещё иметь жизнь вне Гиллида, в которой нет больше места Дурзе?! Светлый клинок, с которого бесконечный дождь уже смыл конскую кровь, выскользнул из ножен. Может быть, с убийством строптивой жены смириться будет проще, чем с тем, что она живет где-то без шейда? Соблазнительный компромисс: она таки уйдет от него, а Дурза не будет мучиться ревностью... - Дурза, он мой сын... – ведьма в потоках воды выглядела скорее жалко, чем опасно, но злила шейда непомерно. Самоубийственно злила. И все ещё кипятила ему кровь, мерзавка, даже предав его, она была ему желана. Сыну шел тринадцатый год, а постель шейда с женой не остывала, он благословлял её собой, как только хватало здоровья, женщина же бросила все его усилия в грязь! Духи шейда бесились, сводя его с ума от гнева, Дурза едва сдерживал себя, чтобы не порвать беглую жену в клочки именно сейчас. Предала, разлюбила, оставила его! - Отец, прошу! – тонкий мальчишка просто повис на руке шейда, но никак не замедлял движение его ладони. Рука Ипну накрыла ладонь шейда с вздымавшимися и чернеющими от раскалявшегося сердца венами, снова вспыхнув от магического света. – Отец, не надо! Я... Я поеду с тобой, не трогай! – сын не осмелился даже назвать её матерью в последний раз, чтобы не потерять короткое затишье в гневе шейда, итак подпитанное магией. Шейд замедлился, вперив горящий взгляд в глаза сына, отражавшие эту багряную красноту сквозь поколения. Ярзла был копия шейда в молодости, и Дурза дорожил им, как частью самого себя. Он был его наследником, наследником его власти, знаний и силы, и он не имел права покинуть Гиллид! Сын шейда принадлежал ему целиком, кровь от его крови. Впрочем, за свой побег он еще расплатится отдельно. Меч в ярости опустился на небольшое деревце за спиной Аварис, только ветки хлестнули её по лицу вместо прощального поцелуя, которым Дурза хотел её одарить напоследок, раз уж она больше не хотела, чтобы шейд подслащивал ей свою ласку чарами. Он ведь читал в её мыслях, что ей с ним нравилось, ощущал это! А она его предала! Глупая, какая же она была глупая! Тонкий мальчик осторожно, как от озлобленного зверя, отошел от отца, взяв под узду черного коня, поставил ногу в стремя и сам запрыгнул в седло, выражая полную покорность воле шейда и согласие отправиться с ним обратно. Дурзу такое поведение, когда сын просто не замечал кровопролития, которого так желал старый шейд, успокаивало. Всё было хорошо, всё было нормально.** Смола, неохотно повинуясь Ярзле, подошел к шейду, будто их отъезд останавливало только то, что отец желал еще продолжать беседу с матерью. А он и не желал. Гнев утихал, оставляя место привычной холодной собранности. - Твой сын.... А это не должно тебя больше беспокоить, Аварис. – проскрежетал шейд, запрыгивая в седло. – Уходи. Уходи как можно дальше, и никогда не попадайся мне на глаза. Черный конь, прозванный Смолой за свою лоснящуюся шкуру, развернулся перед ведьмой, подрагивая от ощущаемой им ярости седока, придерживавшего сгорбившегося между его руками подростка. Ипну знал, что попрощаться с матерью ему не дадут, но и сил смотреть на её страдание у него не было. - У тебя больше нет сына, Аварис. Ты его предала, оставив меня, и сумасбродно полагая, что можешь забрать его с собой. – шейд пустил коня боком, обьезжая ее в последний раз, грязь из-под копыт летела на её. - Вернешься за ним – я тебя убью, я клянусь. Я проломлю голову тебе твоим же посохом. – в честности шейда ей сомневаться не приходилось. - Тебе же дороги в Гиллид больше нет. "Дороги назад нет" Шпоры ударили в черные бока, и Смола рванулся в ночь, яростно взбивая копытами ночную грязь, запачкавшую платье и лицо ведьмы, и унося от неё того, кого она ненавидела всей душей, и того, кем дорожила больше жизни. Её не-брак с шейдом и в самом деле закончился. Да, он обманул её, одним богам ведомо, чем пропитан Гиллид, гнездо Тени, и какая магия там обитает. В Гиллиде было невозможно понять, где кончалась правда и начиналась ложь, там они обе сосуществовали, как единое целое, переплетаясь в магии шейда. Дурза мог править силой своей мысли не только племенами ургалов, его воля и была Гиллид. Но он же подарил ей самое настоящая счастье в виде сына. Хлесткие удары копыт затихали в нарастающем реве грозы. Значит так тому и быть – если нельзя вернуть сына, пока замком будет править шейд, то нужно сделать так, чтобы шейд больше не правил в Гиллиде. * Сын родился магически одаренным, поэтому под его влиянием у Аварис проясняется сознание. ** Ипну тоже может магически воздействовать на мысли отца, сбавляя ему обороты. Это одно из качеств, за которые шейд его ценит.