Долг Короля

      Он засвидетельствовал свое почтение королю Барду, отобедав с ним. Придумал какое-то нелепое оправдание, что явился один без жены, и что вообще явился. Развеяться? Подышать воздухом? Все какие-то неправильные слова. Но в семье Барда что-то происходило, что делало людского короля рассеянным и невнимательным.       Он, однако, предложил Торину комнату, чтобы не спешить в Эребор, после того, как тот «подышит воздухом». Торин не отказался. Он не знал насколько задержится здесь.       После обеда он пошел бродить по улицам города. Многие его узнавали, спешили здороваться и кланяться. Это не нравилось ему. И в одной из лавок он купил себе плащ с большим капюшоном и спрятался в нем. Так стало значительно лучше.       Он не знал, что ищет. Вернее – он ничего не искал. Аниэ просила ее не искать. Он не мог нарушить этой просьбы. Но бродя по мощенным улочкам, он с тревогой всматривался в каждое лицо прохожих… особенно если ему попадались гномы.       Пока завернув за угол, он нос к носу не столкнулся с ней.       – Торин? – она узнала его и в капюшоне. И первым порывом – она отшатнулась от него.       – Ты? – выдохнул он.       – Идем,– она взяла его за руку и уверенно повела за собой в какой-то трактир на окраине. Трактир был самый дрянной. Но Торин понимал, что не отсутствие денег заставило ее остановиться здесь. Скорее нежелание быть узнанной. Здесь не было и единого трезвого человека. Даже хозяин за стойкой поражал огненным дыханием. Он не заметил, что его постоялица вернулась не одна, а с целым королем Эребора.       – Почему ты здесь? – спросил он ее уже в комнате. Комната неожиданно оказалась довольно чистой и просторной. Может быть, лучшей, что была здесь. Шторы были раздвинуты, и в комнате было светло.       Торин увидел, как неестественно она бледна. Аниэ закусила губу. Глаза ее наполнялись слезами.       – Что случилось с тобой? Отвечай же!       – Нет, почему ты пришел? Я ведь написала – не ищи.       – Твое письмо из-за нерасторопности надвратных стражников попало ко мне, когда я уже вовсю начал твои поиски, и они уже довели меня до Дейла.       – Прости,– с искренним сожалением воскликнула гномка. – Я не хотела, чтобы ты переживал за меня! Я просто не хотела, чтобы ты знал.       – Аниэ, у нас нет друг от друга тайн, ты ведь помнишь это.       – Я бы рассказала тебе все. Потом…       – Вот оно потом. Прошу тебя Аниэ! Кто-то тебя обидел? Ты выглядишь больной.       – Никто не обидел меня, и я не больна, Торин. Я… я просто боюсь. Я хотела, чтобы ты ничего не знал.       – Ты помнишь, однажды ты уже хотела, чтобы я ничего не знал. Ни к чему хорошему это не привело.       Торин вспомнил, что все время их знакомства, Аниэ всегда убегала от него. Стоило ли ждать от нее чего-то другого? Разве только теперь он был уверен, что она вернется к нему.       После того, что с ней случилось, это даже не казалось удивительным. Ее сломали взаперти. И если всякий раз, когда что-то случается, она убегает – это ли не естественная реакция ее души?       – Я боюсь. Что все не то, чем кажется. Боюсь сказать тебе и дать тебе надежду.       Торин молчал. Молчание его было красноречивее всех слов. В молчании была память о прошлом разе, когда она решила действовать за его спиной и чуть не потеряла его навсегда. Разве не усвоен ей был этот урок? Никогда не лгать Торину.       Он знал, что говорить ему не о чем. И Аниэ все и сама знает. И решить должна тоже сама.       – Хорошо, Торин,– наконец сказала она. – Только я прошу тебя… – она замолчала, не зная как облечь эту просьбу в слова – «не надейся»?       Она села на кровать и кивнула Торину, чтобы он тоже сел.       Она несколько раз тяжело вдохнула и выдохнула, пытаясь выровнять дыхание. Но голос ее все равно дрожал.       – Я пошла к Руну, но прежде хотела взять варенья с кухни. А у моста… ну того…       – С драконьими костями. Я нашел бусины с твоего платья там, в комнате…       – Я даже не представляю, что ты мог подумать… и если тебе не передали письмо сразу. Прости меня, Торин. Но мне нужно было это время… да и мысли мои путались в тот день и потом. Я только сегодня немного пришла в себя, и завтра же хотела возвращаться в Эребор.       – У моста…       – Мне стало плохо. Острая боль в животе, словно его на части разрывают изнутри. Я не чувствовала такой боли, или подобной ей с того дня, когда родился Рун. Я услышала далекие шаги, и увидела открытую эту дверь. Я не хотела, чтобы меня видели, и спряталась.       – Ты могла позвать на помощь.       – Нет. Я не могу тебе это объяснить… Спустя время, мне стало легче… я смогла выпрямиться, встать на ноги и я обнаружила то, чего не могло быть. Я не была больна все эти годы. Я забыла, что это такое… но я была Ведьма и я лечила других. Я знала, какую траву принять… но я не стала ничего пить. Мне нужно было проверить - _то_ ли это. Если бы причина была бы в другом, я потеряла бы слишком много крови, чтобы теперь стоять на ногах. И она бы не перестала сама по себе. Я не могу это объяснить, Торин. Всей моей Ведьминской жизни не хватает, чтобы это понять.       – У тебя была кровь?       Аниэ кивнула и отвернулась.       – Не говори, что это хорошо. Ничего не говори. Я сама знаю, что это может значить… и я боюсь.       Она судорожно выдохнула. И слезы, наконец, нашли выход. Она уронила голову на руки и тяжело заплакала. Торин притянул ее к себе, укладывая ее голову к себе на колени.       – Может, тебе поговорить об этом с кем-нибудь,– тихо сказал он, когда она немного успокоилась. – С Тауриэль?       – Нет. Я не хочу. Не хочу видеть их сочувствующие взгляды, полные надежды. Ведь если это было _то_ самое, это значит, Торин, что я не потеряла способность…       – Но если нет. Если это какая-то болезнь, которую нужно лечить?       – Тогда бы мне не стало вчера легче… просто так. Потому что время прошло.       – Что ж, – Торин поднялся на ноги и прошел по комнате. – Если так, то у нас единственная возможность все понять – это ждать. И… любить друг друга, как никогда прежде.       – Мы не будем с тобой об этом говорить больше.       – Только если ты больше ничего не будешь скрывать от меня.       – Женщины… у нас бывают помутнения рассудка, когда мы не понимаем, что творим,– сказала Аниэ очень тихо. Может быть, впервые за всю свою последнюю жизнь, причисляя себя к классу женщин. Так естественно и просто. Потому что она была женщина. Не Ведьма. А простая гномка. И ей очень хотелось верить. Но из последних сил, она запрещала себе эту веру и даже толику надежды не пускала в свое сердце.       Время. И любовь. Это все.       Торин как следует запер дверь и задернул шторы. Совсем темно не стало. Шторы просвечивали весь свет заходящего солнца.       – Может, мы прежде вернемся в Эребор?       – Ты о чем, родная? Я не видел тебя столько дней, что соскучился без меры. И понадобилось тебе так надолго ехать в Дейл за новыми тканями, словно в Эреборе нет своих ткацких мастерских.       Это была иллюзия – пластырь, который Торин умело наклеил на царапину надежды в своей и в ее душе. Если они не хотят надеяться, они не должны об этом вспоминать вот так. Они и не будут.       – И, правда, в Эреборе лучше. Ничего путнего не нашла,– сказала Аниэ, приглаживая пластырь, чтобы он держался надежнее. – И я тоже соскучилась по тебе.       Торин взял ее за руки и крепко сжал в своих руках. Ей больше не было страшно. Как глупо было убегать от него и надеяться, что она сможет что-то скрыть? Пора перестать.       Они муж и жена – единое целое. И этого ничто не изменит…       Следующий месяц прошел как одно мгновение. И до этого нельзя было сказать, что они жили в браке очень долго, чтобы их чувства и потребность друг в друге поутихли, но в этот месяц, они словно только вчера поженились. Торин старался расправиться со всеми своими делами до обеда, перестал «щадить» только недавно ставшего отцом Двалина, и перекладывал на него все, что сам не успевал.       Рун болел два раза, но Аниэ не оставалась у его кровати. Приходила ненадолго и возвращалась к мужу.       Они не говорили о надежде. Они не верили в надежду, а только в свою любовь. Примерно через месяц каждый день для них начинался с мучительного вопроса в глазах. Аниэ шла в ванную и возвращалась, качая головой. И каждый день наполнял их сердца невысказанной надеждой.              Они только закончили обедать. Кир еще не успел убрать со стола. А Аниэ доедала мороженное. Они мало говорили в последние дни. Не хотели говорить друг другу о том, что все же сдались надежде, хотя отчетливо видели это в глазах друг друга, и от этого было тяжело. Оба прекрасно понимали, что если они ошиблись, если никакого чуда не произошло и не произойдет, это будет слишком сильный удар. Одно дело никогда не иметь детей и знать об этом, и ничего не ждать. Другое – эта какая-то даже мистическая надежда. Ее женская болезнь спустя так долго. И то, что теперь она не повторялась.       Торин тяжело выдохнул. И Аниэ внимательно посмотрела на него и улыбнулась.       Торин замер. Он увидел. Или ему _показалось_ что он увидел. Все изменилось.       – Кир, иди прочь, – не отрывая взгляда от Аниэ, проговорил Торин. Слуга может, и удивился, но послушно отставил тарелки, и вышел.       – Ты чего?       – Ты выглядишь по-другому.       Аниэ засмеялась было, но улыбка быстро сошла с ее лица.       – Торин, мы ведь договорились.       – Да. До этого момента.       – Торин, пожалуйста.       – Ты не видишь себя… я вижу. Я знаю, Аниэ.       – Не надо,– мучительно выговорила гномка. Торин молниеносно поднялся на ноги и очутился рядом с ней. – Если ты не прав.       – Я прав.       Он притянул ее к себе, заставляя подняться на ноги. И крепко обнял. Она вдруг вырвалась из его объятья и скрылась в ванной, где ее стошнило.       – Несвежее мороженное,– пробормотала она. И себе не поверила. Торин, что стоял в дверях, покачал головой.       – Какие есть способы?       Аниэ умылась и села на скамью у ванной. Торин постоял немного и все же сел рядом.       – Ничего не говори про Тауриэль. Это будет последнее, к чему я прибегну.       – Ты была ведьмой. Ты ведь давала советы другим, как определить это на ранних сроках.       – Можно попробовать ячмень. Или еще есть трава… отвар которой становится прозрачным, если… Торин! Меня всего лишь стошнило. И ты что-то увидел… ты не эльф.       – Я гном, родная. Это посерьезнее.       Он настолько был уверен, что ей было не по себе. Она положила руку к себе на живот. И ничего не почувствовала.       – Но если нет… ты справишься с этой надеждой, которую ты сам себе даешь теперь?       Торин медленно кивнул. Аниэ кивнула в ответ.       Ячмень пустил цветки. Отвар стал прозрачным. Тошнота возвращалась каждое утро и вечер. Через неделю, Аниэ все же позволила Торину привести к ней Тауриэль. Приложив руку к ее животу, Тауриэль прислушалась. Ее губы беззвучно шептали слова молитвы. А потом она нахмурилась. И лицо ее просияло. Она услышала новую жизнь. И слезы радости за Торина, за Ведьму побежали по ее щекам.       – Да, Торин! Да, Аниэ! У вас будет ребенок!       «Так устроен организм – у каждого органа есть своя функция, и если он не выполняет свою функцию – то отмирает. Ты не была женщиной. И все женское в тебе угасло. Но теперь, твой организм проснулся. Это простое чудо. Природа.       Я думала, что мне повредили матку.       Возможно и так. Но за столько лет, что угодно заживет, – улыбнулась Тауриэль».       Беременность проходила тяжело. Аниэ сильно тошнило, у нее отекали ноги. Уже к обеду она была уставшей и вымотанной. Но поддержка Торина давала ей сил. Он носил ее на руках, он снимал с нее обувь. Он целовал ее руки. И массажировал плечи. Он постоянно был рядом. И кормил ее с ложки, когда у нее не было ни сил, ни желания есть. Этого ребенка она выносили вдвоем.              И через восемь месяцев с того дня, как Торин увидел, что она беременна – Аниэ родила ребенка. И еще одного. Мальчика и девочку. Сами роды после такой тяжелой беременности на удивление прошли легко и быстро. Торин даже как следует потревожиться за нее не успел, а ему уже объявили, что он стал отцом. И чуть погода, объявили еще раз.       Такое в гномьем обществе случалось, может быть, раз в сто лет – чтобы гномка разом двоих рождала. И поэтому в этом увидели особенное благословение Махала. И хотя Аниэ и без того все давно приняли своей королевой, но теперь они еще и полюбили ее, как благословенную их Богом.       Стоит ли говорить, что чувствовал Торин? Полагаю, что это излишне. Да и, в конце концов, после всех предопределений, несчастий, страданий и смертей, бремени, долга, путешествий, драконов – главный долг короля – просто быть счастливым.       И Торин был счастлив.