Филифьонка, игравшая на губной гармошке

Как славно идти по дороге, крепко впечатывая каблуки и разбивая тонкий первый ледок на лужах, и слушать, как звонко он хрустит! Как здорово всей грудью втягивать в себя холодный воздух, и видеть, каким свежим и чистым сделал первый снег все вокруг! Слабое зимнее солнце на минуту выглянуло сквозь истончившиеся тучи, и все стало таким кристалльно-ясным! Как только приду домой, заменю везде скатерти и занавески на самые светлые, а после уборки можно будет расставить по вазам первые зимние композиции — из красивых ветвей и еловых лап. И достать с антресолей несколько украшений, белых и серебристых, но пока — никакого красного. Красное и зеленое — к Рождеству. Замочу сухофрукты в коньяке, и тогда, когда закончу уборку, они как раз настоятся, и можно будет начинать печь рождественские кексы... Филифьонка зажмурилась. Выглянувшее на минутку солнце сделало ее по-дурацки, совершенно беспричинно счастливой. Грустный и напоенный дождями Муми-дол остался позади, и, кажется, что-то шевелилось внутри нее, как-будто в этой укромной, полутемной, затаенной долине, в тепле и тишине старого дома у нее внутри что-то успело вызреть, наполнится жизнью, и вот-вот должно было дать росток. Наверное, так чувствуют себя беременные, - подумалось вдруг ей, и Филифьонка даже не содрогнулась от такой вопиюще-непристойной мысли. Если бы я хотя бы раз была с мужчиной, я бы, наверное, даже забеспокоилась. -- Ну все, пока. Филифьонка чуть не взвизгнула, ну а слегка подпрыгнула так уж точно. Она настолько погрузилась в свои мысли, что совершенно забыла про Мюмлу, идущую рядом. -- Да-да. До встречи, - рассеяно сказала она, даже и не подумав пригласить ее заглянуть на чашечку чая после долгой дороги, а уж тем более, остаться подольше. Хотя это, конечно, было и очень невежливо. - Всего доброго, Мюмла. Мюмла повернула на перекрестке в сторону шоссе. Ей еще долго придется идти на остановку автобуса до города, и тратить время на вежливые уверения во взаимной любви с Филифьонкой, которую она, кстати, совсем не любила, Мюмла сочла совершенно излишним. Вот то, что она как-то даже не попрощалась толком с братом, было, пожалуй, зря. Кто знает, вернется он из своего очередного путешествия, или нет? Впрочем, у нее хватает запасных братьев. Мюмла выкинула это все из головы и прибавила шага. Пожалуй, сегодня вечером она не прочь повеселиться в хорошем ресторане. Что ж, прозябание в Муми-доле, кажется, и впрямь пошло ей на пользу, она полностью излечилась. Как там его звали, вообще, этого нелепого изменника? Да какая разница! Зачем вспоминать старые имена, когда скоро придется учить новые? Филифьонка продолжила свой путь в одиночестве. Впрочем, это ничего не меняло. Такой замечательной, основательной, душевной уборки она не делала уже давно! Филифьонка с гордостью прошлась по своему дому. Все не просто сияло и стояло на своих местах — все было расставлено гармонично, со вкусом, радовало глаз и приносило настоящее эстетическое наслаждение. Да-да, все подобрано просто идеально. Даже жаль, что никто не увидит, а кто увидит — тот не способен оценить по-достоинству. Ну, можно, конечно, позвать Гафсу. Но все-таки у нее мещанский вкус. И вот эту прекрасную кряжистую ветку с одной маленькой серебристо-хрустальной подвеской она может и не оценить... Филифьонка села посреди своей гостиной, чинно сложила руки на коленях и погрузилась в созерцание. Чего-то не хватало. Она тревожно обвела взглядом комнату. Нет-нет, все на своих местах. Никакого диссонанса. Просто отлично, лучше и быть не может. И вот эта прекрасная ветвь на камине вносит как раз таки должный драматизм в немного перегруженную обстановку, своим аскетизмом она как бы противопоставляет себя уюту гостиной, мягкости дивана, тяжести серовато-голубых штор... Может, шторы все-таки надо полегче? Скажем, льняные, они дадут чуть больше света... Но тогда надо переодевать чехлы... Да нет. Дело не в том. Она прошлась по комнате. Задумчиво потрогала проигрыватель. Включила, проверила иглу. Достала пластинку, поставила и снова села на диван. Нет. С музыкой стало лучше, но... Нет. Пожалуй, надо выпить кофе. Филифьонка пошла на кухню, и сварила кофе именно так, как надо варить его в начале зимы, с корицей на кончике ножа и малюсенькой, тончайшей стружечкой сливочного масла. Она принесла на подносе серебряный кофейник и идеально соответствующую ему чашку тонкого фарфора, с нанесенным вручную рисунком, в гостиную, расстелила льняную салфетку и выпила кофе, глядя в темнеющее окно. Кофе был прекрасный, ее любимый сорт, но... Филифьонка так и легла спать, ощущая легкую неудовлетворенность. Ей приснилась кухня в Муми-доле, только не зимой, и не осенью, а летом, и как она стоит на крыльце, дышит запахом сирени и смотрит сквозь ветви на светящуюся где-то вдалеке палатку, откуда доносятся звуки губной гармошки... Сон был таким реальным, что, проснувшись, она долго не могла понять, почему же в разгар лета так холодно. Филифьонка пригласила в гости Гафсу. Стол она накрыла в гостиной. Они очень мило беседовали за кофе, но, как и предполагала Филифьонка, центральную ее композицию с темной, изломанной ветвью и маленькой серебристо-хрустальной подвеской, трепещущей в ее излучине, Гафса не оценила. -- Право слово, дорогая... Наверное, это очень стильно, да, но мне кажется, это как-то... грубовато. К тому же, она кажется... сиротливой. У тебя такие приятные обои... Кстати, ты точно не хочешь зайти ко мне в субботу? Будет господин Сондберг, а я хотела бы вас познакомить. Он очень приличный господин, хотя и не молод, и, мне кажется, вы могли бы составить прекрасную пару... В конце концов, все мы не молодеем, моя дорогая... Он тебе понравится, он такой молчаливый и сдержанный! -- Да. Спасибо. Да, пожалуй, приду. Конечно. Пригласить хемуля, наверное, было слишком опрометчиво. Но он так мило помог ей в управе разобраться в хитросплетениях новой платежной формы за электричество, а потом подвез до дома, что не угостить его чашечкой кофе было бы просто невежливо. К тому же, Филифьонке хотелось повспоминать о том, как было в ноябре, в Муми-доле, с кем-то, кто тоже там был. Но господин Нюберг, кажется, совсем не был настроен на воспоминания. Он говорил о чем угодно, только не о Муми-доле. О своей работе в отделе дорожного строительства, о том, как его соседи безалаберно и беспечно отнеслись к такому важному делу, как починка крыши, пренебрегая его советами, вот, скажем, если вы, фру Филифьонка, соберетесь починить крышу, то он непременно сможет дать пару ценных советов... -- Кстати, я продал лодку, - вдруг сообщил он мимоходом. Как-то мельком ей пришлось увидеть и семейство Муми-троллей. Они зашли в лавку, все вместе, и с ними был Тофт. Прилично одетый и постриженный, он жался немного в стороне, вместе с ними, и как будто бы нет, но тут Муми-мама взяла его за руку, и он сразу оживился, и даже глаза его, кажется, стали ярче. На следующий год Тофт должен был пойти в школу. Муми-мама надеялась, что он сможет наверстать пропущенное. Муми-тролль так вообще летом будет сдавать экзамены в экстернат... Филифьонка шла домой, нагруженная покупками. Вдруг что-то будто стукнуло ей в голову, она завернула в лавку с хозяйственными товарами, торговавшую всем на свете, и вышла оттуда, сжимая неожиданную покупку — губную гармошку. Дома она разобрала сумки, выпила кофе, села в гостиной на диване и попробовала поиграть. Сначала ей было немного стыдно, неловко и даже неприятно, звуки выходили совсем не те, что хотелось, и как-будто вязли в окружающей обстановке, но постепенно она увлеклась. Кажется, ей почти удалось сыграть так, чтобы ее любимая ветка на камине стала не такой чужой здесь, но... В гостиной ей что-то мешало. И в спальне тоже. Лучше всего играть выходило на крыльце, но темная стена елей перед глазами почему-то не давала толком вздохнуть.       Филифьонке захотелось выйти к морю. Господин Нюберг научил ее кататься на лыжах. -- Лыжи и коньки, фру Филифьонка, это благородные и оздоровительные виды спорта, - говорил господин Нюберг, скользя рядом с ней. - Уверен, что если вы станете заниматься регулярно, то сможете не терять время в спячке, спорт очень бодрит! Вот я, например... Филифьонка отрешилась. Что значит - «терять время в спячке»? В спячке снятся сны... А потом, ну и куда ей девать такую прорву времени? Еще десять раз сделать уборку? Испечь еще десяток кексов? Ну и кто будет их есть, или кто будет хвалить ее за чистоту, или оценит изящество ее вкуса? -- Не понимаю, почему вы не уберете эту корягу, Фелисия, ведь я уже неоднократно обращал ваше внимание, что она смотрится нелепо на камине... -- Да-да, - кивнула Филифьонка. Судя по всему, весной он сделает ей предложение. Конечно, господин Нюберг уже немолод, порой бывает просто невыносим со своим желанием командовать и наивным эгоизмом, и этой уверенностью в том, что он всегда прав! Пиджак у него коротковат, а брюки пузырятся на коленях и парусят сзади, и эти его ужасно обстоятельные рассказы о своей службе! Кажется, в Муми-доле он не был таким невыносимым, пытался сочинять стихи и выходил в море на лодке... Ну, может, это просто зима. Да и выбирать мне особо не приходится. К счастью, господин Нюберг работал полную неделю, и по будням Филифьонка стала кататься на лыжах одна. Оказалось неожиданно приятно брать с собой термос и печенье, уезжать поглубже в лес, садиться на пенек и играть на губной гармошке, пока губы не начнут примерзать... -- О, так вот кто это. А я уж думала, один юксаре заплутал среди снегов, - из-за стены елей вышла странная женщина в красной шапочке с помпоном, и Филифьонка страшно смутилась. - У тебя неплохо выходит. С Туу-тикке они почти подружились. Конечно, никогда нельзя быть точно уверенной, что ты дружишь с Туу-тикке, уж вот такая она. Филифьонка сначала страшно обижалась на нее, когда та будто намерено игнорировала все ее попытки быть полезной и приятной, но потом научилась — и оказалось, что гораздо приятнее дружить, когда полезной и приятной быть совершенно не пытаешься. А к Туу-тикке она зачастила. Потому что у Туу-тикке были мышки. А у этих мышек были флейты — и, о святые небеса, какие же это были прекрасные флейты! Губная гармошка не шла с ними ни в какое сравнение. Филифьонка поехала в город, за подарками к Рождеству, и в музыкальном магазине, куда она зашла купить парочку новых пластинок, внезапно купила еще и детскую флейту. Совершенно неизвестно зачем. Но ведь будут же у нее когда-нибудь дети, помолвка с господином Нюбергом дело практически решенное, хотя, он, конечно, пока он не говорил ничего подобного, но разве может приличный хемуль бывать у тебя в гостях каждую неделю, кататься по выходным на лыжах и коньках, водить в кафе и не сделать предложение? Да, она не красавица, но прекрасно ведет дом и готовит, господин Нюберг неоднократно хвалил ее хозяйственность, а это ведь тоже чего-то да значит! В ее годы уже пора обзавестись семьей. У всех школьных приятельниц есть дети. У некоторых уже по двое. А она... Ну и что, что сердце совсем даже не замирает, а наоборот?... Туу-тикке научила ее пить самогон. Это было так страшно неприлично! Филифьонка раскраснелась, хохотала над ее шутками, как сумасшедшая, а потом Туу-тикке оставила ее у себя на ночь. Они спали в одной постели, ведь кровать была единственная, а по полу тянуло жуткой стужой, и Филифьонка выложила ей все свои секреты, и это было так странно, и чудесно, и необычно... Луна рисовала квадраты на полу зеленым и красным, в буржуйке дотлевало, постреливая, полено, Филифьонку немного мутило от выпитого, Туу была такой горячей, а у нее заледенели ступни, и она осторожно грела их о ее ноги... Весной, когда господин Нюберг почти было смирился с неизбежным и начал прицениваться к парадным костюмам, Филифьонка, выйдя из спячки, внезапно сообщила, что уезжает. -- Куда? - господин Нюберг растеряно хлопал глазами. -- В Столицу, господин Нюберг, - Филифьонка выглядела одновременно и рассеянной, и сосредоточенной. - Я должна научиться играть на флейте. -- Какие глупости! Зачем вам это?! -- Потому что... Мне это нравится. - Филифьонка вытащила голую ветку из вазы и заменила ее магазинными розами, подарком господина Нюберга, но воду пока не налила. -- Но это же... но как же... Нельзя же делать все, что захочется просто так, ни с того, ни с сего! И надолго? -- Пока не знаю, господин Нюберг. Не имею ни малейшего представления! Филифьонка подошла к окну, отдернула тяжелые шторы и распахнула его как можно шире. Свежий ветер ворвался в дом, пронесся по гостиной и опрокинул вазу с цветами, ваза разбилась, розы посыпались на пол. Господин Нюберг бросился поднимать вазу, и растеряно поднялся с осколками в обеих руках. -- Не расстраивайтесь, Фелисия, купите новую... -- Вряд ли, - ответила Филифьонка.