DL-7

      Утро генерального прокурора Майлза Эджворта началось не с чашки ароматного Эрл Грея, не с горячего завтрака в постель и не со смазанного поцелуя возлюбленной в щёку. В то проклятое утро предательски молчали даже электронные часы, стоявшие на прикроватной тумбочке.        Строго говоря, это было даже не утро. Когда Эджворт пытался продрать слипавшиеся, покрасневшие и слезящиеся от яркого света телефонного экрана глаза, на улице стояла непроглядная чёрная мгла. Небо укутали угрюмые кособокие тучи, слизнувшие с неба не только мелкие звёзды, но и блюдце луны. По крышам многоэтажек и небоскрёбов хлестал дождь, порывистый ветер, ломая старые ставни, через оконные рамы приносил с собой в квартиру уличную сырость и влагу, так что Майлзу приходилось иной раз поджимать под себя пятки, лучше кутаться в пуховое одеяло и сквозь зубы в полудрёме проклинать погоду. Скопившейся в водостоках воды было так много, что она, не успевая собираться в желобах, выливалась на подстриженный газон, превращая его в грязную кашу из травы и комьев земли. Мутные лужи хлюпали и пузырились, мазутно-чёрными ручьями выливаясь на дорогу и заливая колёса припаркованных автомобилей серой грязью. Фонарный столб отбрасывал дрожащий конус тусклого жёлтого света на матовые стёкла дома. Не было слышно ни птиц, ни шума машин, ничего. Большой город, из окна самолёта напоминающий стеклянную игрушку, по ночам сверкающую разноцветными огоньками, теперь молча захлёбывался в пришедшем душном ливне.       Тук. Тук-тук. Майлз путает барабанящие по карнизу капли дождя со стуком собственного сердца в ушах. Сон. Кошмар. Опять? Снова. Сколько воды утекло с тех пор? Дело DL-6 было закрыто, фон Карма арестован, но Эджворт продолжал вскакивать задолго до будильника в холодном поту и до крови кусать бледные губы, стараясь удержать собственный животный крик. Он трёт затёкшими пальцами глаза, качает головой и хлопает себя по щекам, надеясь избавиться от невыцветающих воспоминаний, которые раз за разом всплывают у него в голове. Эджворт дышит глубоко и неровно, пытаясь успокоиться. Он глядит на тускло горящий торшер — Майлз никогда не выключает светильник, когда ложится спать, — и губы сами растягиваются в кривом оскале. Из месяца в месяц ему приходят такие счета за электроэнергию, что только непрестанная работа прокурором может их покрывать. Правда, его ночным кошмарам на это глубоко плевать.       Эджворт оттягивает рукав ночной рубахи и вытирает солёный пот со лба. Обычно он дрожащей рукой берёт стакан воды, приготовленный заранее и стоящий слева, рядом с торшером, делает несколько судорожных глотков, облизывает шершавые потрескавшиеся губы и взглядом цепляется за розово-жёлтые косые полоски света, струящиеся из-под прорезей жалюзи. Пятьдесят четыре. Ровно столько светлых полос насчитывает Эджворт. Он считает их, пока не успокоится или не почувствует отвращение к себе. Он уже не маленький мальчик, а всё равно не может уснуть в полной темноте. Она невидимой наковальней давит ему на грудь, чёрной змеёй обвивает шею и душит, душит, душит… И когда Эджворт понимает, что все его попытки успокоиться и продолжить сон идут насмарку, то он усталым и привычным движением открывает ящик правой тумбочки, достаёт оттуда отливающий призрачным серебром флакон со снотворным и глотает таблетку. Снотворное срабатывает не сразу, так что Эджворт ещё какое-то время ворочается в постели и старается не обращать внимания на мелкую дрожь во всём теле, чтобы не сорваться и не выпить весь пузырёк. И так каждую ночь. На протяжении пятнадцати лет…       Было, по крайней мере, пока после заседания ужас кошмара не сменился на растущую внутри тревогу, съедавшую Майлза изнутри, словно ржавчина. Теперь Эджворт не слышит звенящего в ушах крика фон Кармы, не ощущает где-то рядом горячее, обжигающее дыхание судебного пристава, не пытается найти в темноте рукав отцовского пиджака, от которого всегда пахло стойким запахом одеколона. Он не в лифте — он смотрит на всю эту сцену как бы издалека, чужими глазами. Глазами Манфреда фон Кармы.       Эджворта тошнит, а плечо горит так, будто бы его только что прижгли калёным железом. В глазах то темнеет, то вновь вспыхивают огни, ватные ноги почти не держат, голова кружится, а из-под дрожащих пальцев быстрыми струйками течёт тёплая кровь. Каким-то механическим движением он поворачивает голову, пытаясь расфокусированным взглядом найти лестницу, но краем уха слышит тихий щелчок и, обернувшись, видит открывающиеся двери лифта.       Злоба. Обида. Унижение. Это первые чуждые чувства, которые клокочут в душе при виде знакомого лица в прямоугольной оправе очков. Эджворт смотрит на отца и хочет улыбнуться, но вместо этого из груди вырывается мерзкий рык. Будто бы в замедленной съёмке Майлз опускает голову вниз, видит табельный пистолет с ещё дымящимся дулом, нетвёрдой рукой поднимает его и, несколько раз сжав рукоятку в какой-то тревожной нерешительности, взводит курок. Вместо твёрдого подсознательного «я не могу, я не должен!» из-под плотно сжатых губ вырывается хриплое: — Прощай, Грег.       Темнота. Окутывает с ног до головы, лезет под кожу и заставляет мелко дрожать. Чувство такое, будто бы на голову надели плотный мешок, а на шею уже накинули петлю. Эджворт ничего не видит, но знает, что чей-то острый взгляд буравит его затылок. Он неловко передёргивает плечами, с трудом сглатывает нервный ком, вставший поперёк горла, и в этот же момент, словно свистящий бич, его хлёстко, вскрывая старые раны, бьют по больному слова: — Щенок. Ты подвернулся под руку в самый неподходящий момент. Не будь тебя там, моя совесть была бы чиста. Грегори Эджворт умер, потому что он зазря топтал землю и был червём. Он поставил себя выше меня, а значит, выше правосудия. Ему суждено было умереть, сам Бог вложил в мои руки тот пистолет. Ты спросишь, почему я подставил тебя спустя столько лет? Почему не сдал в приют, а пригрел в собственном доме? Я надеялся, что смогу вырастить достойного и образованного человека, а не жалкого неудачника, чьё первое же дело было победой лишь технически. Паршивые показания, притянутые за уши улики… Ты с каждым днём всё больше и больше напоминал мне этого мерзкого адвоката. Такой же надменный заносчивый дурак, считающий себя профессионалом, гением, восходящей звездой нынешней прокуратуры. Нахлебник. Обуза. Правильно говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Став прокурором, ты только и делаешь, что позоришь эту профессию. Ещё и перед адвокатом-новичком, которого из раза в раз спасало лишь чудо. Невежда. Дилетант. Тогда, в лифте, мне следовало пристрелить тебя, а не твоего отца. С ним хотя бы было интереснее.       Эджворта душат слёзы и обида, а в ушах звенит знакомый девчачий голос, громкий и пронзительный, точно предсмертный крик: «Невиновен! Он был невиновен!».       Вот что снится Эджворту на протяжении последних месяцев. Слова фон Кармы звучат как смертный приговор. Он давно подписан, а Майлзу только и остаётся, что ждать его исполнения.       Однако едва застелившая сознание пелена дрёмы слетает из-за режущей слух мелодии «Стального самурая», которая выдергивает раздражённого Эджворта из объятий Морфея. Первая мысль, которая мелькнула в голове — свернуть шею. Звонившему, разумеется. Сам Эджворт тоже бы свернулся… Калачиком в постели.       Пытаясь раскрыть слипающиеся глаза, Майлз, не отрывая головы от подушки, шарит по тумбочке ладонью и едва ли не опрокидывает полупустой стакан. Телефон трещит и трещит: видимо, чьи-то проблемы будут поважнее хронического недосыпа уставшего от жизни прокурора. Спустя несколько секунд приглушённых ругательств и шуршания простынью, Майлз наконец-таки находит силы оторваться от подушки, нащупывает свой телефон и привычным резким движением кисти открывает старую раскладушку. Мутным взглядом смотрит в экран телефона — время 3:20 ночи. Номер не определён. Вспоминая и перебирая в голове телефонные коды стран и городов, Эджворт быстро понимает, что звонят ему, скорее всего, по работе из главного офиса, а не с другого конца света, что удивительно. Кажется, не только Майлз, но и его начальство страдает от бессонницы… Или от идиотизма, потому что по-другому объяснить звонок в середине ночи Эджворт не может. Стараясь не прозвучать слишком устало, он механически скрипит зубами в трубку: — Прокурор окружного суда… — Мистер Эджворт, это вы?! — смутно знакомый крик, от которого по спине побежали мурашки и на голове зашевелились волосы. Это был крик, не предвещавший ничего хорошего. — Да. С кем я говорю? — Это М-Майя Фей! — голос дрожит и обрывается, но не из-за плохой связи, а из-за душащих слёз. — Что случилось? — Эджворт садится в постели и, пытаясь подавить проснувшуюся в утробе тревогу, закусывает кожу между большим и указательным пальцем, готовясь к худшему. — Феникс, он… В него стреляли… Он без сознания! — последние слова теряются в потоке слёз и какого-то нечеловеческого воя. Внутри Майлза что-то оборвалось, ухнуло и разбилось. Эджворт вскакивает с постели, включает на телефоне громкую связь и подрывается к шкафу с одеждой. — Ты вызвала скорую?! — ночная рубашка едва ли не расходится по швам, когда Майл резким движением пытается стащить её с тела. — Д-да, но они задерживаются! А к-кровь повсюду! — от одного этого срывающегося на плач девчачьего голоса Эджворту становится плохо. Ещё немного, и он сам ударится в немую истерику. Тогда уже не он будет успокаивать Майю, а она его. — Пульс есть? Он дышит? — несмотря на бушующую внутри него панику, Майлз старается вспомнить школьные уроки биологии. — Да! — Зрачки реагируют на свет? — Н-не знаю! У нас резко выключился свет, я почти ничего не вижу… — Забудь. Он жив, это уже хорошо, — эти слова звучат не столько для Майи, сколько для самого Эджворта. — Ты остановила кровотечение? — Я прижала рану тканью пиджака, но кровь не останавливается! — Живо найди аптечку, достань стерильный бинт и прижими сильнее! — Эджворт рычит и неловким движением роняет стул, пытаясь в полутьме попасть ногой в штанинину. — Х-хорошо! Я могу ещё что-то сделать? — Найди в аптечке раствор аммиака и попробуй привести его в сознание. Он лежит или сидит? — стрелой пролетев по коридору, Майлз рывком открывает широкий комодный ящик, почти что срывая его с внутренних полозьев, и хватает связку ключей. — Полулежит. Он стоял у стены, когда в него выстрелили, — в телефонной трубке едва ли слышно голос Майи. Вероятно, его заглушает шуршащая упаковка от бинта и бульканье баночки со спиртом. — Где вы сейчас? — Майлз плечом прижимает телефон к уху и, захлопнув за собой входную дверь, пытается в темноте найти замочную скважину. — В нашем офисе, «Райт и Ко»… Вы знаете адрес? — Да, я скоро буду, — Эджворт сильным толчком бедра открывает тяжёлую подъездную дверь и по ещё пенящимся от дождя лужам бежит к машине. — Следи за дыханием и пульсом. Как только он придёт в себя, не дай ему вновь потерять сознание! — Х-хорошо…       Эджворт поворачивает ключ зажигания, рваным движением хватает ремень безопасности и после того, как слышит щелчок, не глядя, переключает передачу. «К чёрту!» — Майлз скалится, одной ногой давит на педаль тормоза, а другой полностью выжимает газ. Стук — и Эджворт резко убирает ногу с тормоза. Под красным капотом двигатель взревел, точно раненый бык, стрелка тахометра качнулась вправо и машина рванула с места, оставив за собой белое густое облачко пара от тормозных дисков. Всё-таки жизнь Феникса Райта для Эджворта была дороже, нежели новая коробка передач служебной машины.       Автомобиль ласточкой вылетел из дворов, и Эджворт, ловко вывернув руль, едва не вылетев на встречку, направил машину в нужный переулок и стал нервно поглядывать на стрелку спидометра. — Тридцать… Сорок… Пятьдесят пять… — Майлз барабанит указательным пальцем правой руки по рулю и просто надеется, что по пути ему не попадётся ни красного светофора, ни пешехода, ни велосипедиста. Выбирать между пачкой штрафов в несколько тысяч йен и жизнью друга сейчас не очень-то хотелось. А единственная мысль, которая заставила Эджворта наплевать на все правила дорожного движения, была не о том, что когда Феникс оправится, то сможет покрыть из своего кармана все расходы на дорогу и возможный ремонт машины, а то, что он вообще останется жив к тому моменту, когда Майлз припаркуется у здания офиса. Краем уха он услышал тревожный вой кареты скорой помощи.       Подъезжая к крупному перекрёстку, Эджворт поддал газу и покрепче вцепился в руль — светофор подмигивал ему тусклым зелёным глазом. Чуть меньше минуты, и он уже будет в офисе Райта. Телефон угрюмо молчал в кармане пиджака, так что Майлз в какой-то мере успел успокоиться. Если бы ситуация вышла из-под контроля, то он бы не мчался, а летел, попутно пытаясь объяснить Майе, как нужно реанимировать человека…       Вдруг рулевое колесо стало поворачивать в сторону, а за окном под шинами булькнула и схлопнулась в протекторах лишняя вода. — Чёрт! — Эджворт, стараясь справиться с заносом буквально за две сотни метров до перекрёстка, преодолев желание ударить по тормозу, осторожно отпускает педаль газа и поворачивает руль в другую сторону. Однако автомобиль, слишком сильно разогнавшись, продолжает брюхом скользить на водяной подушке, и Майлз едва ли не выезжает на встречку. Забыв о предосторожности, Эджворт выворачивает руль и крепко сцепляет зубы — автомобиль, захлёбываясь чёрной ледяной водой, крутясь как волчок, вылетает на пустой перекрёсток под мигающий недружелюбный жёлтый свет. Майлз непроизвольно жмурит глаза, и на задворках его сознания мелькает последняя глупая мысль: «лишь бы не в клумбу»…       Секунда — и машину тряхнуло так, что Эджворт громко охнул, ударившись об подголовник. Сердце пропустило удар, и Майлз, судорожно сглотнув, осторожно открыл глаза и непроизвольно расправил плечи. Автомобиль остановился на середине перекрёстка, под капотом сдержанно и приглушённо рычал двигатель. Противотуманные фары ярким светом облизывали мокрый асфальт, и равномерно стукающие дворники, смахнули дождевые капли, отражающие мутный красный свет, с лобового стекла… — Пронесло… — облегчённо вздохнул Майлз и, переводя дыхание, уткнулся лбом в руль.

***

      «Четырнадцать, шестнадцать, восемнадцать…» — Эджворт перепрыгивает через две ступеньки и, задыхаясь от бега, цепляясь за хлипкие подъездные перильца, старается не споткнуться в темноте и не распластаться звёздочкой на лестничной клетке. От глубоких вдохов ртом холодного и влажного воздуха горло дерёт, ноги не держат, а перед глазами плывут ступени. Майлзу пришлось парковать машину не во дворе перед зданием офиса, а несколько дальше, чем планировалось. В противном случае Эджворт бы потратил семь, а то и десять добрых минут на поиск свободного места и правильную парковку. А ругаться с работником эвакуатора из-за служебной машины желания не было, да и в голове у Эджворта сейчас крутилось только одно слово, вернее, имя: Феникс… Феникс… Феникс!       Стоило ему только мельком заметить позолоченную табличку «Райт и Ко» на синей двери, как Майлз тут же метнулся к ней. Судорожно дёрнул за ручку — заперто. На мгновенье Эджворту стало плохо от зазвеневшего в ушах шума сердца, кровь отхлынула от лица и он, то ли от страха, то ли от злости, беспомощно забарабанил кулаками по двери. — Откройте дверь, мисс Фей! Это Эджворт! Майя! — он на секунду замирает, чтобы отдышаться и перевести дух. В голове проносится целый поток пугающих мыслей. Почему заперто? Неужели слишком поздно? Он точно не перепутал адрес? Не приезжала ли уже скорая или полиция? Если и приезжали, почему не приходило сообщение из участка или из больницы?       После нескольких секунд тишины, которые тянулись целую вечность, некоторые из пришедших в голову «глупых» идей уже не казались Эджворту такими безумными! Например, если ему не откроют, то можно будет попробовать вынести дверь с плеча… Однако серебристая ручка повернулась, дверные петли тихо стукнули и на пороге показалась перепуганная и бледная Майя. — Как он? — Майлз, не дожидаясь ответа девушки, почти бегом пересёк приёмную и влетел в душную полутёмную комнату.       Спиной прислонившись к стене, полулежал на полу бледный, точно сама смерть, Феникс. На белой рубашке с оторванными пуговицами розами расцвели бордовые пятна, размером с крупную гроздь черешни. Под телом большой кривой лужей расползлась липкая, цвета расплавленной киновари кровь. Обычно синий пиджак Райта, скомканный, насквозь пропитанный кровью, лежал рядом c Фениксом и в полутьме казался сливовым. — Феникс! — Эджворт, не обращая внимания на испачкавшиеся в крови новые лакированные ботинки и брюки, присаживается на корточки рядом с раненым другом и осторожно кладёт ему руку на плечо. — Я видел проблесковые маячки через улицу. Медики вот-вот прибудут. — Майлз… — Феникс судорожно вдыхает и давится кровавой слюной, а Эджворт вздрагивает то ли из-за противного солёно-горького запаха крови, то ли потому что Райт впервые обратился к нему по имени, — Майя… Это не она. — Что «не она»? — смысл последних слов не сразу доходит до Эджворта, так что Фениксу приходится хмуриться и взглядом показать на пропитавшийся кровью рулон бинта, прижатый к ране. — Пожалуйста, — Райт едва ли может ровно держать голову, на его лице появляется плаксивая гримаса и обескровленные губы расплываются в болезненной улыбке, — Защити её… — В смысле? — Эджворт чуть отшатывается назад, вскидывает брови и ошарашенно смотрит на Феникса. Только сейчас Майлз заметил неприметную фигуру Майи, стоящей рядом на коленях и держащей Райта за руку. — Защищать в суде? Феникс медленно моргнул и едва заметно качнул головой в знак согласия. — Я не могу защищать Майю в суде, Райт, — холодно, но неохотно возражает Эджворт и неловко поправляет ворот пиджака, стряхивая крупные капли дождя на пол, — Я обещаюсь найти ей хорошего адвоката, мистера Кроссперга, например. Майлз, с ходу не вспомнив фамилию Гроссберга, ничуть не смущается и продолжает говорить в привычной строгой манере: — Я готов оплатить его услуги. Уверен, что смогу взять это дело как прокурор, но если хочешь… — на секунду Эджворт в нерешительности умолкает, как бы взвешивая все «за» и «против», и после недолгих раздумий, кивнув собственным мыслям, поднимает голову и твёрдым взглядом смотрит на Райта: — Я могу попросить отдать дело прокурору-новичку, за которым буду закреплён в качестве наблюдателя и контролировать дело со стороны. Таким образом, я буду в курсе всего происходящего, тщательно следить за ходом расследования, не допущу фальсификации улик со стороны прокуратуры и не преступлю закона. Прости, но это всё, что я могу сделать. В конце концов, я прокурор, а не адвокат! — Майя, — Феникс умоляющим взглядом смотрит на тихо плачущую девушку и взглядом указывает на пиджак за её спиной. Райт едва ли может говорить, его губы начинают отливать нездоровым синим цветом. — Кх-кх!.. Значок… Отдай его… — Что?! — голос Эджворта так громко звенит в душной и мрачной комнате, что Феникс устало закрывает глаза и морщится, — Ты меня вообще слушал, Райт? Даже если это твоё последнее желание, я не буду выступать в суде в качестве адвоката. Я попросту не имею на это права! Ты не… — Эджворт, — Феникс из последних сил напрягается, сдерживая мучительный кашель, и хотя голос Райта дрожит, но Майлз слышит в нём прежнюю ничем непоколебимую уверенность, — Прошу… Ты единственный, кто сможет это сделать. Если не ради нас… То ради своего отца.       Эджворт вздрагивает, чуть покачнувшись назад, и каким-то странным, испуганно-злым взглядом смотрит на протянутую Майей золотую бусинку — настолько мелким казался в её руках этот круглый значок.       В этот момент дверь с грохотом распахнулась и в комнату вслед за медицинскими работниками влетел не только детектив Гамшу, но и, казалось, весь оперативный отдел. На лестнице кто-то зашумел, раздались хлопки, стук, грубые крики, и через несколько секунд в комнате зажёгся яркий свет. Буквально за пару минут в офисе воцарился форменный хаос и беспорядок: прибывшая на место полиция оцепила дом, медицинские работники с носилками деликатно оттеснили Эджворта от Феникса, загремели сумки и ящики судмедэкспертов, защёлкал полицейский фотоаппарат и над всей этой суетой громом гремел голос детектива Гамшу, явно невыспавшегося и злого спросонья. Где-то на улице проблесковые маячки скорой моргали кривыми пятнами, заливая то лазурным, то кроваво-красным светом припаркованные автомобили, и за окном противно и протяжно, точно причитая по умершему, ревели сирены.       Эджворт почти не слышал того, что происходило вокруг него. Он только крепко сжимал в ладони адвокатский значок, будто боясь, что кто-то его отберёт, точно незаслуженную конфету у пронырливого мальчишки. Последние слова Райта, словно заевшая в проекторе киноплёнка, прокручивались в голове, вновь и вновь вызывая где-то внутри ноющую, вечную тоску и странное, непривычное чувство страха. Если бы не та трагедия, то Майлз действительно стал бы адвокатом. Он так желал получить этот золотой значок после окончания юрфака, что, казалось, отдал бы всё, лишь бы на мгновение увидеть подбадривающую улыбку отца. Однако во внутреннем кармане пиджака у Эджворта лежит его настоящая, заслуженная, вымученная им награда. Белый эмалевый крест с маленьким инкрустированным камнем внутри даже через одежду смог выжечь в сердце Майлза всё человеческое, оставив только холодность, презрение и честолюбие. Никто никогда не спрашивал Эджворта, почему он не носит свой прокурорский значок. Для Эджворта он был сродни клейму, особенно после закрытия дела DL-6. Ему казалось, что он предал не только себя и свои ценности, но и отца.       И если с тоской он ещё научился хоть как-то справляться, то этот страх… Он был ему знаком. Это был тот страх, который медики порой называют angor animi — животный ужас, страх неминуемой смерти, не дышащей тебе в затылок, а уже стоящей перед тобой во всей своей пугающей красоте и протягивающей тонкие костлявые пальцы для рукопожатия. Закрытая изнутри комната, двое людей, выстрел — и один из них уже истекает кровью. Всё настолько кристально чисто, что не вызывает сомнений. Услышав об этом деле из утренних новостей, Эджворт бы даже ухом не повёл, но сейчас… Он чувствовал, что был как выброшенная штормом на берег рыба: беспомощно глотал ртом воздух и мутным стеклянным взглядом глядел на всё, что происходило вокруг. К кому обратиться за помощью? Чем сейчас можно помочь? Что делать? И можно ли что-то сделать вообще?       Любая катастрофа, произошедшая где-нибудь и с кем-нибудь, не будет волновать людей до тех пор, пока не коснётся их сами.       Это то, что как никогда остро сейчас ощутил Эджворт. Лучший друг может не дожить до утра, а человек, которого первым обвинят в этом — та, что когда-то спасла Майлзу жизнь. Дважды. И если в первый раз это могло показаться лишь ребячеством и глупой попыткой оттянуть время, то во второй… Когда Эджворт узнал о том, какой высокой ценой ему достался оправдательный приговор, то ему было стыдно даже смотреть ей в глаза, не говоря уже о благодарности. Он так и не понял, почему она, едва зная его и считая заклятым врагом Феникса, была первой и единственной, кто вызвался помогать в его безумной затее. Он чувствовал себя виноватым перед ней, перед Фениксом и всем оперативным отделом в лице детектива Гамшу. Будь он хоть чуточку проницательнее и умнее, сразу бы догадался о затее фон Кармы, не клюнул бы на удочку и не потащил бы на дно всех тех, кто был ему дорог.       Он был кругом виноват. Быть может, было бы лучше, если бы он ещё в детстве возненавидел юриспруденцию всей душой. Не преследовала бы бессонница, не мучила бы совесть за сокрытие улик в старых делах, не снились бы кошмары. Конечно, уже поздно сожалеть о выборе профессии, да и Эджворт по своему обыкновению не давал мыслям заходить так далеко. По бо́льшей части он был рад, что не отступился от детской мечты и не стал каким-нибудь «белым воротничком» в маленькой конторке, но происходящее с ним порой было настолько омерзительным, что кто-нибудь другой на его месте давно бы не выдержал и того гляди пустил бы себе пулю в висок. Единственной мыслью, что не давала ему покоя и точно червь точила его изнутри — что бы сказал Грегори Эджворт, зная, что в суде его сын находится по другую сторону баррикад… — Мистер Эджворт! — из размышлений Майлза вывел голос Гамшу, который сонно топтался рядом с ним уже несколько минут и не переставал тереть тыльной стороной ладони покрасневшие глаза. — Не ожидал вас здесь увидеть! — Сам не ожидал от себя такого, — съязвил Майлз, будучи недовольный тем, что его так резко вывели из мрачного задумчивого состояния, но детектив, видимо, плохо соображая спросонья, пропустил эту колкость мимо ушей. — Вы меня, конечно, простите за такую грубость, но вам придётся провести эту ночь в следственном изоляторе… — Гамшу неловко улыбнулся и взъерошил огромной ладонью торчащие в разные стороны волосы. — Этого ещё не хватало… — закатил глаза Эджворт и, недовольно фыркнув, скрестил руки на груди. — Снова заведёте на меня уголовное дело и включите в список подозреваемых? Я прибыл сюда за минуту до приезда скорой и легко могу доказать своё отсутствие до этого момента! Есть ли смысл тратить моё и ваше время на составление полупустого отчёта о допросе, если я видел почти что то же, что и полиция? — Вы сами знаете требования протокола… — попытался уклониться от сути вопроса Гамшу, но, не выдержав сурового взгляда Майлза, быстро закончил мысль, — В конце концов, в таких делах важна каждая мелочь!       Эджворт устало закрыл глаза и подавил желание едко улыбнуться. Несмотря на произошедшее, он быстро смог вернуться в свою колею. Теперь он хотя бы сможет сосредоточиться на деле, а не том, как бы не дать умереть Райту. — Если мне придётся отправиться в участок вместе с вами, то я хотел бы уже заняться осмотром места преступления, — Эджворт, выудив из небольшого ящичка белые перчатки и надев их на ходу, направился в ту сторону, где уже крутились криминалисты, — Надеюсь, вы не будете против? — Нет, что вы! — Гамшу резко вытянулся по струнке и сделал серьёзное выражение лица, — Как прокурор вы имеете полное право участвовать в ходе расследования! — Я бы не стал спешить с этим… — Эджворт, даже не спрашивая разрешения, забрал из рук какого-то криминалиста пропитавшийся кровью пиджак Феникса, отошёл на пару шагов и через плечо бросил тихое и неловкое: — Возможно, я буду выступать в суде со стороны защиты… — Что?! — детектив взревел так громко, что некоторые стоящие рядом полицейские странно покосились на него, и Майлзу пришлось шикнуть на смутившегося Гамшу, который уже продолжил допытываться шепотом, — Мистер Эджворт, но вы же прокурор! Своё дело вы знаете отлично, так возьмитесь за это расследования с привычной стороны. В прошлый раз, как и всегда в общем-то, вы прекрасно выступили, но нельзя же так поступать вновь и вновь! Не хотите ли вы сказать, что решили переучиться на адвоката? Вы уже провернули такой трюк, зачем лишний раз испытывать судьбу? Зачем вам это? — Зачем мне это? — эхом повторил последние Эджворт, как бы надеясь найти подсказку в поставленном вопросе, — Я… Я ещё не уверен в том, что действительно возьмусь за это дело как адвокат. Меня об этом попросил Феникс, хотя я настаивал на другом выборе. — А… Так вот оно что, — Гамшу задумчиво почесал затылок и, кивнув каким-то своим мыслям, вдруг переполошился, — Ну, а если вы сейчас всё же выступаете в роли адвоката, то я не имею права разглашать вам никакой информации, связанной с расследованием дела! — Мне это и не понадобится, детектив, — небрежно ответил Майлз и, ощупывая карманы пиджака Райта, вдруг удивлённо вскинул брови. Что-то тонкое, точно маленькая пластинка, ткнулось в пальцы и сквозь влажную ткань пиджака легко легло в ладонь, — Мне будет достаточно ровно той информации, что я узнаю сам. — В таком случае, я буду вынужден забрать у вас это! — детектив резким движением выхватил из рук Майлза окровавленный пиджак и демонстративно поднял его над головой, — Теперь это официально вещдок! Вас к нему подпустят только после тщательного изучения в лаборатории. — Детектив Ричард Гамшу… — Эджворт скрипнул зубами и посмотрел на несчастного мужчину так, словно бы в своих мыслях он уже убил его на месте. Гамшу, зная, что к нему обращаются полным именем только когда крайне им недовольны, лишь глупо улыбнулся и пожал плечами. — Простите, сэр, но вы знаете, меня уже лишили премии в этом месяце, а если ещё и во второй раз урежут зарплату, то я не доживу до конца этой недели! — детектив скривился, видимо, вспомнив о том, что до конца месяца было ещё далеко, и уже более раздражённо добавил, — Я бы с удовольствием помог вам, будь у меня зарплата с вашу копейку, но, увы, мне ещё хочется пожить на свете! — В таком случае, прошу, обыщите карманы пиджака, — Эджворт стащил с одной руки перчатку и устало потёр переносицу, — Там, может быть, и не будет ничего интересного, но вы же сами сказали, что «в таких делах важна каждая мелочь». — Да-да, конечно, — согласно кивнул Гамшу, но вместо того, чтобы проверить карманы пиджака, обернулся и крикнул стоящему рядом криминалисту: — Эй, ты, приятель, подойди-ка сюда!       Мужчина слегка помедлил и, с недоверием покосившись на детектива и прожигающего его взглядом прокурора, подошёл к ним. — Упакуй-ка в пакет этот пиджак, ладно? Я потом отнесу его на экспертизу и добавлю в материалы дела, — по-хозяйски распорядился Гамшу, отдал пиджак криминалисту и, повеселев, подмигнул хмурящемуся Майлзу, — Наши ребята всё быстро сделают, вы же знаете! Делов-то — за полчаса, если не меньше, так точно управимся! Может быть, даже до рассвета с бумагами покончим.       Эджворт перестал слушать Гамшу почти сразу после того, как забрали пиджак. Думая о чём-то своём, Майлз рассматривал криминалиста, что теперь тщательно упаковывал улику. Что-то в его внешности, поведении, существовании в целом было отталкивающим. Впрочем, это касалось всех присутствующих. Усталость и разбитость мощной волной накатились на Эджворта, и он неожиданно понял, что раньше завтрашнего, вернее, уже сегодняшнего обеда не сможет попасть сюда для самостоятельного расследования. Ему оставалось теперь только недовольно морщиться и, скрестив на груди руки, указательным пальцем нервно постукивать по собственному локтю. Только сейчас Эджворт понял, как его раздражали все. Почти все. Разве что… — Подождите, а где мисс Фей? — Эджворт резко вскинул голову в поисках знакомой хрупкой женской фигуры и обеспокоенно посмотрел на Гамшу. — Ну, из комнаты ещё никто не выходил, так что… — замялся детектив и как-то неопределённо обвёл рукой офисный зал, — Значит, она должна быть где-то тут. — Необыкновенное внимание к свидетелям, детектив, — прошипел Эджворт и, быстрым взглядом окинув комнату, понял, что Майи в ней нет. Майлз скорым шагом пересёк кабинет, заглянул в пустую приёмную и направился на маленькую кухню. — Ну, чисто технически, она подозреваемая… — неуверенно протопал за прокурором Гамшу, но, глядя на обеспокоенного Эджворта, сам заметно напрягся. — А чисто технически каждый второй детектив страдает рассеянным склерозом, — Майлз, спешно выбежав с кухни, заглянув в уборную и никого не найдя там, уже не скрывая своей тревоги, с упрёками набросился на Гамшу, — И это, между прочим, не мешает вам занимать эту должность! Как можно было упустить её из виду? И это при всём том, что она единственный главный свидетель! Кто видел, куда ушла Майя?!       Гамшу поднял на уши всех: от судмедэкспертов до патрульных, стоящих на улице. Он хотел было уже побежать расспрашивать соседей о девушке-беглянке, но из приёмной его вовремя остановил голос Эджворта: — Не нужно. Она здесь.       Майя, свернувшись клубочком, поджав под себя ноги и уткнувшись носом в колени, беззвучно плакала за шторой в приёмной. Майлз, не зная, что в таком случае будет лучше всего сделать, осторожно присел рядом с ней и тихо спросил: — Как вы?       Ответом ему стал взгляд покрасневших, наполненных слезами красивых тёмных глаз. Майя, не моргая и не вытирая скатывающиеся по покрасневшим щекам слёзы, смотрела на него, и Майлз, не в силах отвести взгляд, лишь невольно вздохнул, видя в её сияющих глазах знакомую, сладкую до горечи боль отчаянья. Она сейчас была в таком же положении, что и он год назад. Да что там — пятнадцать лет назад на первом приёме у социального работника он также забился в угол комнаты и не выходил оттуда, пока его на час или два не оставили одного. Он впервые тогда после случившегося плакал, нет, рыдал, задыхался от горечи, рвал на себе волосы, в пустоту кричал имя отца и бился головой об стену. Плакал долго и самозабвенно, пока не выплакал все слёзы, пока не стало нестерпимо жечь сухие красные глаза, пока не пошла кровь из рассечённой брови, пока не кончились силы. Он ненавидел себя за то, что не смог защитить отца, ненавидел судебного пристава, который устроил тогда истерику, ненавидел темноту, скрывшую от него лицо родителя в последние часы его жизни. На секунду ему даже показалось, что он ненавидит отца за то, что тот посмел оставить его, Майлза, сиротой, но, тут же ужаснувшись этой мысли, он с новой силой обрушился на себя. Когда дверь вновь открылась и за ним пришли, лишь вырывающиеся из глотки судорожные всхлипывания да трясущиеся от слабости колени говорили о том, какое горе он всё это время носил в груди и только сейчас смог выплакать. Майлз Эджворт уже не смел сомневаться в том, что он станет адвокатом для Майи Фей. — Скорая… Уже? — дрожащим голосом спросила Майя и, почувствовав вновь подступающие к горлу рыдания, замолчала. — Да, с ним всё хорошо. Врачи сказали, что состояние стабильное, несмотря на то, что он потерял много крови. Ваша первая помощь помогла ему продержаться до приезда скорой. Вы спасли ему жизнь, мисс Фей. — П-правда? — девушка насторожилась, и Эджворт, чтобы приободрить её, кивнул и постарался улыбнуться. Майя тоже ответила ему слабой улыбкой.       Он врал. Он врал нагло и бессовестно, но другого выбора у него не было. Боже, что бы было, скажи он, что видел, как Феникс второй раз потерял сознание, когда его укладывали на носилки? Или что его незамедлительно подключили к аппарату ИВЛ, а в спешке были брошены слова: «пульс слабый и нестабильный, будьте готовы, что понадобится дефибриллятор». Слова врачей явно не внушали большой надежды на скорейшее выздоровление. Судя по тому, каким сильным было кровотечение, пуля задела органы, и будь Феникс лет на десять старше, то он не дожил бы до приезда скорой. Эджворт понимал, что если Райт вообще не дотянет до утра, то сообщать об этой новости Майе придётся ему, Майлзу. Он так же прекрасно понимал, что не сможет этого сделать — эта новость морально добила бы девушку, не говоря о том, что ей уже предстоит несколько раз заново пережить события этой ужасной ночи в полицейском участке и в суде. — Знаете, я так запаниковала, когда вызвала скорую… — Майя заметно смутилась и отвернулась, не зная, куда деть глаза. — В каком смысле? — Понимаете… — девушка замялась, не зная, стоит ли говорить об этом, но, встретившись со спокойным, понимающим и внимательным взглядом Эджворта, не выдержала и выпалила на одном дыхании: — Когда я позвонила в скорую и назвала адрес, то они бросили трубку, даже не сказав мне, что делать! Я пыталась дозвониться снова, но мне сказали о том, что уже отправили дежурных по адресу, и, не дослушав, вновь положили трубку. Я попыталась вызвать дух сестры, но не могла сосредоточиться и ничего не вышло. А потом я… Майя громко всхлипнула и, прикрыв ладонью рот, тихо закончила: — Я не знаю, почему позвонила вам. Просто вы всегда знаете, что делать, и я подумала, что вы сможете помочь в этой ситуации. И я не ошиблась. Это вы спасли Фениксу жизнь, а не я…       Эджворт замялся, не зная что сказать в ответ на это признание. С одной стороны, он сам едва ли осознавал, что тогда делал. Скорее всего, он задавал вопросы и говорил, что надо сделать, на автопилоте, так что тут надо лишь отдать должное в юношестве вызубренным урокам биологии. С другой стороны, признай Майлз свою полную некомпетентность по этому вопросу и спиши он всё на удачу… На повторное откровение он может больше не рассчитывать. — Мисс Фей, не забывайте, что вы оказались единственным человеком, который смог вовремя прийти на помощь, — Майлз не спешил с ответом, взвешивая и тщательно подбирая каждое слово, — Не я же оказался рядом с Райтом, верно? Я просто направил ваши усилия в нужное русло. Моя помощь была минимальна, со всем остальным вы справились сами. В конце концов, вы интуитивно знали, что нужно делать. До того, как использовать аптечку, вы прижали рану тканью пиджака, использовав её как бинт. В обычном случае этого было бы достаточно, ведь ткань пропиталась кровью и герметично закрывала бы рану, но кровотечение не останавливалось, я прав? Только тогда вы позвонили мне. Вы сделали всё возможное, чтобы помочь Райту. Он перед вами в неоплатном долгу.       Слушая его, Майя только и делала, что кивала и вытирала грязным рукавом платья оставшиеся на щеках слёзы. Голос и слова Майлза успокоили её совесть. Эджворт и сам в какой-то степени был удивлён тому, как складно у него выходило говорить. Обычно все его подбадривания сводились к тому, что он выдавливал из себя улыбку и со словами «всё будет хорошо» спешил удалиться, зная, что от этих его слов всё равно не будет толку. За редким исключением он мог похлопать по плечу, но вот объятия уже себе не позволял. Всё-таки воспитание, полученное в доме фон Кармы, давало о себе знать. — С-спасибо, вам за такие слова… — Майя виновато улыбнулась, вновь едва ли сдерживая подступившие к горлу слёзы, — Спасибо вам за помощь, мистер Эджворт!       Только сейчас Майлз, глядя на бледные щеки Майи, увидел засохшую и размазанную на них кровь и вспомнил, что надо привести в порядок не только себя, но и свою одежду. — Мисс Фей, нам нужно будет давать показания в участке… — мягко начал Эджворт, но девушка посмотрела на него испуганным взглядом и закачала головой. — Я… Я не могу, — её губы вновь непроизвольно задрожали, Майя прикрыла рот ладонью, но Майлз всё равно услышал сдержанную икоту, подступившую к её горлу, — Только не сегодня… Я не выдержу этого. — Мисс Фей, — на этот раз Эджворту пришлось приложить усилия, чтобы не быть чересчур резким, — Я не хочу давить на вас, но вы знаете, что полиция не имеет права затягивать с поступающими в участок делами. Для того чтобы найти настоящего преступника в кратчайшие сроки, им нужны ваши показания. А это значит, что эту ночь, скорее всего, вам придётся провести в следственном изоляторе. Dura lex sed lex [1]. В таком случае, вам стоит сменить платье. Скажите, у вас есть здесь запасная одежда?       Пока Майлз доставал из шкафа новую одежду для Майи, полиция уже проводила опрос соседей, в надежде, что кто-нибудь что-то видел или слышал. — Мистер Эджворт… — когда Майлз уже собирался постучать в ванную, где умывалась девушка, перед ним возникло недовольное лицо Гамшу, — Вы не можете просто так забирать с места преступления вещи и отдавать их подозреваемой!       В этот момент дверь за спиной детектива открылась и из-за его плеча выглянула смущённая и удивлённая Майя. Только взглянув на её уже спокойное, но заплаканное и покрасневшее лицо, Эджворт не выдержал, презрительно фыркнул и, плечом оттеснив Гамшу, отдал девушке её вещи. Обернувшись, он злобно сверкнул глазами и бросил хлёсткое: — Я сам буду решать, как мне поступать, детектив. Вы же лучше занимайтесь своим делом.

***

      Как и сказал детектив Гамшу, обыск и сбор улик на этот раз прошли быстро и заняли где-то чуть более получаса. Да и было бы что изучать — из всех улик в пакеты для вещдоков упаковали только пиджак, пистолет, выпотрошенную Майей аптечку да ещё кое-что по мелочи. Несмотря на то, что свидетелей не было, ведь скорую и полицию Майя вызвала сама, а в окнах напротив свет давно уже был выключен, Эджворту всё равно пришлось ехать в участок (благо, что разрешили воспользоваться служебным автомобилем) и давать показания. С точки зрения как Эджворта, так и всего полицейского отдела, это была глупая идея и пустая трата времени, однако не нашлось ни одного человека, готового поспорить с целесообразностью этой бессмысленной процедуры и бюрократическим аппаратом вообще.       Под конец допроса нервы были на пределе у всех троих: у Майлза, Гамшу и какого-то присутствовавшего с ними полицейского — так что, быстро распрощавшись с ними, Эджворт с каким-то облегчением вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий предрассветный воздух. Забавно, что доказать свою непричастность к этому делу он смог буквально за минуту… Крупным штрафом, найденном в полицейской базе города, за превышение скорости. Гораздо больше времени потребовалось для оплаты несчастного счёта и заполнения документов, что изрядно подпортило и без того паршивое настроение. С Майей они разминулись — ей только предстояло пройти через весь этот судебно-процессуальный ад, так что у них не было даже возможности, чтобы перекинуться словами.       Возвращался Эджворт на машине по ещё пустым городским улицам в тишине, не включая радио или музыку. Не хотел. Сил не осталось даже на то, чтобы думать. События уже прошедшей ночи не могли выйти из головы, и отдельные фразы и сцены просто продолжали возникать перед глазами: злое лицо криминалиста с пиджаком, большие красные испещрённые мелкими шрамами ладони Гамшу, умоляющий о помощи взгляд Феникса, слёзы беспомощной Майи… Эджворт не пытался как-то контролировать эти мысли, зная, что у него нет ни сил, ни желания. Он слишком сильно устал. Приехав домой, он немедленно сбросил с себя всю одежду и включил стиральную машинку: от одного только вида засохшей крови на собственной одежде его едва ли не выворачивало от отвращения. Майлз устало упал на кровать, чувствуя, как по позвоночнику прокатывается волна приятной ноющей боли. Перед тем, как уснуть, он всё же бросил какой-то пустой взгляд на чуть приоткрытые жалюзи, из-под которых проглядывало румяное солнце. Новый день нёс с собой новые радости и новую печаль.