All that you are is all that i never need
Дворники надоедливо мельтешат перед глазами, когда дождевых капель на лобовом стекле становится, как им кажется, чересчур много. Я сижу в машине уже двадцать минут, потому что снова путаю время и приезжаю раньше, и думаю, какие слова мне следует ей сказать. Шумно выдыхаю, бормоча отрывки фраз, которые, наверное, должны быть сказаны из вежливости, с лицемерной улыбкой, как принято в её окружении. За столько лет я сумел накопить фальшивые улыбки на все случаи жизни, а теперь вытаскиваю каждую из разнообразного гардероба и разглядываю, как очередную дорогую шмотку, не зная, какую натянуть. Какая будет к месту для сегодняшнего события? В конце концов, что сказать? Как себя вести с таким человеком? Это трудно. Это глупо. Это нелепо. Это неоправданно затратно. Нужно осторожно подбирать слова, чтобы случайно не направить все ножи из моей спины в её сторону, ведь она всё ещё хрупка и слащаво деликатна. Вообще, со всем нужно осторожно: с движениями, вдохами, выдохами, взглядами, чувствами. Всё может случайно ранить, а её гордость не терпит царапин и ссадин. Этот урок мне преподали особенно качественно. По спине пробегает холодок. Ладони потеют и скользят по рулю. Я решаю ещё раз спуститься вниз по улице и подышать свежим воздухом, Чимин твердил, что это помогает, если нервничаешь. А я не нервничаю, я, чёрт возьми, пылаю внутри от недосказанности и всей иронии сложившейся ситуации, как факел, облитый бензином. Надеваю пиджак, громко хлопаю дверью машины и сжимаю кулаки в карманах брюк. Удар получается слишком жёстким и громким, у соседней машины включается сигнализация. Я лишь цокаю, мое недовольство распространяется эхом по полупустой стоянке, ударяясь о жёлтые фонари и стекая по раскалённым лампам вместе с дождевыми каплями. Может ли планета заткнуться на пару минут? Я не могу думать, я забываю о том, что мне всё равно, я теряюсь, а этого допустить нельзя. Конец мая выдался очень хмурым и дождливым, солнечные дни можно сосчитать по пальцам, и я намеренно игнорирую просьбы брать с собой зонт. Тёмные пряди волос вьются от влажности и липнут к скулам и лбу, скрывая глаза, скрывая честность и искренность. Возможно, я слишком много значения придаю первой любви, воспоминаниям и эмоциям, от которых горел изнутри. Я не думаю, что мои чувства к ней прошли. Я просто забыл о них. Забыл о том, что когда-то испытывал. Находясь в постоянной любви, я даже забыл, как чувствовать боль. Но я, видимо, очень скучал по режущим осколкам внутри, потому сейчас самостоятельно опускаюсь в кипящее масло, не зная, что желаю там найти. Прошлое заново не собрать. Я там, где я есть, она — где меня нет. Не стоит это менять. Решаю вернуться также внезапно, как и решил подышать свежим воздухом, думая, что она наверняка уже ждёт внутри. Навряд ли, конечно, но, может, её превосходство решило «порадовать» своим визитом чуточку раньше? Она назначила встречу в своём любимом ресторане. Так себе место, если честно, но ей очень нравится. Она буквально пищит от поддельного французского акцента азиатских официантов, что пытаются выделить эту картавую «р». Захожу в здание, стряхивая капли с пиджака, и провожу рукой по волосам от лба до затылка. Называю своё имя и молодой парень, не спеша, проводит меня к заказанному столику, украшенному алыми розами, и меня передёргивает. Алые розы — нехороший знак. Розы ранят, розы любят, вроде, но розы вянут, розы падают в лужи слёз. Они напоминают о чувствах, которые угасли под натиском серой повседневности, напоминающей о суровой правде жизни: всё проходит. Розы — цветы, которые я пренебрежительно бросил на могилу своей первой любви, вырывая свои внутренности, потому что половину себя похоронил рядом с ней. — Не могли бы вы заменить цветы? — Конечно. Какие вы предпочитаете? — официант льстиво улыбается, забирая вазу, а я думаю о том, почему его лицо ещё не треснуло, ведь я не требую, чтобы мне лизали зад. Это прерогатива для богатых, не для меня. — Магнолии, камелии и гибискусы подойдут. Под неторопливые отдаляющиеся шаги, я усаживаюсь за столик и прислушиваюсь к мелодии, что разносится по полупустому залу. Я до жути не люблю Дебюсси, но в её любимом ресторане только его и играют. Клод не дарит мне прекрасное наслаждение, Клод дарит давящее осознание неизбежности и требование ответа за свои поступки. Он не дарит, он так же лицемерно и предвзято швыряет это мне в лицо, как грязную перчатку, стянутую с крепкой мужской ладони. Снова возвращаюсь к разговору, который должен состояться. Мне нужно столько всего ей сказать, что я даже не могу составить упорядоченную речь в голове. Казалось, в моей голове вытатуированы несколько сотен пунктов, которые я хотел бы ей озвучить при первом же удобном случае, но она не слишком хороший слушатель, а я не слишком хороший исследователь своих чувств, так что она будет разочарована. Почему ушла так стремительно и стёрла всю информацию о себе, чтобы я не смог найти? Почему забралась так далеко, когда в этом поганом мире нет даже столько места, чтобы так далеко забраться? Почему я до сих пор чувствую себя виноватым? — первые три пункта, болезненно горящие красным в моей голове. Хотя, я точно не смогу озвучить даже их. Я прекрасно живу со своей обидой, обнимая её по ночам. За моей спиной слышится стук каблуков, и я впервые обращаюсь ко всем богам, моля, чтобы это была не она. Потому что я только сейчас понимаю, что всё ещё не готов к этой встрече, всё ещё не забыл и внутри всё ещё не зажило и не окрепло. За секунду перед глазами проносятся прошлые года, и я снова чувствую себя застенчивым подростком, которого отругали за то, что он слишком много чувствует. Чувствует то, что не нужно чувствовать, необязательно и лучше не сейчас. Но все эти боги, видимо, ушли на перерыв, вечерний сон или просто безуспешно борются со скукой, потому что копна светлых волнистых волос возникает напротив меня. Кружится голова и мне кажется, что я резко и стремительно теряю зрение, потому что мозг не понимает, как человек, до этого живший в мыслях, прятавшийся в воспоминаниях, в трещинах в моём сердце, сейчас сидит в нескольких сантиметрах и требует первого слова, взгляда, хотя бы выдоха, потому что только спустя минуту осознаю, что задержал дыхание, как только услышал стук. Шумно выдыхаю и бегаю растерянным взглядом по столовым приборам, бокалам и салфеткам, будто полчаса я ждал кого-то другого. Но это она — моя юношеская мечта, что смотрит в упор, точно в глаза за опущенными ресницами, оперев подбородок на изящную бледную руку, усмехаясь. В помещении становится слишком жарко. Я не выдерживаю, готов растечься вязкой, липкой жидкостью под её взглядом. Чувствую, как по позвоночнику катится капля пота, и рубашка неприятно липнет к спине. Ну вот, уже начинаю... Я становлюсь слишком покладистым, послушной собакой, не смеющей подать голос в присутствии строгого хозяина. Вымаливаю нежным взглядом разрешение грызть её кости, лизать худые запястья, брать то, что мне полагается, брать её, как мне вздумается.Будь хоть немного ласкова, прежде чем снова пнуть, поставить меня на место.
Что должен я сказать? «Рад, что ты пришла»? Я не особо рад, вообще-то. Это говорить тоже не стоит... — Красивое платье, — бурчу я и замечаю, что голос до мурашек громкий, слишком резкий и грубый, и для неё, наверное, оскорбительный. — Ты не посмотрел даже, — она отворачивается, надувает губы и накрывает колени салфеткой. В мои же колени впиваются собственные ногти. Я наконец нахожу в себе силы поднять на неё взгляд, не боясь быть пойманным и осмеянным. Её светлые волосы собраны в низкий хвост, и на долю секунды ловлю себя на мысли, что скучаю по её шоколадным волосам и редкой чёлке. Золотое платье на двух бретельках плотно прилегает к телу, и я шумно сглатываю накопившуюся слюну. Внутри просыпается агрессия. В конце концов, это меня разбили несколько лет назад, она должна испытывать чувство вины под пренебрежительным взглядом, не я! — Называть тебя Розэ или, быть может, Чеён? — произношу я, откидываясь на спинку стула, чтобы максимально увеличить расстояние между нами. Хороший ли вопрос для первого диалога спустя столько лет? Нет, самый паршивый вопрос! — Смотря, с кем ты пришёл встретиться: с кумиром Южной Кореи или со старой подругой, — «подругой» она специально выделяет это слово, чтобы дать понять, доказать, что ничего быть не могло и сейчас не может. Я ломаю себе руки и пальцы. Они хрустят, сотрясая всю планету. Но она этого не слышит, как и не слышала хруста моего сердца семь лет назад. Она выстукивает пальцем мелодию, обводя изучающим взглядом мой костюм. Ногти почему-то всегда красит только в бордовый. Наверное, чтобы не отмывать пятна крови вырванных влюблённых сердец от дорогого маникюра. — Подруга написала бы хоть раз за семь лет... — Ох, Чонгук, не хочу слушать твои умные мысли. Я просто хочу расслабиться. Давай просто выпьем. Здесь неплохое белое вино. Какое ты любишь? Она не любит долгие разговоры, тем более разговоры по душам, но я стою её времени, хотя бы парочки минут. — Я не пью. — Болеешь? — я почти смеюсь от того, насколько быстро расширяются её глаза. Пак Чеён умилительна. — За рулём. Я отказываюсь от вина, потому что оно развязывает мне язык, а сегодня я точно не хочу быть разговорчивее неё. Заказываю кофе со сливками. Она усмехается, считая меня большим ребёнком. — Давай поговорим о другом. Например, о твоём костюме. Что это за бренд? — спрашивает, складывая руки на столе. Я теряюсь, не понимая суть вопроса. Её действительно интересует только это сейчас? Пак Чеён сидит напротив, начинает говорить, будто мы расстались вчера. И не было этих семи лет. Не было бега в колесе, не было маскарада, из которого мы оба вышли слишком искусными лжецами.— Я в костюме. В костюме идиота.
— Я не знаю. Моя невеста выбрала. — Невеста... — Чеён повторяет более снисходительно, одобрительно улыбается и кивает. — Ещё одна тема для разговора. — Как и твой жених. — Не будем о нём... Чтобы вовлечь Пак в разговор, достаточно было упомянуть предмет её интереса, тогда она без робости целый вечер могла говорить только об этом. Сейчас же её нахмуренные брови и твёрдость в лице — сюрприз для меня. — Я всегда очень боялась быть чьей-то женой: жизнь меня научила, что один человек не может любить другого по-настоящему. Снова она ранит. Задевает струны души, снова и снова проникает холодными пальцами в сердце и роется там, будто ища что-то интереснее, чем моя любовь. Но там ничего нет, кроме этого чувства. Снова говорит так, будто я обидел её, изменил, предал... Но что я сделал? Всего лишь отпустил, когда ей стало душно, невыносимо тесно. Так в чём моя ошибка? Почему я чувствую, что весь мир настроен против меня? Почему каждая её фраза, каждая её буква, каждый её вздох кричит о том, насколько сильно она обижена? И почему я снова не замечаю что-то важное? Что-то снова ускользает сквозь мои пальцы. — Но тем не менее, о твоей свадьбе говорит вся Южная Корея... Глаза Пак торжествуют, когда на белоснежной скатерти появляются меню и ваза с потрясающими красками. Насыщенный сладкий аромат цветов бьёт в нос. В глаза же бьёт блеск и острота её взгляда. И только тогда я понимаю, что алые розы — её желание, которое я, не раздумывая, швырнул себе под ноги. — Лучшие цветы, которые мне дарили, были сорваны с клумб, — Пак переводит тему, легко давая мне понять, что разговор о свадьбе неприятен и на сегодня закончен. Закончен навсегда. Чеён тянется к цветку магнолии и отрывает лепесток. За ним спускаются несколько лепестков гибискуса и камелии, и я наблюдаю за гибелью каждого. Девушка с волосами цвета лучей утреннего солнца не остаётся в долгу, ломает и выбрасывает мои правила. Снова. Вместе с нежно-розовыми лепестками на её тарелку приземляются воспоминания о первом букете, подаренном мной. Я сбежал с уроков, чтобы подготовить сюрприз и встретить её после очередного прослушивания, но совершенно не успевал в цветочный магазин, поэтому сорвал розы с ближайшего куста и с гордостью вручил ей. Чеён бросила их в урну, сказав, что ненавидит жёлтый. Мой поступок остался без внимания, как и мои чувства. Тогда я был пропащим и юным, теперь я пропащий и, кажется, взрослый, но снова по собственной глупости и наивности попадаю в её старую ловушку. Вижу фокус, но не вижу разгадку. Передо мною небольшой, но опыт. Опыт общения с людьми, опыт изменений и выгоды, но это всё ни черта сейчас не значит. Я опять добровольно захожу в клетку к змеям и радостно хлопаю в ладоши из-за того, как искусно они шипят и трясут хвостами, словно погремушкой, перед нападением. — Что-то не так?Да. Я уже несколько лет люблю другую, а ты снова без спроса врываешься в мою жизнь, как семь лет назад.
— Нет, всё в порядке, — сжимаю слова в губах, не могу озвучить свое недовольство. О стол ударяется четвёртый пустой бокал, и Чеён подзывает официанта лёгким движением руки. — Принеси ещё одну бутылку, — её язык заплетается, и парень бросает на меня неуверенный взгляд, спрашивая стоит ли, я лишь поднимаю брови, не видя ни одной причины отказывать ей. Наблюдая, как Чеён крутит пред глазами бокал с полупрозрачной жидкостью, думаю, что она уже не такая особенная. Самый обычный запутавшийся ребёнок с неоценёнными амбициями и заоблачными желаниями. — Ты всегда столько пьёшь? — Нет, — уголки губ немного ползут вверх, когда она двумя пальцами подвигает к себе следующий бокал, — обычно больше. Казалось бы, Розэ уже научена быть обходительной с корреспондентами, быть лживо-честной с фанатами и отвечать то, что люди хотят услышать, скрывая внешнюю злобу и агрессию за фарфоровой маской идеальности, безгрешности и бесчеловечности, ведь обычный человек настолько идеальным быть не может, но Чеён смотрит потерянно, растерянно, как диковатый пятилетний ребёнок в магазине игрушек. Ко мне тянется её рука, к моей кружке, моей тарелке, моему сердцу, к чему-то моему, и я тут же отдёргиваю руку.Идеальных людей не существует. Бывают лишь очень хорошие притворщики.
Я срываюсь с места, когда Пак скидывает вазу со стола, звонко смеясь, а я вдруг чувствую себя старым и потрёпанным, как детская плюшевая игрушка, что уже несколько десятков лет пылится на верхней полке шкафа и видит своё отражение в мутном стекле. Оставляю на столе несколько купюр, преувеличивающих наш ужин. — Я подвезу, — поднимаю её, хватая за локти, наверняка, оставляя синяки, но она всё ещё хохочет. Под немногочисленные любопытные взгляды вывожу Пак на улицу, скрывая её лицо своим пиджаком. Уверен, ей не понравятся утренние статьи, повествующие о её «интересном» для медийной личности состоянии. Усаживаю её на пассажирское сидение слишком резко, ударяя о спинку. Сажусь на водительское и несколько секунд смотрю на невидимую точку за лобовым стеклом, пока Чеён копошится с ремнём безопасности. Я не пристёгиваюсь. Лучше разбиться, чем ещё раз испытать всю несоизмеримую неравномерность моих чувств и настоящих ощущений. Я не знаю, как долго сижу не двигаясь, но мне кажется, что аромат её духов заполняет салон авто слишком быстро. Теперь она не пахнет орхидеями, лепестков которых ты бы так хотел коснуться, но боишься, что они исчезнут, теперь она пахнет горькой тягучей карамелью, что никак не отстанет от зубов. Её запах щекочет ноздри и моё самолюбие, и я полностью открываю все четыре окна, но кислород не проникает в мои легкие, её аромат настолько вязкий, масляный и обволакивающий, что я не могу ничего чувствовать, кроме него. Кроме неё. Заводя двигатель и выезжая с парковки, моё осязание пропадает. Я не чувствую собственные пальцы, они немеют от холода. Я будто всё ещё сплю, когда она растянуто называет адрес квартиры. Весь ландшафт, светофоры, фонари смешиваются воедино, как в центрифуге. Я без сил. Слишком измотан. Слишком обезоружен и незащищён, находясь в полуметре от бомбы замедленного действия. Я думал, что вырос, но всё ещё жалок, слаб и так беспомощен перед ней.Ты думала, что встреча будет полезна для нас обоих... Увидеть друг друга спустя семь лет было твоей лучшей идеей, думала ты. Я рисовал твой образ сквозь головную боль долгое время. Мне не нужна была эта встреча. В выдуманном и хорошо забытом мире я замечательно справлялся сам, милая. Что у тебя в голове сейчас, когда вечер заканчивается именно так, оставляя горький осадок на языке? Я не знаю, что ты чувствуешь. Не узнаю, пока ты не скажет прямым текстом. Всё зашло слишком далеко ещё тогда, когда я говорил с пустотой и писал несуществующему абоненту.
Мне не хватает воздуха. Я пробиваю земную кору, достигаю центра, ядровой мякоти земли. Шесть тысяч градусов. Я дышу и пытаюсь задохнуться. Это глупо. Я всё ещё не приспособился, всё ещё не эволюционировал. Что если я сейчас разобьюсь на этой машине и наконец покончу со всем этим? Я заберу её с собой. Куда-нибудь на обратную сторону Луны, куда никогда не попадают солнечные лучи. — Где ты работаешь? — В одной юридической компании в Сеуле... Адвокатом, — добавляю после короткой паузы, сильнее сжимая руль. Она кивает. — Адвокат Чон... — Чеён пробует слова, растягивая и причмокивая, как несколько минут назад растягивала послевкусие вина. — Хорошо звучит. Я рада, что ты доучился. У тебя же врождённая неприязнь к несправедливости, — она скидывает туфли лёгкими движениями и поджимает ноги, поворачиваясь ко мне спиной. Если бы я посмотрел на неё в эту секунду, точно увидел бы усмешку в отражении. — Учиться было легко, поэтому неинтересно. Это всё было для галочки, для родителей. И это было нормально. Просто однажды я не смогла найти причин встать и продолжать это. Я сгребла все тетради с учебниками и выбросила в мусоропровод. Забросила несколько вещей в рюкзак и с гитарой поехала в аэропорт. — Любить тоже было легко? — Нет... Это просто было неинтересно. Я неосознанно обрываю все разговоры, которые она начинает, потому что это нелепо и есть риск скатиться в прошлое. И одной ногой я уже там. — Так, когда ваша свадьба? — она не выглядит даже немного пьяной. Была ли она вообще таковой? — Чуть позже твоей. — Даже не пригласишь? — Ты же понимаешь, что это лишнее... Я всё же изменился. Так незаметно для себя, но так явно для неё. Она больше не знает меня. Говоря со мной, обо мне, про меня, она не знает, спотыкается о прошлое, о человека, которого больше не существует. Это прошлая версия. Кожа, из которой я вырос. Я остепенился. Нашёл место, где мне тепло и спокойно. Своё место... А Розанна всё ещё бежит, продолжает убегать... Мои шрамы, разбитые колени и нескончаемая вибрация в рёбрах расскажут больше о том, через что я прошёл, чем кто-либо. Через что я прошёл, чтобы быть там, где я есть сейчас. Я так много раз оглядывался, ожидая её поддержки за спиной, но не стоило. Я достиг бы всего, что имею, намного быстрее без вечных воспоминаний о ней. Меня бы не сломало то, что там, сзади, никто не ждёт. И нигде вообще, или ждёт везде, но не меня. Я просто добился своего.Посмотри на себя. И хоть прошло много лет, наши памяти, сердца, чувства и мысли испачканы, ты снова там, где начала. У тебя воспоминания и привычки, у меня поиски нового и надежда, что завтра ты не вспомнишь этот разговор.
Не один я знаю, как неприятно, когда ты уже всё придумал в своей голове, реквизит расставил, диалоги расписал, а другой ведёт себя не по сценарию, и приходится сдирать доски, вгоняя себе занозы под кожу, рвать шторы и поджигать декорации. Невероятно, как одна встреча, один взгляд или сказанное слово способно разрушить прочную систему. Я выстраивал стены, мосты, целые города, тщательно укладывая кирпичик на кирпичик, придумывал план с идеальным результатом, убеждал себя в несуществующем, а потом меня вернули в реальность. Досадно и неприятно. В реальность, в которой ничего простого не бывает. В реальность от которой я бежал, стараясь не оглядываться. Мои города горят, их жители разбиваются о стеклянный асфальт, находя в этом спасение и прощение. Я останавливаю машину у нужной высотки и жду её действий, не поворачивая головы. — Никогда не возвращайся к тому, от чего решил уйти, Чонгук. Знаю, я не говорила этого, надеялась, что ты сам всё поймёшь, но я так много сказала тебе в своих песнях. И, наверное, я должна сказать спасибо. Спасибо за воспоминания, спасибо за песни. Пак выходит из машины, не бросив на меня последнего взгляда, и идёт босиком по почти чёрному мокрому асфальту, держа в одной руке туфли, а другой приподнимая платье. Когда она скрывается за железной дверью, я ударяю по рулю и злюсь на себя за то, что не сдержался.Разрушила мой мир и написала об этом песню? Как мило!
Я выхожу из машины, опираюсь на дверцу, собирая крупные капли рубашкой. В моей голове гробовая тишина, вместо мыслей — стук, вместо чувств — осколки. Поднимаю голову к небу и смеюсь.— Думаю, ты будешь моим самым преданным поклонником, Чонгук! Да, я прикован к тебе. Прибит ржавыми гвоздями.
Я влюбился в неё в восемнадцать. Тогда мне нужен был только её мимолетный взгляд, чтобы все мысли о сдаче экзаменов и удачном поступлении в университет сразу же улетучились, как будто их там и не было никогда. Сейчас мне двадцать пять и я делаю всё, чтобы снова не погрузиться в омут, где, я уверен, её черти всё ещё стоят на своих местах. Воспоминания толстыми осколками врезаются в голову, когда я вдыхаю остатки её духов.Я скучаю по прошлому, но лучше бы лишился памяти.