Часть 1.
26 мая 2020 г. в 02:24
Очнулся я на асфальте.
Холодный, серо-черный, мокрый, весь в белых хлопьях снега. Пахло влагой, тысячами смесей бензина и машинных масел.
Я неуклюже поднялся на четыре лапы — меня шатнуло в сторону, но смог кое-как перебраться на газон с пожухлой прошлогодней травой, где шмякнулся на него, не заботясь о собственной чистоте.
Лапы подгибались, а голова кружилась.
Хорошо, что мне не холодно — плотная и густая шерсть защищает меня от хладных ветров, метели и бури. Но хотелось бы найти уголок потеплее и посуше.
Да и поесть бы чего-либо не мешает…
Я второй раз поднялся, и этот раз был самым удачным.
***
На улицах было мало народу — и встречных запахов, соответственно, было не столь много. Я периодически встряхивался, отлипая от противного снега, что норовил прилипнуть к шерсти, сделать ее мокрой, и пытался по запаху найти то место, где бы и приютили, и покормили.
Но все было тщетно.
И вот — вроде удача.
Лапы сами несли меня вперед, и вскоре я вышел к ряду абсолютно одинаковых с виду человеческих домов — двухэтажные, с газонами перед ними, припорошенные снегами, и со скользкими, замершими лужами на пути.
Меня тут же едва не пнул толстенный человек, а точнее — ребенок, который ел вкусно пахнущий сосиской громадный хот-дог.
Мне тоже его захотелось. Я легонько тявкнул, привлекая к себе внимание — возможно, он поделится, но тот на это даже не отреагировал, отправляя его к себе в рот целиком.
А грубый мужчина, идущий рядом с ним, замахнулся на меня и прикрикнул, и я поджав хвост и заскулив от обиды, поскорее покинул свою краткую остановку.
Чуть позади них тоже шел мальчик — и я чуял этот запах, но от запаха тех двоих он отличался коренным образом. Эти двое воняли потом, фаст-фудом, еще чем-то безумно сладким и мерзким.
А от худенького — даже по моему мнению, ребенка, тянуло моющими средствами, старой тканью и…
Нет, я не могу описать, чего я чувствовал. Но это было что-то родное, свое… Что-то слишком близкое, личное.
И у ребенка тоже был хот-дог, только в два раза меньше.
Наши глаза — этого ребенка и мои, собачьи, встретились. И, хотя из-за этих двоих я отбежал довольно далеко, он меня заметил, и, о чудо, отломил кусочек от сосиски.
И кинул мне.
Я подошел к лежащей сосиске, и со всей доступной мне собачьей благодарностью посмотрел на него. Но тут его позвали, и он, спохватившись, побежал догонять тех неприятных двоих. Я же, моментально проглотив подарок, двинулся за чудесным мальчиком дальше, держась на приличном расстоянии.
Они зашли в четвертый по счету типичный дом.
***
Я нашел удачное место между стенкой гаража, где люди хранили свои странные приспособления, называемые машинами, и забором. Край крыши успешно не позволял мокрому снегу падать в щель, а стена не пропускала холодный ветер.
Конечно, я не наелся, но это было лучше, чем ничего, и вскоре свернулся в своем убежище калачиком.
***
Я прожил там почти до самой весны, иногда вылезая на улицу в поисках пищи и воды.
Иногда принимал и ванну — недалеко нашелся незамерзающий прудик, и я с удовольствием смывал с себя всю накопившуюся за недели уличную грязь, пыль и сор.
Правда с пищей было очень сложно — иногда не удавалось толком поесть очень долго, и приходилось залезать в помойки, и искать там остатки от людской пищи.
Правда, иногда везло — пара сердобольных старушек иногда кормила меня самым дешевым собачьим кормом и костями от куриц, но помимо меня на корм находились и другие охотники. Я смог запомнить расписание — приблизительное время их явления, и являлся, обычно, чуть раньше дворовых псов, собак и сук. Хватал порцию — и был таков. Кости зарывал, но затем, чувствуя просто нестерпимый голод, вырывал и обкусывал.
Я не знаю как — но я снова был не сильным псом в самом расцвете лет, а псом-подростком, пока еще небольшим, неуклюжим, вызывавшим умиление.
***
Однажды, мне снова повезло встретиться с ним. Ребенок выскочил во двор, как ошпаренный, и кинулся прочь. От него несло очень сильным запахом моющих средств, потом, кровью и слезами.
Я решил пойти следом и тихо вылез из убежища.
***
Ребенок оказался на берегу того самого прудика, и сидел прямо на земле, на коряге поваленного дерева. И горько плакал.
От него несло болью.
Я тихо подошел к нему ближе — но тот никого не видел.
Я решился подойти к нему еще ближе. И, как назло, наступил лапой на сухую хворостину, и она, разломавшись на две половины, громко треснула. Я остолбенел. Мальчик дернулся — от испуга, и поднял голову от ладоней.
Его глаза отличались ото всех, что я видел на своем веку — эти глаза были ослепительно зелеными, словно сияющая, свежая весенняя зелень. Волосы были черные, как смоль и лохматые.
Он грустно улыбнулся мне:
— Песик, иди сюда! Иди! — поманил он меня, и я подошел к нему совсем вплотную. Наши глаза сейчас находились на равном уровне.
Его рука неспешно погладила меня по холке. О, как я мог забыть за какие-то месяцы об этом чудесном ощущении! Я завилял хвостом и начал лизать ему руку в знак преданности.
Мальчик попытался меня погладить и другой рукой, но охнул от боли. Я это заметил.
Я улегся перед ним и тем самым облегчил ему действие.
— Хороший пес! Ты чей? — спросил он.
Я — ничей. Но хочу быть твоим. Очень.
— Я — Гарри.
Приятно, Гарри. Я — Рекс, но только как тебе это сказать?..
Тем временем, он явно искал ошейник. Ошейника у меня не было.
— Ты — ничей, — и на это я согласно тявкнул, — я — тоже ничей.
Я удивленно на него взглянул. Первый хозяин всегда говорил мне, что дети не бывают ничьими. И у нас тоже есть отцы и матери-самки, как и у людей. Я, ведь, спасал и совсем юных людей-щенят…
— Я живу с людьми, которые меня не любят. Причиняют боль…
Я слушал внимательно. А теперь перевел взгляд на покалеченную руку — по ней растекалось кровавое пятно. Я смог перекатиться на другой бок, и, пока мальчик не оправился от удивления, начал лизать ему больную руку, слизывая кровь. Надеясь сделать ему легче.
Глаза ребенка кажется светились в этот миг от счастья.
— Спасибо… — прошептал он, прижавшись на миг ко мне. От него снова повеяло теплом, в котором я просто млел.
***
Так мы провели время до захода солнца. Я слушал его речь, а он все говорил о себе и жизни. Гарри смог разгадать мое имя, и я снова стал тем самым Рексом.
В дом, обратно, он заходить не хотел, но, видимо, я придал ему сил, уткнувшись своим прохладным носом в ладонь, и он, собравшись, переступил порог своей «конуры», попрощавшись со мной.
Я, проводив его взглядом до хлопнувшей входной двери, несколько минут ждал, а потом поспешил обратно, в свой укромный уголок, где успешно обитал, и там провалился в сон.