Памятник женской сексуальности

Минта с шести лет твердо знает, чего хочет от этой жизни и беззастенчиво берет все, что ей причитается. Наивная мечта встретить прекрасного принца слезает с нее уродливыми лоскутами вместе с расшитым стразами платьем и маминой косметикой, а цель остается; огни большого города пусть и сияют, заманивая на адский огонь невинных маленьких мотыльков, но она сама горит еще ярче, почти ослепляя (нимфа мысленно ставит галочки в персональном «to-do» листе и думает: только так и правильно). Минта выглядит броско и хищно, она вся — памятник женской сексуальности да сладкому плотскому греху с острыми коготками, широкими бедрами, призывно двигающимся в такт гремящий музыке и насмешливой улыбкой, а королю ада иного и не нужно. В первую же проведенную в постели Аида ночь та обещает самой себе (мысленно) и богу (вслух) не влюбляться и не терять головы — это легко для девочек вроде нее, слишком твердо стоящих на земле, чтобы верить в сказки; это легко для насквозь фальшивых длинноногих красоток, чья припудренная-накрашенная мордашка свежа лишь сотню-другую лет. Истина и в Преисподней проще некуда: короли не женятся на своих секретаршах (Минта этого и не ждет). В вечер пятницы у нимфы в крови дешевый девчачий коктейль — разбавленная водка и химозная сладкая газировка, дрянь, что утром ударит в голову, — а в расписании на завтра — свежие сплетни с Фетидой в обеденный перерыв и обсуждение присланных в личку дикпиков (Минта уже привыкла не показывать своего отвращения к заклятой подружке и к забрасывающим ее сообщениями уродам; она вообще, знаете, очень хороша в том, что касается притворства). Она остается у Аида на ночь, только если тот умоляет, стоя на коленях и оставляя поцелуи-укусы на внутренней стороне ее бедра; сопроводив однажды короля ада на семейный ужин, нимфа неделю пользуется его платиновой карточкой, скупая милые женскому сердцу безделушки (песцовая шуба — одна штука; туфли — двадцать пар; золотые украшения — семь колец, ожерелье, серьги). Аид не помогает Минте одеться по утрам, не подает руку, не открывает дверь машины, и оба считают, что так правильно; после быстрого секса в (случайно) застрявшем лифте бог поправляет на нимфе сползшие чулки и одергивает бесстыже задранную юбку, и та безошибочно угадывает отвращение в досадливой гримасе, на мгновение тронувшей губы владыки мертвых. Пусть так, решает она, не позволяя себе долго обдумывать-обсасывать это открытие; тоже мне, сенсация — секретарша, которая спит со своим боссом. Это, кажется, один из самых популярных разделов на порно-сайтах. Аид никогда не целует ее в губы, потому что это слишком личное; Минта оставляет укус у владыки ада на бедре, царапины на спине и синяки в душе как свое клеймо, как знак собственности и неоновую надпись: «не лезь!», обращенную ко всем этим пигалицам вроде Персефоны. Они стоят друг друга — король-труп и стервозная яркая девка, запрятавшая ранимое нежное нутро подальше от чужих глаз; лунный свет дрожит на груди спящего бога, превращая шрамы по всему его телу в серебристые молнии, и впервые в жизни Минта сомневается, правильно ли поступает (забывшись, она нежно гладит его шею, но тотчас отдергивает руку, когда тот начинает сонно ворочаться). Расставшись с Аидом в черт знает какой раз, нимфа спешно зализывает раны, стараясь ломаться лишь с тыльных сторон; в ней ничего от влюбленной, разбитой дуры в старой растянутой толстовке, рыдающей в своей ванной, перебрав с вином; она и сама не понимает, сколько стоит вот так, уткнувшись лбом в зеркало — пять минут, двадцать, час? Конечно, он вернется, он всегда возвращается, твердит сквозь зубы себе Минта, остервенело, в три слоя нанося на лицо ночную маску, чтобы утром выглядеть менее мертво — вот ведь ирония; он вернется, говорит себе нимфа, вертясь утром в одном из своих любимых платьев, собираясь на работу (и начинает в это верить). Рот Аида дергается в отвратительно радостной улыбке, а в воздухе пахнет теплым весенним дождем и сиренью, когда розовощекая богиня весны выходит из его кабинета, едва не столкнувшись с секретаршей в дверях, и Минте не надо ничего объяснять.