Уроки любви

Действо, разворачивающееся на сцене было воистину восхищающим и увлекательным, однако юная княжна Бельская никак не могла сосредоточиться на нём. Не могла, оттого, что ее мысли и чувства были обращены к сидящему позади нее Муравьеву-Апостолу. Сергей Иванович Муравьев-Апостол являлся сыном уважаемого и родовитого семейства. Еще будучи совсем юным, он отважно сражался при Витебске, Бородине, Тарутине, Малоярославце… Признанный герой Отечественной войны, участник Заграничных походов… В обществе им восхищались. Его уважали и любили. Мужчины считались с поразительными свойствами его ума, с образованностью и военными заслугами. Юные прелестницы сходили с ума от его выправки и очарования улыбки. А родители, имевшие под своим крылом незамужних дочерей, видели в состоятельном холостяке «выгодную партию» для своих Лизонек, Машенек, Катюш… Бельская не смогла сдержать оборону, и ее трепетное сердце дрогнуло под натиском внимания Сергея Ивановича. Хотя, справедливости ради, стоит признать, изначально Анна отчаянно сопротивлялась этому. «Женщины падки на строгость мундира. Как глупые сороки цепко хватаются за блестящую безделицу, так и прекрасная половина этого бренного мира, заприметив военного, всеми возможными и невозможными способами стремится заполучить его расположение, его внимание, его симпатию», — эти слова, услышанные от горячо любимого дядюшки, оставили в душе княжны неизгладимое впечатление. И с тех пор Бельская, не отдавая себе отчета, на подсознательном уровне «опасалась» мундиров. Ей отчаянно не хотелось быть похожей на сверстниц, заходящихся всеобъемлющим восторгом при одном лишь незначительном упоминании слова «офицер». И правда, точно сороки. Хватают блестяшку, даже не пытаясь задуматься о наличии хоть какого-нибудь содержания. Но Муравьев-Апостол оказался не просто «блестяшкой». В каждом его жесте, в каждом его движении читались благородство, достоинство. Он был безупречно учтив и галантен. Он мог поддержать любую тему разговора. Воспитанный далёкой и чужой Францией, долгое время не знавший русского языка, он искренне любил Отчизну. Он был одним из тех, кого не мундир красит, а он — мундир. Могла ли устоять Анна, лишь только переступившая черту, отделявшую детство от юности? Душа девушки переживала весну, что настигает душу каждого человека. Пробили часы, открывшие своим набатом двери для первого осознанного чувства истошно-щемящей нежности. Сергей рассказывал какую-то безумную историю об императоре, шампанском, вольном Париже… Ну до чего же смешной. Ужели Муравьев-Апостол действительно думает, что она поверит в то, что он осмелился предстать перед императором с ящиком шампанского? Глупости… Какие же все это глупости… Анна смеялась. Смеялась искренне. Она вообще не умела лгать и притворствовать. Хотя порой и завидовала изяществу жеманных столичных кокеток, заламывающих в драматичном запале руки. Если бы только она знала, как ее честность и открытость очаровывали сидящего позади нее… Екатерина Павловна, кажется, сделала им какое-то замечание? Что ж. Пусть так. Сергей отчаянно сдерживал приступ смеха и глупую улыбку, навязанную радостью созерцания той, что волновала каждую клеточку его существа. Он не успел понять, в чем заключалась суть упрека княгини. Всё внимание Муравьева-Апостола было сосредоточено на непокорном локоне, выбившемся из прически Анны. Женский локон? Какая нелепица, Сергей. Ты должен думать о более серьезных вещах. Сегодня в доме Рылеева очередное собрание, сокрытое под обыденным, ничем непримечательным светским раутом. Тем не менее, локон, дорогие кружева платья, застежка ожерелья на шее Анны — все это живо волновало капитана Семёновского полка. Волновало, потому что принадлежало ей. А все, что так или иначе было связано с юной княжной Бельской обретало для Сергея совершенно особый смысл, совершенно особое значение. Муравьев-Апостол не мог с точностью сказать, когда именно он увлекся Анной. «Ужели она так хороша?», — он помнил, как задавал этот открыто насмешливый вопрос сослуживцу, желавшему познакомить Сергея с «непростительно прекрасной особой». Столичная барышня. Семнадцатилетняя девчонка. Сергей мог сыскать несколько сотен таких «непростительно прекрасных особ». И почти каждая была бы безмерно рада его вниманию, его улыбке. Но лишь столкнувшись с пронзительной глубиной взгляда Анны, Муравьев понял, что впервые в жизни оказался побежденным, сраженным наповал. Встречи на балах, приёмах… Сергей Иванович чувствовал себя глупым мальчишкой. Он не должен. Ему не дозволено. Он не имеет права любить. Он подвергает риску и «дело», и ту, что теперь дороже всех. Муравьев-Апостол сознавал, что рано или поздно судьба поставит его перед непростым выбором. Сознавал, но отказывался в это верить и принимать. Бежал от горькой правды, ныряя в омут чувств. В омут, из которого не будет выхода, не будет спасения. — Я люблю вас. Тихое, проникновенное. Признание срывается с его уст, идёт от самых потаенных струн его души, облачая в словесное одеяние то, что он держал в себе уже около полугода. Сердце Анны пропускает удар. Дышать в тысячу раз труднее. Пальцы бьет мелкая дрожь. Внутри бушует ураган. С ним трудно совладать. Самые желанные слова услышаны… Она счастливица? Обреченная? Обреченная счастливица… Что ответить? Как реагировать? Залиться краской? Торопливо сознаться в ответном обожании? Смолчать?.. Бельская растерялась. Запуталась в пологе неожиданно обрушившегося на нее счастья. Все как в тумане. Не зная, что говорить, она отмечает талант балерины, мысленно проклиная себя и это неуместное замечание. Нужно собраться. Нужно отбросить волнение. Нужно превратить эмоции в мысли и дать этим мыслям жизнь в слове. Однако… Девушка не успела исполнить задуманное и отдать Сергею собственное признание. Очевидно, произошло что-то важное, что-то серьезное. Получив какое-то известие, Муравьев, извинившись и подарив учтивый поклон, вынужден был покинуть театральную ложу. Собственно, стоит признать, что зрительный зал оставили и другие офицеры. Впрочем, Бельская не заметила этого. Ее пылкой душе сегодняшним вечером открылся удивительный мир взаимного чувства.