Долг Короля

      Кили прошел в их с Тауриэль покои. Тауриэль сидела в кресле у камина и дремала. На коленях ее лежала вышивка – на которую лучше было б не смотреть. За все свои долгие сотни лет, она так и не овладела искусством вышивания, и теперь под руководством Дис пыталась вышить первую рубашку для своего ребенка – этим двоим можно было уже готовить все для их дитя. Кили рассказал новость Дис сам, как только пришел в себя и смог вообще выговорить что-то членораздельное и не смахивающее на древние гномьи ругательства – то есть на следующее утро. Всю ту ночь он не спал, заключив Тауриэль в свои объятья и мягко гладя ее по животу.       Она – уставшая с дороги – спала как убитая. Проспала до самого обеда и была разбужена своей свекровью, пришедшей разделить с ними эту радостную новость.       И с легкой руки Торина, а также с талантом Дис доносить до народа любые новости ненавязчиво и скоро – уже к вечеру весь Эребор знал, что Тауриэль и Кили не собираются жениться осенью – гномы не так поняли эти приготовления. Готовится свадьба Дис и Двалина, а не Кили… потому что Кили и Тауриэль уже поженились по эльфийским обычаям и теперь по гномьим, в будущее воскресение, король прочитает над ними молитвы и все.       Про ребенка они решили пока не говорить.       Дис была счастлива разделить это время ожидания с Тауриэль. Все ее прошлые опасения, недомолвки и то, что прежде она ее недолюбливала – рассыпались прахом – выжженные этой новостью – Махал благословил их союз. Кто она такая, чтобы спорить с этим?       Тауриэль тоже была счастлива, что не будет одна. Она осторожно спрашивала у Дис то, что ее интересовало: что можно и что нельзя делать в ее положении. Да и вообще – как проходят роды. Проговорив с ней до самого вечера, она с трудом умещала информацию в голове, но ей стало спокойнее.       И на следующее утро, она приступила к вышивке. У нее ничего не получилось. Она мастерски обращалась с клинками и луком, но иглы и нитки не поддавались ей – нитки путались и рвались, иглы кололись… Но она не отчаивалась. Научится и вышивать. Нужно только время себе дать.       Кили обошел кресло сзади и положил свои руки на плечи Тауриэль, наклоняясь и целуя ее в щеку.       Она сладко проснулась и потянулась.       – Больше не будешь ругаться? – протянула она с улыбкой.       Кили присел на подлокотник кресла.       – Ты мне это до конца наших дней будешь припоминать?       – Нет, до той поры пока наш ребенок не родится, не пойдет, не станет понимать, что происходит вокруг – я расскажу ему тогда, как его отец отреагировал на новость о его появлении.       – Тауриэль! Я ведь уже извинился!       – Я помню.       – Я просто… я не был к этому готов.       – И ты, конечно же, не знал, что от того, чем мы с тобой занимались все это время, дети бывают?       – Не так уж много мы с тобой этим занимались…– его голос звучал как-то даже обиженно.       – Ничего, Кили… вот родится ребенок… и я тебе с лихвой отплачу за все месяцы ожидания.       Кили поцеловал ее в губы и с трудом отстранился от нее. Ребенок… он был счастлив до небес и обратно этой новости. Это значило больше, чем просто чудо нового рождения. Это значило, что Махал благословляет их брак. Это было счастье.       Но вместе с тем, он не чувствовал себя хоть сколько-нибудь готовым стать отцом. Он не собирался жениться еще лет сорок. Чему он вообще может научить своего ребенка? Когда у него самого был ветер в голове?       Поэтому лишь услышав эту новость, он впал в совершенный ступор. А потом разразился ругательствами. Всеми, которые знал и даже теми, которые никогда не слышал. Тауриэль такой реакции явно не ожидала и даже ударила его кулаком в грудь. Не очень сильно, но достаточно, чтобы он пришел в себя окончательно. И бросился ее обнимать…       – Как ты себя чувствуешь?       – Хорошо. Я беременна, а не больна, Кили.       – Больна… Аниэ! – стоило Кили только увидеть свою жену, как все остальное просто испарилось у него из памяти.       – Что с ней? Я ее только утром ведь осматривала…       – Она пропала.       – Что значит пропала? Она ведь не булавка! Она пришла в себя?       – Нет. Торин полагает, что ее похитили. Мы должны помочь в поисках.       – Да,– Тауриэль бросила быстрый взгляд на вышивку у себя на коленях и швырнула ее в камин. Никуда не годится. После начнет заново.       И они с Кили быстро покинули свои покои.       Спешивший к своей жене Кили, был лишен возможности слышать, как именно и какими именно словами (они, несомненно, пригодились бы ему вечером второго дня) Торин ругал стражников, что должны были быть на посту, но куда-то отлучились именно в это время. А может, они потому и отлучились, что были сообщниками похитившего королевскую невесту?       Двалину повезло больше, он встретил Торина у входа в Королевскую Усыпальницу и пошел вместе с ним.       Впрочем, долго Торин не ругался. Ему было совершенно не до того. Распорядителю Эребора было приказано бросить всех стражников, что должны были быть на посту у королевской двери, и дальше по коридору, в темницу до выяснения обстоятельств. Потом прозвонил Эреборский колокол. Он прозвонил два раза, и это означало всем гномам немедленно явиться в переднюю галерею. Говорил Двалин – быстро и по делу. Он объявил о том, что пропала гномка – что была она после болезни и ранения. Объявил он и о том, что эта гномка – невеста короля. За любую информацию о ее нахождении была объявлена награда. За любое сокрытие информации, за похищение, за сокрытие этого похищения, за помощь в похищении грозило страшное наказание.       Торин стоял все это время молча у своего трона. Ему казалось, что Двалин говорит очень долго, что прошло уже часа четыре, и они теряют время. И совсем не так он собирался объявить своему народу, что женится. Это должна была быть только радостная новость – а не так, сказанное вскользь предложение.       Но выбора у него теперь не было.       Ворота Эребора были закрыты. И никого не выпускали.       Договорив свою недолгую речь, Двалин обернулся к Торину. Тот лишь коротко ему кивнул.       – На этом все,– закончил Двалин. – Вы можете идти по своим делам.       И они с Торином быстро вернулись к его покоям.       – Обыск всего Эребора может занять недели!       – Это ведь гномка, а не потерянная заколка, Двалин! Пусть стражники остаются на постах, чтобы следить за происходящим. Собери отряд из тех, у кого сегодня выходной… не мне тебя учить… начните поиски отсюда.       Торин прошел в свои комнаты и еще раз обошел их все. Он даже под обе кровати заглянул и в оба шкафа.       Рика стояла у камина в гостиной. И проходя мимо нее, Торин вдруг остановился. Он велел бросить стражников в темницу… а ее? Виновата она тут в чем-то? Может она это все и подстроила?       Торин почувствовал, как от подобных мыслей, он просто с ума сходит. Не доверять собственному народу. Ему нужно было кому-то верить…       – Рика,– позвал он ее. Девушка обернулась к нему. Он отчетливо увидел, как она дрожала. Глаза ее припухли. И все это так не вязалось с ее прежней молчаливой серьезностью. – Расскажи мне, что случилось.       – Я вышла за лекарством… оно закончилось и мне пришлось его заново мешать… меня не было минут двадцать. Когда я вернулась, кровать была пуста.       – Она сама ушла? Или ее унесли?       – Я не знаю, ваше величество! Она не приходила в себя до этого… и я не успела ей дать лекарства, чтобы сказать, что оно вдруг подействовало. Я не знаю!       – Посмотри мне в глаза и скажи – скажи, что ты не имеешь никакого отношения к ее исчезновению!       Рика вздрогнула всем телом. Впрочем, она понимала подозрения своего короля. Ее высочество пропала как раз, когда она вышла за этим лекарством…       Она никогда прежде не смотрела не то, что в глаза короля, на лицо его не смотрела, сгорая от уважения и трепета перед его святой властью. Теперь ей пришлось посмотреть. Его синие глаза неожиданно смотрели на нее без ненависти. В них плескалось отчаяние и боль. И много всего еще. Она читала эти глаза, словно это были исписанные сотни страниц книги. Вся его жизнь. В них теперь была любовь, и страх, и нежелание верить, что кто-то из его народа предал его и украл его невесту.       – Я не знаю, где она. Я не имею к этому никакого отношения.       Торин лишь кивнул.       – Ты остаешься здесь. Если вдруг она сама ушла и вернется…       И вышел. Рика выдохнула с облегчением. Находиться рядом с ним сейчас было испытанием. Чувствовать всю его боль и отчаяние – невыносимо.       Он действительно любил эту гномку. Она знала, что эта гномка – Ведьма. Хотя и дали ей другое имя, и шрамы на лице ее были совсем иные, но она узнала ее. Когда она обтирала ее мокрым полотенцем, она увидела и шрам на ее животе. И понимала, что эта гномка совсем не годится на роль невесты короля… она не была девушкой, она прожила дурную жизнь. Но сейчас, смотря в глаза своего короля, Рика поняла, что все, что было – не важно. Торин действительно любил эту гномку. И зарождающаяся тень осуждения навсегда покинула ее сердце.       – Двалин! – Торин нашел его и отряд стражников в женской половине. – Покажи мне, где была раньше комната Ведьмы.       – Зачем тебе она? Ведьма так и не вернулась, после того, как показала тебе, где Кили.       Торин нахмурился. Впрочем, Двалин ведь не видел Аниэ – он знал, что Торин вернулся с невестой, он сам ему сказал. Но Аниэ была больна и к ней только Торин, Дис, да лекари заходили.       – А с комнатой ее что сталось?       – Ничего. Ее так никто и не занял. Дурная слава… никто не хочет навлечь на себя ее гнев, если она вдруг вздумает вернуться.       – Покажи мне.       – Да зачем она тебе? Думаешь, что Ведьма вернулась и решила таким образом мстить.       – Ничего не думаю – просто покажи.       Двалин пожал плечами и, велев, ожидающим его стражникам продолжать поиски, сам отвел Торина к комнате Ведьмы.       Это была последняя надежда Торина. Если вдруг Аниэ пришла в себя и ушла сама… куда еще она могла пойти? К себе в комнату… или сбежать из Эребора.       О втором Торин думать не хотел. Первое можно было проверить прямо сейчас.       Дверь была заперта. Но у Двалина были ключи. У него была огромная связка ключей, о существовании которой Торин даже не знал.       – Эта связка – единственная,– пояснил Двалин. – Да, здесь ключи от всех жилых комнат. Но хранится она у первого помощника короля. И используется только в самых крайних случаях… сам посуди, эти двери просто так не взломать и не вышибить.       Торин был удивлен не наличию этих запасных ключей, а тому, что он о них ничего не знал. Но об этом он подумает после. Само то, что дверь была заперта, давало ему мало надежды, что Аниэ внутри.       Дверь распахнулась, и на них дыхнуло застоялым воздухом и это несмотря на то, что вентиляция работала. Но чтобы воздух не застаивался нужна была не только вентиляция, но и движение внутри комнаты. А его здесь не было уже очень давно. Торин посмотрел на пол – слой пыли равномерно покрывал его от самой двери и до… кровати?..       Это была маленькая комнатка. Одиноким гномкам давали небольшие комнаты – но эта была уж совсем крошечной. От двери сразу налево стоял большой стол, заставленный склянками, и другой посудой, для смешивания, истолчения и других манипуляций с травой. У камина стояла пара котелков. И большой бидон, наполовину наполненный ледяной водой из источника. Это все, что было в этой комнате, если не считать кровати в противоположном от дверей углу. Да и сложно было назвать это кроватью – прямо на полу лежал старый матрас, накрытый каким-то тряпьем.       – Здесь нет и не было никого,– проговорил за спиной Торина, Двалин. Но Торин все равно шагнул внутрь. Здесь стойко пахло сушенными травами – они в небольших мешочках висели по всей стене над столом. Полки над камином были пустыми – он ведь разбил большую часть ее готовых зелий, когда упал на ее прилавок.       Очень медленно Торин подошел к ее кровати. Он опустился на нее коленями, чувствуя, какая она жесткая и холодная. Может, когда камин горел здесь и было теплее… но все равно спать на полу…       Торин не заметил, как по его щеке покатилась слеза. Он удивленно смахнул ее. Какую жизнь она жила все это время… как ненавидела саму себя за то, что с ней сделали… что отрекалась не только от любви, но и от самой жизни!       Больше для порядку, чем еще на что-то надеясь, Торин потрогал ворох тряпья на кровати. Но никто под ним не прятался.       Матрас был отодвинут от стены ненамного. И в этом свободном промежутке лежала какая-то белая трава и несколько дохлых мышей.       Его передернуло. И он порывисто встал на ноги.       Первым его желанием было приказать вычистить здесь все, выбросить этих дохлых мышей, поставить кровать… но… это была ее комната, и ее жизнь. И то, что она согласилась разделить с ним свою жизнь, еще не значило, что он имеет право здесь что-то менять.       Он быстро покинул эту комнату, велел Двалину как следует запереть дверь.