Наследство

      У Цзян Чэна есть наследство.       Отец оставил ему Лотосовую Пристань и орден Юньмэн Цзян. Цзян Чэн стал главой ордена в девятнадцать и поднял его из пепелища.       Мать оставила Цзыдянь — браслет-змейку с кольцом на цепочке Цзян Чэн не снимает никогда.       Вэнь Цин не оставила ничего. Иногда Цзян Чэн видит сны о ней — тень воспоминаний о ярком пламени, которое вернуло его к жизни, когда он был раздавлен, унижен и хотел умереть.       Наследство сестры — драгоценней всего. Цзинь Лин, упрямый и высокомерный мальчик, в лице которого нет ничего от Цзян Яньли, и все же чем-то напоминающий ее. Цзян Чэн не может признаться самому себе, что до безумия боится за своего племянника.       А еще есть флейта из темного дерева с накладками из тусклого железа. У флейты есть имя — Чэньцин. У флейты нет хозяина. Нет совсем — ни тела в могиле, ни души в... где там обитают неприкаянные души? Если бы Цзян Чэн умел играть на флейте, он приложил бы ее к губам и выдохнул в ее полое нутро “Призыв”. Тогда Вэй Усянь не смог бы не ответить. И если бы он не явился, Цзян Чэн поверил бы, что его душа и вправду рассеялась и перестала существовать.       Пока же он вглядывается в лица отщепенцев, бродячих заклинателей с пачкой талисманов и кистью наготове, допрашивает адептов Темного Пути и смотрит, смотрит — не покажется ли знакомым взмах руки, накладывающей печать, не дрогнут ли чужие губы в знакомой улыбке? Даже мертвый, Вэй Усянь занимает его мысли. Цзян Чэн ненавидит его за это. Он и сам не может понять, чего хочет больше — отомстить за свой страх, за свою ревность, за тяжелый, жгучий стыд, или закричать: “Вернись, я все прощу!”. Простил. Вернись, скажи, что ты со мной, Вэй Усянь!       И вот он стоит тут — хорошенький мальчик с грубой бамбуковой флейтой в руке, и его оленьи глаза смотрят со знакомым вызовом и насмешкой, и на его миловидном лице жутко и чуждо смотрится выражение, которое Цзян Чэн слишком хорошо помнит. Вэй Усянь смотрит чужими глазами, улыбается чужими губами, и Цзян Чэн выхватывает Цзыдянь, чтобы покончить с этим.       Но ничего не получается. Даже Цзыдянь бессилен против Вэй Усяня. В душе Цзян Чэна кипит разочарование пополам со злостью, и эта ядовитая лава изливается на всех — на невозмутимого Лань Ванцзи, на ни в чем не повинного Цзинь Лина, на собственных людей, на весь мир.       Миловидный мальчик с усмешкой Вэй Усяня играет на флейте, и лютые мертвецы смиряются. Он расхаживает и рассуждает вслух — слова Вэй Усяня произносит высокий чистый голос, не похожий на тот, который помнит Цзян Чэн. Суйбянь в его руке ходит ходуном — для этого тонкого запястья и изящных пальцев он слишком тяжел, у мальчишки не хватает сил, чтобы действительно владеть мечом. Но тот, кто вынет Суйбянь из ножен — тот и есть Вэй Усянь.       Так почему же Цзян Чэн может это сделать?       Тот внутренний пламень, что полыхает в теле Цзян Чэна, — вот подлинное наследство Вэй Усяня, что дороже и Лотосовой Пристани, и Цзыдяня, и богатства, и славы.       Сквозь чужие черты проступает облик Вэй Усяня — словно рисунок под кистью живописца. Чэньцин поет под его дыханием как прежде, повелевая и усмиряя. У ее владельца своя жизнь и своя любовь, и Цзян Чэн не может простить ему этого.       Он остается со своим наследством и так и не может решить — благодарить ему Вэй Усяня или проклинать.