Исповедь Брата Архивариуса.

["- Ничто не вечно? Ну...посмотрим. И что не вечно - возродим." (с) Архивариус.] Наш Рай стоял много циклов, повидал много Сестёр, Братьев, Сердец и Цвета, но еще никогда не сыпал на нас своими осколками и отчаяньем настолько много и очевидно, как сейчас. Как самый старший, и наречённый самым мудрейшим из Братьев я всегда старался сохранить хрупкое равновесие в этом мире, спасая Сестёр от самих себя, оберегая Братьев от необратимых ошибок, сохраняя Цвет настолько, насколько это было возможно. Я давал советы каждому, кто нуждался в них, был снисходительным и смотрел на братьев так, чтобы они понимали, что я желаю нам только процветания. Но рано или поздно все младшие вырастают, находят своих Сестер и свои принципы и убеждения, иногда переходя границы дозволенного. Границы Табу. Тогда уже и сеятся семя раздора и отчуждённости. Я знал, что так произойдёт, но никогда не думал, что это поглотит моего ученика и, тем более, моего союзника с начала времён - Брата Бонга. Если скептическое отношение ко мне пропускалось у остальных Братьев, то, когда стало веять этим от них двоих, когда я понял, что они отдаляются от меня: Хлыст тянется к Бонгу, а последний спрашивает моего совета чисто из уважения - это подкосило, не буду скрывать. Доверять я им не перестал, как и любому из нас, ведь доверие - главное, что может быть во Фратрии, однако, напряжение въелось в металлический нагрудный каркас, вытекая сквозь длинные перебинтованные клешни нервным пощёлкиванием. Я видел, как нагло врёт мне Брат Фонарщик, как он врёт всем, но скинуть его в Кошмар, пока он не сделал ничего противоречащего Табу на глазах у Фратрии я не мог. Я дал шансы Брату Реактору и Брату Хлысту, когда застал их за собиранием Цвета, показавшегося превышающим их возможности. Я следил за нахальством Гамлета и Врачевателем, в итоге оказавшимся тем самым Братом Инквизитором, из-за которого началась Охота на Ведьм, и все-таки, вновь, решил дать шанс, увидев его глаза. Я милосерден, до последней точки кипения. Я милосерден до тех пор, пока эти дети проповедуют Табу, когда блуждают в сомнениях, до тех пор, пока я могу смотреть на них, как на Братьев. И, наверное, я избавился бы от еретиков намного раньше, если бы сам, первый раз за все свои долгие циклы не стал нуждаться в совете. Советах, которыми на свою беду, кормила меня Сестра Нея, мудрая, сдержанная, кою понимал без слов, но стал нуждаться в них, как если бы сам изголодался. Сдерживая свой ревностный порыв к захаживающим Братьям, каждый раз отгоняя их на безопасное расстояние - следил за каждым их действием. За действием КАЖДОГО. Даже если они думали, что прошли мимо моих глаз, кои имеются даже на спине. Я. Всегда. Следил. За ними. Сам увязая в сомнениях, подталкиваемый разрушением Рая, я стал молиться намного чаще и это чаще было направленно Серебру. Хладнокровному, вместилищу всяких богатств, покровителю стяжателей. Я просил его только об одном - удаче, которой мне так не хватало. Ибо начиная с Охоты на Ведьм в нашем славном мире всё стало не очень хорошо и с каждым разом всё сложнее и сложнее становилось удерживать баланс. Я просил Серебро о Чуде, которое готов был ждать столько, сколько потребуется. Не учёл, не знал лишь то, что моё божество окажется безумным и эгоистичным, тем, кто через эту еретичку Нею будет проповедовать мне убить собственных братьев. Услышав это, я понял, что это не Цвет говорит с нами, это или её лживые нужды или нечто иное пытается направить нас друг против друга, чтобы мы сами разрушили то, к чему так долго стремились. Наши Табу, нас, наш Рай. Появление новоявленного Брата стало для всех праздником, очень долгожданным, ведь с каждым новым Братом должна была прийти и Сестра, но мы ошиблись. Сестры не появилось, зато в младшем вскоре раскрылось....сердце. Чуждое нам. У Братьев не может быть сердец, я знал это с самого начала, поэтому отдать приказ вырвать у младшего то, что тормозит нас и разлагает, не задержалось во рту. Сначала я хотел попросить об этом брата Молота, но, вовремя подошедший Брат Призрак напомнил мне о своих дошедших до меня желаниях о вознесении и частых вертениях около новоявленного, так что решил убить двух зайцев сразу: вырвать ненужную вещицу и проучить зарождающегося еретика. Для уверенности в его действиях - приставил к Призраку брата Молота, чтобы проверить и его верность Табу. Разочарование настигло меня, когда Молот не последовал моему приказу через малое количество ударов сердца. Спросив причину такого неповиновения, узнал, что дело сделано, но преждевременно уже моим учеником. Только это и позволило избежать этим двоим наказания. Однако далее за Призраком я уже следил сам. Теперь, когда новоявленный не сходил с ума, разговаривая с пустотой, нутро моё успокоилось, до первого такого же странного действа у Брата Камня, Сновидца, Реактора, а потом и у самого Бонга...каждый из которых имел помутнение рассудка, якобы видя сами Цвета и разговаривая с ними. Хотя всем было известно, что такое могут делать лишь Сёстры. Братьям это не дано. Бонг пытался убедить меня, что времена меняются, говорил, что Рай рушится, так может именно поэтому у Братьев появляются сердца и надо что-то менять? Я почти поверил ему...чтобы разобраться во всём мы решили созвать совет, на котором бы присутствовали все, не исключая и Сестёр. Ибо Рай это место общее, и если угрожает нечто жизни всем, то и решать мы должны вместе. Бонг сказал, что ему нужно поговорить с Цветами. - Побыстрее, Брат. Но побыстрее не получилось. Пришлось начать без него и выявлять суть раздора и что мы будем делать дальше до его прихода мне одному, но, когда он пришёл, всё перевернулось и мой первый приспешник упал в моих глазах. - Кто придумал эти Табу, Брат Архивариус? - Мы с тобой. - Точно...- забыть настолько очевидное? Когда я был один, в Табу не было нужды, но с появлением остальных, они стали необходимы. Собрание окончилось тем, что мы перестаём вырывать сердца, однако, сомнения в Бонге остались со мной, и подтвердились словами Неи, о том, что новоявленный грезит вознесением и все с сердцами начинают делать то же самое. Такого дикого еретизма я допустить не мог. Хлыст, сам решивший доказать мне свою верность, был направлен вырывать сердца у оставшихся. Но у Бонга я должен был сделать это сам - и по всем законам вызвал его на Ордалию, ибо уважал и по-своему хотел сохранить нашу связь. Он заслуживал честного боя, когда не хотел расставаться с обретённым, но затуманивающим его рассудок клочком постоянно умирающей плоти. Однако, старший, не всегда означает сильнейший, и, стало быть, даже если я и молился бы снова Серебру, не получилось бы победить его. Добивая, Бонг не хотел скидывать меня в Кошмар, но то, что было начато, должно было закончиться. Табу - превыше всего. Как можно это не понимать, так оскорбляя своего старшего Брата....? Падая в Кошмар, я видел его лицо полное непонятного мне чувства... И снова удушающий дым и одиночество наполняют все члены. В этой темноте не видно ничего, кроме свисающих гниющих сверху водорослей, освещаемых едва мерцающим светлячком. Этот свет то появляется, то исчезает, то дарит надежду, то вновь проглатывает её, даже не даёт дотронуться. В этом месте ожидание Чуда вырастает внутри с новой силой и хочется разорвать пустоту, да только лёгкие едва-едва могут качать эту тьму, оставляя лишь силу на то, чтобы тянуть и тянуть руку к этому мигающему, словно знающему запретное, свету, не думая о сломанных пальцах и тысячи вил пронзающих тело. Просто тянуть... до конца. Я знал, что выберусь. Не зря я был первым. И удивлённые лица Братьев приятно отозвались мне радостью. Но первое, что я сделал - ринулся в покои своей Сестры, кою так опрометчиво бросил, ниспадая. Лишь увидев её скорбное в постоянном ожидании, таком же, как и у меня, лицо, нашёл успокоение. В какие-то моменты мне казалось, что лишь эта лгунья осталась единственным моим союзником, союзником, который был со мной с начала всех циклов, союзником, так же любящим, как и я сам, наш Рай и боящимся вознесения. Я не боюсь вознесения, но не могу оставить её, хранительницу Часовни, на растерзание собственным страхам. Что такое страх, для меня - неведом, для неё же - губителен. Цикл сменяется циклом. И бывший мой союзник Бонг, сменяется Врачевателем, в котором я увидел канувшего Инквизитора. С первых слов я не надеялся на полную его честность, но нужен был тот, кто бы помог и дальше избавляться от накопившейся ереси, расплодившихся, словно опухоль, робких сердец в телах стойкой и грозной Фратрии. И мы использовали друг друга, как могли, вместе с Братом Хлыстом. Инквизитор вырвал сердце Сновидцу по моему приказу, разбил его, хотя я не просил. Благодаря ученику, вновь появившееся Сердце у окрещённого Брата Иронии затухло после в моих тонких острых пальцах, случайно - кажется перестарался. Эти вещицы такие хрупкие, что только дунь и рассыпятся... Брат Реактор не тот, кому стоило врываться в покои Неи без стука и тем более с новым сердцем, заставляя меня причинять ему боль. Он плакал и отбивался, уменьшаясь в моих металлических окулярах как один из старших, будто мог чувствовать то, что испытывали Сёстры. Жалкий. Беззащитный. Отвратительный. Я пытался понять что это за мерзость исходила от него сжимая мягкое и податливое, жгущее гнилую плоть на последнем издыхании, трепетное сердце, но, видимо, не дано... Под звуки взбунтовавшейся Фртатрии, наплевавшей на установленные Табу, я увидел, точнее услышал...Серебро. И не поверил своим сузившимся зрачкам. Как могло то, чему я отдавал несчитанные удары, быть брызжущим на меня слюной неразумной, движущей одним лишь боем, субстанцией ненависти и вульгарства? Куда запропастилось то самое сокровенное и могучее хладнокровие и жестокость, когда я отказал ему в Ордалии, ведь я не самоубийца. Я знаю мощь Цвета и трезво оцениваю свои силы. На его место пришло Золото, но… зачем? Зачем этим Цветам драться? Они не смогли мне объяснить. Не смогли объяснить и то, что твориться с этим миром и зачем стали появляться в нём беспризорные Клочки Ударов. Обезумевшая, потерявшая последние крупицы здравого смыла Фратрия накатила на меня словно волна и, пока мог, в этой волне я избавился, теперь умышленно и осознанно от того, что делало с ними Такую Ересь. Я спас их от гибели, я отсрочил наш неминуемый конец, но в их лицах увидел лишь осуждение и злобу. Они готовы были разорвать этот старый с остановившимся временем каркас, однако, я был старейшим и, если захотел, выкрутил бы голову каждому, кинув в Кошмар, заставляя оставшееся тело суетливо искать часть себя в кромешном ужасе. Мои методы жестоки, но действенны. И каждый знал это - и это знание тоже мелькало в них. Помню последнее: лишь как осколки, разлетевшиеся оземь покоев Часовни, хрустели под моими ногами и убогие всхлипы бессердечных были выгнаны за пределы жилища Сестры. Глупцы, они не знали, что потеряли. И пока не приняли в себя то, что обрели. Теперь я более не мешал им разлагаться. Рай пошатнулся новым Циклом вновь. И вновь пришлось искать ответы, которых не было уже нигде вокруг, на этот раз вверив своё тело своему ученику, Брату Хлысту, не сопротивляясь. Семнадцатью точными ударами - я не зря его учил - он отправил меня добровольно в Кошмар. И только там я понял то, что был всегда прав, стараясь не поперхнуться, увязнуть в еретических ведениях о том, что когда-то был Сестрой Сирень-Лазури. Вознесясь вновь, в прогнившей голове мелькала только одна мысль - ждать чуда, это всё то, что мы сейчас можем. Не считая защиты Рая от дракона, но куда нам, Братьям, с таким малым количеством цвета против того, кто стал ещё сильнее. Пусть когда-то давно у Фратрии получилось его отогнать, но сейчас, сломленные еретическим вознесением, мы могли положиться лишь на Цвета. С грохотом обвалившиеся покои бывшей Сестры ознаменовали нам победу. Осталось не так много проблем: последнее Сердце Вознесения, впавшая в еретизм Фратрия и Конец Рая. Мой совет им был прост: просто существовать последние свои удары циклов так, как бы им хотелось, ибо ничто не неизбежно, и если бы случилось Чудо, оно случилось бы, как если бы Рай рухнул совсем, он бы рухнул без нашей помощи. Тяжёлая поступь скрипучим звуком нарушила тишину покоев некогда Стрелы и деве протянулась костлявая рука, способная дотянуться намного дальше дозволенного. Эта рука говорила молча ей о том одиночестве, в котором была многие циклы без единого существа Здесь, пока не нашла её, говорила о том, как была счастлива, вырвавшись из недр самого ужасного и пожирающего, говорила о том, как ждала Чуда, и это чудо к ней явилось, и говорила о том, что Нея и Цвета - самое прекрасное, что случалось с ней за всю её жалкую жизнь, протягиваясь, сжимаясь вокруг хрупкой, уводя прочь из башни, на последний первый танец. И этот танец вновь немного поставил всё на круги своя, однако, с новым циклом было и новое сердце и новая самая страшная неосторожность, выросшая из глубокой и грозной ревности - я забыл, сколько цвета отдал, затуманенный вкормил больше, чем было нужно, а Сестра приняла, решив, что я хочу воплотить дурные раздумья и стереть всех с этой тверди. Была ли это её самоотверженная преданность или мерзкое, как и у всех Сестёр, желание Прорыва - мне не понять. Я даже не знаю, что такое плакать. Хотелось узнать...но мог смотреть лишь на то, как это делают родительские Цвета, и скорбеть вместе с ними над испаряющимся образом, без единого звука. В тот момент всё тело сжало в тиски то самое огромное чувство, которое не покидало меня всё это время - вина, всецелая и всепоглощающая. Но так оно было или нет, для разума было уже не важно. Для Меня было уже ничего не важно. Появившись здесь в одиночестве, я снова остался один... Ещё пятнадцать циклов уши разрывала предсмертная агония стонущего от боли и отчаяния Рая. Но делать что-то не было ни сил, ни желания, ни смысла. Старые глаза только устало провожали возносящихся Братьев, не напутствуя, но и не мешая. Трудно признавать, но когда собственное тело, вместе с камнем нашего мира стало исчезать, голову впервые посетила пугающая мысль: Рай оказался таким же гнилым Промежутком, откуда мы выбрались до этого, быв лишь...передышкой для нового Кошмара.