***
Нет в мире прекраснее чувства, чем ощущение, что ты сделал людям хоть каплю добра.
— Это было нечестно! — вопль Лили разнесся по округе, заставляя стайку птиц, спокойно восседавшую на ветке близстоящего дерева, резко и синхронно подняться в небо. Эванс смерила Джеймса хмурым взглядом, будучи абсолютно недовольной тем, что в игре в города вышеупомянутый молодой человек выиграл. Разумеется, не без помощи шествующего рядом Римуса. Он то и дело нашептывал другу названия всевозможных городов, практически не оставляя Лили шансов на победу. Она была умной девочкой, но огромное количество прочитанных книг, служащих верными друзьями Люпина до поступления в школу волшебства, не могло сравниться ни с какими знаниями. Гарри понимал, что книги спасали маленького Римуса от одиночества и сумасшествия. — Просто признайте свое поражение, Лили Эванс, — поправив очки, Джеймс гордо вскинул голову. Гарри улыбнулся. Они ждали Хагрида около его хижины уже около двадцати минут, и за это время он не проронил практически ни слова. Он слушал, наблюдал, возможно, производил впечатление зажатого подростка, который боится влиться в новую компанию. Если подумать, он боялся. Боялся заработать привыкание и потом, когда им с Гермионой предстоит вернуться домой, разбиться на миллион осколков от ускользающих воспоминаний. Кстати о Гермионе. Обойдя половину замка, им не удалось найти ни её, ни Сириуса или Питера, исчезновению которого Гарри был невероятно рад. Он даже надеялся, что кто-то случайно повлиял на ход истории, и теперь Питера Петтигрю не существовало ни в настоящем (прошлом), ни в будущем (настоящем). Но все его надежды рухнули в одночасье, когда в коридоре они столкнулись с Джеймсом, поведавшим о местоположении Хвоста. Как оказалось, он помогал медсестре, что никак не удивило никого, кроме Гарри. Но он не спешил менять свое отношение к Питеру — для него он по-прежнему и навсегда оставался врагом номер два. Первым, конечно же, был Волан-де-Морт. Со вчерашней ночи незначительная боль, сопровождаемая покалыванием в области шрама, не покидала Поттера. Он практически привык и старался не обращать на нее внимание. Однако искренне надеялся, что у Гермионы получилось найти хоть что-то, способствующее их скорому отправлению домой. Менять историю он не мог (но ужасно хотел), потому что кентавр из леса ясно дал понять, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Я устал ждать, — голос Джеймса вынудил Гарри оторваться от изучения деревьев и повернуться в сторону компании. Лили сидела на земле, закутавшись в теплую кофту, которую прихватила при выходе с факультета, и о чем-то увлеченно беседовала с Римусом. Люпин прислонялся к стене хижины, иногда жестикулировал и кивал в знак согласия. Судя по всему, говорила по большей части Эванс. Джеймс же наблюдал за всей этой картиной со стороны, сидя на ступеньках и насупившись. Тема была ему либо не близка, либо просто неинтересна. По его выражению лица Гарри понимал, что, скорее всего, и то, и другое. — Он, наверное, кормит своего любимого паучка в лесу, — оторвавшись от беседы с рыжеволосой, отозвался Римус. — Терпение, Сохатый, терпение, — он усмехнулся, подмигнул другу и вновь вернулся к разговору. На губах Гарри появилась добродушная ухмылка. С любимым пауком Хагрида он уже имел честь познакомиться, поэтому не сомневался, что великан просто залюбовался одним из своих диких любимцев. Но уходить Поттер не собирался: он был готов ждать сколько угодно, даже если к моменту появления Хагрида окончательно стемнеет и похолодает. Увидеть друга стало основной задачей на сегодняшний день, который подходил к концу. Джеймс что-то невнятно пробубнил, фыркнул и принялся с неподдельным интересом изучать свои ботинки. Гарри стоял неподалеку от крыльца, скрестив руки на груди и время от времени смотря в сторону леса. Он ждал появления полувеликана. — Почему Сохатый? — внезапно поинтересовался Гарри, надеясь завязать хоть какую-то беседу с Джеймсом. Конечно, он знал историю из первых уст, но сейчас обстоятельства просто вынуждали лгать даже тем, кого обманывать в принципе не хотелось. Гарри мысленно ликовал, когда взгляд Джеймса оторвался от любования ботинками и теперь он взирал на него. Разговор Лили и Римуса тоже затих. Краем глаза Гарри удалось заметить некоторые изменения в прежде спокойном выражении лица Люпина. Кажется, рассказывать о своей болезни почти незнакомому парню он не особо и хотел. Гарри не винил его за это — у него самого секретов достаточно. — Потому что олень, — знакомый бас раздался неподалеку от Гарри, и он с ликованием в душе счастливо обернулся лицом к Хагриду. — Мерлин меня подери! Из рук Хагрида выпала лопата, которую он до этого держал, а сам он с изумлением переводил взгляд с одного Поттера на другого. Сейчас и Гарри, и Джеймс поняли, что их необычное сходство может ввести в непонимание кого угодно. В голове Джеймса мелькнула мысль, что это может даже сыграть им на руку в проворачивание какой-нибудь шалости. Сердце, которое до этого билось быстро-быстро от радости, охватившей Гарри при виде старого друга, вновь вернулось в привычный ритм. Гарри больше не радовался и старался придать себе более безразличный и удивленный (при виде трехметрового бородатого мужчины любой удивится) вид. Хагрид не знал его, еще не знал. Очередная порция лжи скоро вновь сорвется с его уст. — Два Джеймса, — еще более изумленно произнес Хагрид, рассматривая обоих мальчишек и стараясь вникнуть в суть происходящего. — Сириус? — он нахмурил брови и теперь было крайне трудно разобрать, где у лесника глаза. — Лили, ты сварила этим оболтусам оборотное зелье? Лили прыснула, поднялась с земли и, весело улыбаясь, подошла к Хагриду. На его фоне она казалась больно уж миниатюрной, поэтому сознание Гарри неосознанно вернулось в день, перечеркнувший будущее. Его единственное воспоминание из детства, его главный кошмар. Ему показалось, что он ощутил на себе весь страх безумно храброй Лили, спасшей его — своего сына — ценой собственной жизни. — Это Гарри, новый ученик, из Дурмстранга, — пояснила она, сгоняя тень непонимания с лица Хагрида и возвращая его в реальность. — Но их парадоксальное сходство с Джеймсом волнует даже меня. Джеймс усмехнулся, взъерошил и без того торчащие в разные стороны волосы и поднялся с крыльца, освобождая проход к двери для товарища. Однако великан не спешил открывать дверь и впускать в хижину гостей. Вместо этого он продолжал рассматривать Гарри, как новое чудо света. В какой-то момент Гарри даже показалось, что Хагрид разгадал его тайну и знает все, но эти мысли он отбросил подальше. Глупости. — Ну что ж, Гарри, рад с тобой познакомиться, — Хагрид улыбнулся от уха до уха и протянул Гарри огромную ладонь для пожатия. — Зови меня просто Хагрид, так все называют. Поттер кивнул, пожал руку и отступил в сторону, к припорошенной листвой гряде, пропуская прихрамывающего на одну ногу лесника к дому. Взгляд скользнул по его ногам, и Гарри неожиданно даже для себя ахнул. Остальная часть компании непонимающе уставилась на новоиспеченного сотоварища, а после проследила за его взглядом. Лили округлила глаза и потеряла дар речи от ужаса. По-другому объяснить её молчание никто из парней не смог. Все ждали, что Эванс первая накинется на великана с расспросами и нравоучениями, но ничего подобного не происходило. Лили стояла недалеко от Гарри и неотрывно смотрела на свежую рану. Левая нога Хагрида была вывернута несколько неестественно, а крови было столько, что хватило бы, чтобы сдать на донорство пятерым. Даже в сумерках это выглядело отвратительно. Очевидно, некоторые зверьки в Запретном лесу не так уж и невинны. — Хагрид, — первым очнулся Римус, отпрянувший от дерева и влетевший в хижину вслед за великаном, — ты это где? — его голос доносился отдаленно, потому что Гарри продолжал стоять на улице в попытках предпринять что-либо. — Идем, — тихо буркнул Джеймс, обошел Гарри и Лили и аккуратно подтолкнул обоих к ступеньках, — это же Хагрид, на нем все заживает, как на собаке! Компания вошла в хижину и первое, что сделал Гарри — осмотрелся. Ничего нового в доме Хагрида в будущем не наблюдалось. Единственное, склянок всяких сейчас было меньше в пару раз, а книг о магических тварях было больше. Обстановка и атмосфера остались прежними. При входе в нос ударил резкий запах спертости и затхлости, отчего ребята дружно поморщились — немытую явно несколько дней посуду Гарри обнаружил на столе, заваленному книгами, рисунками созвездий и всевозможных пауков. Будь тут Рон, и он бы уже определено вышел из игры, сославшись на усталость/плохое самочувствие/не сделанную домашнюю работу. Мысль о Роне вернула Гарри к жестокой реальности. Друг не связывался с ними и даже не пытается помочь. А это может значить две вещи: либо все слишком хорошо, и Уизли просто не находит секунды, чтобы вытащить их из прошлого, либо всё так ужасно, что хуже придумать невозможно. Гарри искренне надеялся на лучшее, но, делай они ставки, поставил бы на то, что Рон вляпался во что-нибудь чертовски нехорошее. Такова их природа. Пока Римус внимательно осматривал полученную лесником рану и пропускал мимо ушей все его комментарии про то, что не больно и «оставь, мол, само как-нибудь заживет». Лили в этот момент старалась не смотреть на кровавое месиво и взмахом волшебной палочки заставила грязную посуду взмыть в воздух и начать мыться самостоятельно. И Хагриду меньше работы, и пахнет, всё же, приятнее. — Ребятки, да ладно вам, — в очередной раз беспомощно простонал Хагрид, стоило Люпину применить заклинание, вправлявшее кости. Кажется, он действительно знал слишком много. — Вы же поболтать пришли, чаю попить, вон, нового друга привели... Хагрид махнул здоровенной ручищей в сторону Гарри. Поттер пару раз моргнул и отвлекся от чтения нескольких верхних строк какой-то книги, где на обложке красовался мистер леса небывалой красоты. Животинки прекраснее Гарри еще не удавалось повстречать. — Попьем, — уверенно заявила Лили, протиснулась к чайнику и принялась за приготовление того самого чая, ради которого, по мнению Хагрида, они пришли. — Ты бы лучше рассказал, кто тебя чуть ноги не лишил. — Да так… — Хагрид опустил взгляд на практически залеченную Римусом рану и тяжело вздохнул. — Паучки взбесились, будь они неладны, — он поблагодарил Люпина, когда тот закрепил бинты, повязанные для надежности (Лунатик хоть и читал о лечащих заклинаниях, но до мадам Помфри всё же не дотягивал). — Несколько дней провозился с ними, а они вместо благодарности в ногу вцепились. Гарри поджал губами, надеясь, что с его уст не сорвется что-нибудь провокационное. Дело с пауками Хагрида ему уже приходилось иметь и, честно сказать, никакого восторга от общения с ними он не получил. Зато запомнил на всю жизнь. Лили поставила на стол четыре кружки с горячим чаем, достала из шкафа вазу с полувековыми печеньями и села по правую сторону от Джеймса. — Вы чего, собственно, пришли-то? Когда половина кружки была осушена за пару глотков, поинтересовался у ребят Хагрид, внимательно рассматривая каждого. Особенно его внимание привлекал Гарри — его поразительное сходство с Джеймсом все еще не давало великану покоя. — Давно не виделись, вот и пришли, — просто пожав плечами, пояснил Джеймс, впоследствии хлопнул себя ладонями по коленям и дружелюбно улыбнулся. — А, соскучились, — Хагрид громко рассмеялся, расплываясь в широчайшей улыбке. — Гарри, расскажешь мне что-нибудь о Дурмстранге, да о себе? — внезапно смех стих, и свое внимание он переключил на Поттера, который в свою очередь поперхнулся чаем. Гарри отставил кружку в сторону, прокашлялся (получил пару ударов по спине от Джеймса) и с легким недоумением во взгляде уставился на Хагрида. И что он должен рассказывать? О Дурмстранге Гарри знал немного — на уровне общего развития, — в отличие от Гермионы, имевшей честь общаться плотно с Виктором Крамом. Но Гермионы здесь не было (её, казалось, вообще нигде в замке не было), поэтому Поттеру приходилось осуществлять нехилый мыслительный процесс, чтобы придумать хотя бы несколько сносных легенд. Молчание не могло длиться долго: три заинтересованных взгляда были устремлены на него. Кормить Джеймса, Римуса и Лили байками, которые они уже слышали, у него определенно не получится. Гарри неловко приподнял уголки губ вверх (Хагрид принял это за знак стеснения и решил не торопить нового знакомого с началом его рассказа) и поправил съехавшие очки. — Ну-у, — неуверенно протянул Гарри, искренне желая только одного — не запутаться в собственной истории, — в Дурмстранге холодно. Фраза вызвала короткий смешок со стороны Лили, которая тут же решила извиниться и дать парню возможность открыть им что-нибудь новенькое. Узнавать интересные незнакомые ранее вещи она любила. — Очень холодно, — повторил Гарри, странно озираясь по сторонам, словно ища помощи у стен, книг или какой-нибудь мебели. — Замок более, э-э-э, строгий, словно крепость. Да и люди мне здесь больше нравятся. Жизнерадостные все, открытые, веселые. Где-то в глубине сознания всплыло воспоминание о том, что именно в Дурмстранге отводят огромное количество времени для изучения Темных искусств. Об этом несколько раз упоминал Виктор, а Гермиона сразу же отметила, что репутация у школы кошмарная. — О-о-о! Это ты с нашим Сириусом пообщался, сразу видно, — увлекательная попытка Гарри сложить слова в цельный рассказ была прервана восклицанием Хагрида, чему Поттер был безмерно благодарен. Сейчас он понимал, что знания действительно сила. — А почему тебя сюда отправили учиться-то? Мысленно Гарри простонал и упал на колени, услышав вопрос. На деле же он выглядел, как и раньше: рассеянно, но правдоподобно. — Обмен опытом, обстоятельства так сложились, провинность, — он выдал все, что пришло ему в голову, искренне веря, что никто не уловил ошибки. — В общем, причин много, — добавил гриффиндорец «на всякий случай». — Обмен опытом — это хорошо, — Хагрид улыбнулся, — тебе у нас понравится. Гарри не сомневался. Он ответил улыбкой на улыбку и вновь схватился за кружку с чаем. Возможно, обязательно бы последовали и дальнейшие расспросы, но ситуацию спасла Лили (вероятно, сама того не желая), переводя тему с Гарри на недавнюю статью в Пророке. Очередная заметка про бесследно исчезнувших волшебников.***
Я — из породы новых женщин. Я пустилась на поиски такого, что не придет ко мне внезапно по доброй воле, по внезапному побуждению. Нарушать правила, не особо того желая, Гермиона привыкла с самого первого года обучения в Хогвартсе. У нее фактически не было выбора — дружба с Гарри Поттером подразумевала кучу неприятностей, приключений на одну из частей тела и чуть-чуть (иногда и не чуть-чуть) опасностей. Неумение спокойно жить, как выяснилось, у Гарри в крови. Поэтому Грейнджер даже не удивилась, когда из-под своего свитера Сириус извлек мантию-неведимку, при виде которой она состроила как можно более удивленную гримасу и, юркнув под нее, с увлечением слушала историю ее появления. Путь они держали, как выяснилось, в направлении кухни, где эльфы ни капли не удивились появлению Блэка. А один из них, в более-менее чистом фартуке, даже начал предлагать ему торт, приготовленный к десерту на завтра. Набрав огромное количество сладостей в корзинку, Сириус поблагодарил эльфов и, вновь накинув на себя и Гермиону мантию, удалился в обратном с кухни направлении. Мантию он снял только на третьем этаже — по его словам, никто не будет ругать за прогулки по замку, но от греха подальше лучше не попадаться на глаза Филчу. Гермиона незаметно усмехнулась - это она знала лучше истории магии. Всю дорогу до астрономической башни Блэк молчал, изредка направляя Грейнджер по коридорам. Гермиона, конечно, догадывалась, куда именно они идут, но предпочитала молчать, не выдавая свое знание лишними вопросами. Очевидно, Сириус просто решил принести свои извинения за их недомолвки и развеселить ее, якобы расстроенную из-за Северуса. На самом деле, причина ее плохого настроения крылась совершенно в другом. Рон так и не ответил ни на одно из их посланий, Дамблдор не торопился перемещать их назад, в будущее, а книги впервые в жизни казались ей абсолютно бесполезными. — Прошу, — Сириус свернул в коридорчик, ведущий к балкону, и пропустил Гермиону вперед себя. Грейнджер отвесила шутливый реверанс, случайно вспомнив про аристократическое происхождение господина Блэка. Его семейное древо пестрило выдающимися (преимущественно в Темных искусствах) волшебниками, а врожденная манерность изредка напоминала треклятого Малфоя. — И зачем мы здесь? — девушка подошла к ограждению и оглядела территорию замка с высоты седьмого этажа. С тем, что вид был прекрасен, она не желала даже спорить. Деревья, возвышающиеся в Запретном лесу, выглядели миниатюрными и близкими — руку протяни и коснешься их макушек. Небо было темным-темным, настолько, что звезд не было видно из-за нависших туч. Гермионе думалось, что намечается не только гроза, но и что-то ужасное, напрямую связанное с ними, гостями из будущего. — А ты хотела проторчать в библиотеке, грустя и зарабатывая аллергию на пыль? — дернув бровью, Сириус задал ответный вопрос. Ответа он не дожидался, да и вряд ли бы дождался. Грейнджер совершенно не планировала посвящать его в свои планы на вечер. Краем глаза он заметил, как она, насупившись, хмуро посмотрела на него, отрывая взгляд от горизонта. Блэк хмыкнул. — Мисс Гермиона Грейнджер, не желаете ли вы отведать эти чудесные пирожные, которые школьные домовики испекли специально для вас? Гермиона закатила глаза, развернулась спиной к удивительно прекрасному виду с балкона и посмотрела на Сириуса. Он широко улыбался, держа в руках два шоколадных пирожных, которые, между прочим, были ее любимыми. — Не думаю, что эльфам было в радость печь несколько сотен пирожных, чтобы их съедали обленившиеся волшебники, — фыркнув, ответила Гермиона, сразу же вспомнив про существование Г.А.В.Н.Э. Ее детище, оставшееся без строгого надзора, скорее всего, перестало существовать, а Фред и Джордж растащили все оставленные вязаные шапочки и носочки. — Ох, брось, это их работа, — теперь пришла очередь Блэка закатывать глаза. Он буквально всунул ей в руку пирожное, запихивая свое в рот практически целиком. Выпечку в Хогвартсе он любил даже больше летних каникул дома у Джеймса. Хотя, если бы его заставили выбрать что-то одно, то чаша весов определенно перевесила бы в сторону Поттера и его семьи — настоящей семьи. Родители Джеймса за пять лет их дружбы привыкли к частым появлениям Сириуса в их доме и относились к нему, как ко второму ребенку. Иногда Джеймс в шутку говорил, что они бы с радостью усыновили Сириуса. Блэк был не против, но никогда не воспринимал шутки всерьез. Все-таки фамилия давала определенные привилегии, начинающиеся с полностью заполненного деньгами хранилища и заканчивая уважением среди многих учеников Хогвартса. Например, Слизеринцы, по настоянию Нарциссы, не травили его, как неудачного отпрыска Блэков, поступившего на Гриффиндор. По его чистокровному происхождению можно было с легкостью догадаться об его отношении к домовикам. Для него (как и для многих волшебников) они были всего лишь слугами. — Это вы, испорченные аристократы, решили все за них! Сказать, что его слова задели Гермиону — не сказать ничего. Она положила пирожное обратно в корзину и теперь резко жестикулировала, посвящая слегка обомлевшего Сириуса в свою теорию, знакомя его со своей точкой зрения. Кажется, примирительное чаепитие на астрономической башни принимало иной поворот событий. — Тебе бы было приятно убирать за семейством напыщенных магов, которые обращаются с тобой, как с декоративным украшением? Сириус не выдержал. На его губах появилась ухмылка, а по коже пробежал холодок при упоминании украшений. Хобби его матери, помимо светских сплетен, было коллекционирование голов умерших эльфов, которые она с особой щепетильностью развешивала по стенам. С раннего детства его учили ставить себя выше остальных — и будь Сириус более слабохарактерным, он бы был абсолютной копией Люциуса Малфоя. — Гермиона, в моей семье несколько домовиков и, тем не менее, я умею говорить «спасибо» и поправлять воротник на рубашках, — фраза прозвучала с некой иронией; Сириус не понимал, что затронул волнующую Гермиону тему и придерживался мнения, противоположного ее. Грейнджер от негодования походила на рассерженного питбуля. Сейчас не хватало Рона, который бы срочно ретировался при виде нее на расстояние, способное укрыть его от ядерного взрыва. Она больше не махала руками в разные стороны, лишь глубоко дышала и всячески игнорировала насмешливый взгляд Блэка. — Сомневаюсь, — Гермиона взяла себя в руки, гордо вскинула голову и поспешила удалиться с крыши, намеренно задев Сириуса плечом. Воротник его рубашки был поднят.