Пять важных причин, по которым Линь Шу должен был остаться жить, и одна неважная, которая все-таки сработала

1. — Ты должен жить. — Цзин смотрит требовательно и серьезно. Невозможно сопротивляться этому взгляду, но у Мэй Чансу это уже вошло в привычку. Если бы он реагировал на каждый такой взгляд, то седьмой никогда бы не стал первым. — Да, ваше высочество, — соглашается он и складывает руки в официальном поклоне. В голосе строго отмеренная порция убедительности и почтения. Только вот, похоже, на Цзина это уже не действует. Дорогой друг смотрит недоверчиво и, кажется, уже готов запереть немощного господина Су в своих покоях, ну, и армию лекарей впридачу. Для получения лучшего результата. То, что такая армия способна загнать его в могилу быстрее, чем любой, даже самый редкий яд, Чансу не сомневается. — Ты должен жить, — повторяет Цзинъянь. — Нет, — он поднимает руку, не давая и слова сказать, — не надо мне объяснять, что это невозможно. Ты опять убедишь меня, что Луна и Солнце поменялись местами. Я как наследный принц запрещаю тебе говорить о том, почему ты не можешь остаться. — Я ваш советник, — ну что ж, Мэй Чансу тоже умеет играть в мяч. — Если ваше высочество принимает неверное решение, то мой долг сказать ему об этом. И повторять столько раз, сколько потребуется. — А ты считай, что я оглох, — Цзинъянь улыбается и совершенно неожиданно, как в детстве, толкает его локтем. Из-за длинных рукавов придворного одеяния удар получается смазанным, но Чансу все равно охает и укоризненно смотрит на принца: — Ваше высочество. — Да, советник. — Я хотел бы повторить, что воскрешение Линь Шу… — Шу-шу-шу, — скороговоркой начинает бормотать принц. — Шу-шу-шу… Они так в детстве дразнили Нихуан, когда хотели от нее избавиться. Стоило ей открыть рот, как они начинали свое бесконечное «шу-шу-шу», пока княжна не покидала их в гневе. Если подумать, они были еще теми демоновыми отродьями. Неудивительно, что Му Нихуан еще в ранней юности взялась за копье. Удивительно другое: как она не пронзила их своим копьем. — Виновный сам упал на копье… — старая история, из тех, что им рассказывал дядюшка Цзи, вдруг сама выскакивает на язык. — И так пятнадцать раз подряд, — тут же подхватывает принц, и они смеются, вспоминая залитую солнцем террасу в поместье брата императора. — Я боюсь, что такой милости от небес нам не дождаться, — говорит Мэй Чансу, пытаясь нахмуриться. — Берешь на себя функцию бога, сяо Шу? — Как бы я посмел… — ...сказала мышь и забралась на буйвола. — Зато она первой увидела рассвет. — Братец Шу в своем обычае: ты ему слово — он тебе десять. И как я тебя не узнал сразу? — Цзинъянь откровенно поддразнивает. — Наверное, потому, что твои речи были разумны. — Ах ты, — впервые на памяти принца гений, подобный цилиню, не находится с ответом. — Я, — соглашается Цзинъянь, — наследный принц. Твоими усилиями. И потому объявляю тебе свою волю: ты должен жить и быть рядом со мной. — Но… — Желаешь, чтобы был издан указ? — Нет, ваше высочество. — Вот и прекрасно, — хмурится принц. — И не вздумай меня обмануть, господин Су. — Раньше ты был сговорчивее, — бурчит Мэй Чансу, он же найденный брат Шу. — У меня прекрасный советник. — Назови хоть одну причину, — упрямство всегда было отличительной чертой рода Линь, но вряд ли кто-то сможет переупрямить водяного буйвола. Особенно если тот упрется всеми копытами. — Так нужно великой Лян, — рубит сплеча принц, — и мне. — Равняешь себя с государством? — Я не говорю, что государство — это я, но я его часть… — Лучшая часть, — подхватывает Мэй Чансу. — Лесть тебе не поможет. Изволь… — Шу-шу-шу-шу, — сяо Шу закрывает глаза и затыкает уши пальцами. — Я тебя не слышу. Шу-шу-шу. — Приветствую, ваше высочество. — В дверях появляется один из офицеров гвардии. Мэй Чансу кланяется и позорно сбегает, понимая, что разговор еще не закончен. 2. — Ты должен жить… Мэй Чансу кротко вздыхает и кланяется княжне: — Му Нихуан. — Та досадливо морщится, но отвешивает небрежный ответный поклон. — Ты должен жить, — торопливо повторяет она, словно боится, что он умрет прямо сейчас, на ступенях дворца, прямо перед невозмутимыми гвардейцами и евнухами. — Конечно, — кивает Чансу, — но, может, мы продолжим разговор в другом месте? — Да, — соглашается она и сворачивает к садам Совершенной ясности. Ну что ж, княжна Му всегда была прямодушна, и выбор места для разговора как нельзя лучше свидетельствует об этом. Они медленно идут по прихотливо вьющимся дорожкам. Нихуан молчит. Мэй Чансу надеется, что она уже все сказала там, на ступенях дворца, и теперь его ждет лишь приятная прогулка. — Ты должен жить, — ну, вот — надежда не оправдалась. Если княжна что заберет в свою голову, то скорее погибнет вся великая Лян, чем она отречется от своих слов. Отличное качество для военного. Вот только для дружеских отношений… Он так надеялся, что ему удастся ускользнуть и спокойно закрыть глаза, где-нибудь под ветвями цветущего персика. Но, очевидно, боги к нему по-прежнему не благосклонны. — Му Нихуан, — он останавливается и легко прикасается к ее руке. — Вы же понимаете, это зависит не от меня. Но в следующей жизни… — Прекрати, — обрывает она его. — Я все это уже слышала. Про следующую жизнь и про пять лет. И про то, что ты обязательно вернешься. В глазах у княжны горит мрачный огонь решимости, и Мэй Чансу понимает, что угроза заключения вместе с лекарями, теперь уже из Юньнани, вполне реальна. Возможно, что сейчас его подхватят под белые руки и доставят в имение Му, чтобы уже точно никуда не мог деться. Он открывает рот и тут же его закрывает. И куда исчезло его хваленое красноречие? Линь Чэнь говорил, что он может камни уговорить спеть, а сейчас даже княжну Му не в силах заставить замолчать. — Ты, братец Шу из семейства Линь, совсем страх потерял, — Нихуан, как конная лава в атаке: не остановить, не убежать. — Мы все волнуемся, а ты и бровью не ведешь. Яд Огня-Стужи и на твой ум повлиял, да? Такого он уже стерпеть не мог. — Причина, — пусть он тоже повторяется, но княжне об этом знать не положено, — назови мне хоть одну причину. — Если ты уйдешь, то некому будет принести поминальные жертвы в усыпальнице семьи Линь. — Это можешь сделать ты, и Цзинъянь, и… — Мы не вечные, — перебивает она. — Там должны быть твои дети и внуки. Он стискивает зубы так, что еще немного — и они треснут, как лед весной на горной речке. — Нихуан, — скрипит он. Та смотрит на него невозможно печальными глазами и вспыхивает, словно только сейчас осознала, что именно сказала ему. Кланяется торопливо и убегает по извилистой дорожке куда-то за кусты дрока. Он следует за ней, тихо шипя сквозь зубы все ругательства, что слышал от моряков цзянху. — Отступление не есть поражение, да, Нихуан? Тысяча гуев тебе… Слышится короткий смешок, и из-за поворота показывается благородная супруга Цзин, прекрасная и безмятежная, как рассвет в горах Ляо. 3. — Здравствуй, сяо Шу. — Приветствую благородную супругу. Они обмениваются церемонными поклонами, и Цзин-гуйфэй ведет его дальше, в крошечный уютный сад, где над прудом склонились ветви ивы. — Где мы? — Сад танцующего в облаках феникса. В летнем павильоне у пруда стоит четыре жаровни, и это ли не свидетельство всеобщего заговора против Мэй Чансу? Благородная супруга ставит на жаровню керамический чайник и снимает крышку с лаковой коробки, расписанной фениксами. — Имбирные шарики с корицей, желе из османтуса и плоды боярышника в сахаре. Ты их так любил в детстве. — Я и сейчас их люблю, — вежливо отвечает он. Тётушка Тао заваривает чай. — Чай восьми драгоценностей, — поясняет она. — Тебе будет полезно. Он покорно пьет чай, наслаждается вкусом давно забытых лакомств и ждет. Не стоит обманываться кротким видом благородной супруги. Если тетушка что-нибудь решила… А та вдруг начинает смеяться, прикрывая лицо вышитым рукавом: — Тетушка? — Я вспомнила Цзинъяня, — хихикает она, словно молоденькая девчонка. И в ответ на недоуменный взгляд Мэй Чансу поясняет: — Его ловушку. — А-а-а… Мэй Шинань. — Если бы ты видел, как он расстроился. Мэй Чансу хлопает ладонями по бедрам и присоединяется к смеху. Бедный буйвол. Наконец их смех стихает, и повисает молчание. Он ждет, и Цзин-гуйфэй его не подводит: — Линь Шу, — обращается она к нему вполголоса, — ты… — ...должен жить, тетушка? — продолжает он за нее. — Зачем? Я свои долги роздал и новых не делаю. Это звучит почти грубо, и он тут же покаянно склоняет голову. Тетушка легко гладит его по волосам, и он замирает от этой почти материнской ласки. — Когда-то твоя мать мечтала о том, как будет нянчить внуков. — Увы, — прерывает он ее, — яд Огня-Стужи не оставил мне шансов. — Есть… — она колеблется, но все-таки решается продолжить, — одно средство. — Десять человек отдадут мне ци в обмен на свои жизни. Так? — Нет! — вскрикивает она и отшатывается. — Тогда это бесполезно. Поверьте, мои лекари сделали все, что могли. Он легко поднимается с колен и отвешивает церемонный поклон. — Прошу меня простить, благородная супруга. Та молча смотрит на него и окликает лишь тогда, когда он уже ступает на дорожку сада: — Линь Шу. — Он замирает на месте, и она вбивает крепкий гвоздь в доску его памяти, — твоя причина — Янь-эр (1). 4. — Нет! Мэй Чансу вздыхает и откладывает книгу. Ну почему ему даже дома нет покоя? Такое ощущение, что все в столице сговорились против него. Вздумай он уехать тайно под покровом ночи, вряд ли смог бы миновать даже городские ворота. Он хочет покоя! Неужели человек не может провести последние дни так, как ему хочется! — Нет! — Фэй Лю, что случилось? — Нет! — снова говорит тот и для верности трясет согнутым пальцем прямо у лица Мэй Чансу. — Нельзя умирать. Тааак! Кажется, его друзья и соратники совсем сошли с ума. Натравили на него собственного телохранителя. — Я не умираю. Кто тебе такое сказал? — он старается говорить мягко и убедительно. — Никто, — Лю хмурится и складывает руки на груди. — Я сам понял. — Хорошо, — сдается Мэй Чансу. — Пусть так. Но мое время заканчивается. — Нет, — мотает головой малыш. — Да. — Пусть этот лечит, — Фэй Лю от волнения забрался на потолочную балку и теперь сидит там, болтая ногами. — Этот, — повторяет снова и делает руками замысловатый жест, призванный показать всю противоречивую натуру хозяина Архива. — Он только этим и занимается, — уверяет его Чансу. — Но яд Огня-Стужи не дает шансов. — Нет, — Фэй Лю не собирается слушать его объяснения. Он вскочил на ноги и теперь гуляет по потолочной балке туда-сюда, словно императорская кошка по столичному проспекту. — Умирать нельзя. Не умирать нужно. Причина. Вот! Пожалуй, это самая необычная фраза, что он слышал из уст Фэй Лю. — Ну-ка, расскажи мне, — просит он. — Только спустись ко мне, дружок, а то я устал задирать голову. Фэй Лю спрыгивает с балки и устраивается рядом с Мэй Чансу. Берет его руку и начинает загибать пальцы: — Слива цветет. — Для цветения сливы я точно доживу, — уверяет его Чансу, но в ответ получает лишь сердито нахмуренные брови. — Нет! Каждый год новые цветы, — объясняет ему Фэй Лю и смотрит снисходительно, «мол, такой большой, а простых вещей не понимаешь». — И мандарины в девятом месяце. И озеро Танцующей рыбы. — Точно, — машет рукой его хозяин, — я же обещал тебя туда свозить. — Да! — Фэй Лю кивает так энергично, что Мэй Чансу не выдерживает: — Не мотай так головой, а то она у тебя отвалится. — Отвалится — пришьем, — Линь Чэнь врывается в комнату в вихре бело-голубых одежд. — Так ведь, малыш? — он делает круглые глаза и щелкает зубами. Фэй Лю моментом взлетает обратно на балку и таращится оттуда испуганно. — Нет! — на всякий случай повторяет он и улепетывает выше, в слуховое окно. Кто знает этого Линь Чэня, вдруг и вправду решит голову пришить. 5. — Ну, — говорит Мэй Чансу, сразу переходя в наступление. — Кто из вас, потомки Чжун Куя (2), науськал на меня Фэй Лю? — А ты думаешь, малыш совсем дурак и ничего не видит? — отвечает ему вопросом на вопрос хозяин Архива. — Что он должен видеть? Кому какое дело до того, что я буду делать дальше? — шипит Мэй Чансу. Он по горло сыт сегодняшним днем. — Гуева отрыжка, вот ты кто, — авторитетно заявляет Линь Чэнь и щелкает пальцами. — Эй, кто там живой есть? Принесите мне острого супа, — и продолжает, вернувшись взглядом к Чансу. — Ты — как дракон цзяоту: забился в свою раковину и только огрызаешься. В дверь проскальзывает слуга, ставит на низенький столик лаковый поднос с чашкой и исчезает. Линь Чэнь поднимает крышку с пиалы, втягивает носом крепкий аромат супа, делает первый глоток и счастливо жмурится. — Но… — За тебя все волнуются, — Чэнь с громким хлюпом втягивает в себя лапшу. — Кто — все? — По меньшей мере пол-столицы, — делает честное лицо хозяин Архива и начинает перечислять, не забывая прихлебывать суп: — Наследный принц, его мать, благородная супруга Цзин, командующий гвардией, как его? смешной такой генерал… — Мэн Чжи. — Точно, Мэн Чжи. И мальчик этот, сын двух семейств, с другом. Княжич Му чуть мне нос не откусил, пытаясь доказать, что юнанньские лекари — лучшие в Поднебесной. Невежественный щенок. А его сестрица так смотрела, что легче было одолжить у нее белый шарф и пойти удавиться самому, чтобы долго не мучаться. А еще Ли Ган, Чжэнь Пин...Ле Чжэньин, хотя я вообще не понимаю, он-то каким боком к тебе повернут. — Хватит! — Ну, хватит так хватит, — миролюбиво соглашается Линь Чэнь. — Но я только начал. Там еще большой список. Мне у нас в Архиве составили. Мэй Чансу сжимает виски. — Я умираю, — начинает он. — Это не новость. Все мы умираем, — бодро прерывает его Чэнь. — Как родились, так тут же принимаемся умирать. А у тебя есть, по крайней мере, одна важная причина жить. — Какая же? — Я тебя еще не вылечил, — рявкает лекарь Чэнь, он же всемогущий хозяин Архива Ланъя. — Ты зримое доказательство моего поражения. Думаешь, брат Су, я тебя отпущу, чтобы ты на том свете Пань-Гу (3) рассказывал, какой я плохой лекарь? Вот тебе, — Линь Чэнь делает рукой оскорбительный жест, — не дождешься. — А ты предлагаешь отдать десять жизней за одну мою? — Ну, вот еще, — Чэнь с сожалением оглядывает пустую миску, не осталось ли там еще пары капель бульона или полоски лапши. Увы, миска пуста. — Отец прислал сообщение. Если ты снова пройдешь через то же лечение, что и раньше, а в конце примешь пилюлю Бинсюй, то вполне сможешь прожить срок, отмеренный тебе богами. Но твое решение должно быть крепким и нерушимым. — Нет, — говорит Мэй Чансу, — нет. Я хочу покоя. У меня нет причины, чтобы пройти через это снова. +1 И тогда они приходят. Мэй Чансу не понимает, как им удалось так незаметно пробраться в его дом, но глаза его не обманывают. Первым появляется Цзинъянь. Мэй Чансу хмурится. Он же велел разрушить тайный ход! Его вообще никто не слушает в этом доме? Потом барышня Гун скользит на подушку рядом с ним, вызывая недовольство Му Нихуан, которая тоже оказывается здесь вместе с братом. И теперь мечет острые взгляды на Гун Юй. А той вроде бы и все равно: хлопочет около жаровни, не обращая внимания на окружающих. Вэй Чжэн впервые появился в столице после оправдания и теперь сидит на его подушках с таким видом, будто он царь горы, а все остальные — лишь пыль под его ногами. Но вот он видит наследного принца и тут же вскакивает, отвешивая вежливый поклон. Принц в ответ лишь кивает, показывая, что он тут как простой смертный, а не второе лицо в государстве. Ся Дун что-то шепчет на ухо своем мохнатому муженьку, а тот лишь улыбается счастливо и прижимает ее к себе совершенно неприличным образом. Фэй Лю примостился на любимом месте с очередной коробкой лакомств от благородной супруги. Наверное, Цзинъянь притащил. Совсем испортит малыша, упрямый буйвол. Ли Ган и Чжэнь Пин встали у дверей, приветствуя генерала Мэн Чжи. — Ну что, — говорит Линь Чэнь, радостно потирая руки, — все собрались? — Все дружно кивают. — Хорошо. Я должен сообщить вам, что наш общий друг Мэй Чансу, он же сын семьи Линь, — неблагодарный гуй, который в следующей жизни переродится в духа отхожего места. Уж я-то об этом денно и нощно буду молить всех богов, если он уйдет из этого мира. — И я, — мрачно поддакивает Цзинъянь. — И я, — вторят ему остальные, и Мэй Чансу окончательно теряет дар речи. Такого он не ожидал. — А чего ты хотел? — Линь Чэнь точно умеет читать мысли. — Мы все уговариваем тебя остаться с нами. Обещаем полное излечение, нужно лишь немного потерпеть, стелемся перед тобой, а ты… ты плюешь на нас, словно высокомерный даос с святой горы Тайшань на проходящих внизу крестьян. — Но… — Сегодня не твой день, смирись. — Когда Линь Чэнь в ударе, переговорить его крайне сложно. Тем более, когда у него такая поддержка. Но Мэй Чансу не намерен сдаваться. Он вдыхает поглубже, готовясь донести до каждого доводы в пользу собственного решения, как вдруг в разговор вступает неожиданный союзник. — Сяо Шу, — голос генерала Мэна, привыкшего командовать на поле боя, с легкостью заглушает все разговоры в комнате. — Сяо Шу, я тут подумал… — О, боги, — шепчет принц и совершенно по-простонародному закрывает лицо ладонью. Но если генерал решил донести свою мысль до собеседника, сбить его с пути почти невозможно. — Я тут подумал, — упрямо продолжает генерал, — кто я тебе, чтобы отговаривать от уже принятого тобой решения. Хочешь умирать, так что ж… — Чжэнь Пин что-то возмущенно восклицает, княжич Му вторит ему, но Мэн Чжи все нипочем. — Я тебе мешать не смею. — Протестующих восклицаний становится больше, — Я что, что-то не то сказал? — на этот раз обычный вопрос генерала звучит несколько устрашающе. — Все то! — восклицает Мэй Чансу, наконец-то прорвавшийся в разговор. — Спасибо тебе, мой друг! — Только вот, — Чжи лезет куда-то за пазуху и достает небольшой свиток, — Сяо Шу, раз уж ты надумал помирать, я тут это, подумал, что негоже на твоих поминках читать плохие стихи. Может послушаешь, а? Во внезапно наступившей тишине, генерал Мэн разворачивает свиток и читает вслух: — В День поминанья друга, дождь с утра заморосил. И я в дороге так устал, что скоро вон мой дух. «Где лавку винную найти?» — у встречного спросил. «В деревне Абрикосов Цвет!» — вдаль указал пастух. Ведь если в мире жизнь цветет, То смерть за ней идет И даже ранний твой уход Всего лишь чей-то всход. Просторный свой покой Ты променял на гроб. Ушел от нас весной, Когда осел сугроб. Кто-то нервно всхлипнул, но генерал несся вперед: — Все кругом, все кругом заросло сплошною травой. И мы ждем, что восстанешь ты И покроешь себя славОй. — Чем я себя покрою? — слабо интересуется Мэй Чансу у пространства. — СлавОй, — пространство отвечает ему хором из голосов барышни Гун и княжны Му. — СлавОй, — повторяет Чансу и, выныривая из-под ладони, внимательно рассматривает этих присутствующих, что, по какому-то недоразумению, считаются его друзьями. — Гуй с вами. Я остаюсь. Ломайте кости, сдирайте кожу, кормите пилюлями, делайте, что хотите, демоновы отродья. Счастливый общий вопль сотрясает стены резиденции господина Су. — И ты примешь имя Линь Шу. — Видно, Цзинъянь слишком хорошо усвоил его уроки. Дай ему мизинец, он и плечо отхватит. — Приму, — соглашается Чансу. — И станешь моим советником. — Хорошо. — И женишься на моей сестре, — тут же влезает княжич Му. — Хорош… Что? — Ты уже подтвердил, — смеется княжич. — Да! — мотает головой Фэй Лю. — Она хорошая! — Как? Как я дошел до этого? — Матушка просила передать, — раздается вкрадчивый голос наследного принца, — что усилия ста тысяч воинов сдвинули с места даже гору Хэнань. Линь Чэнь о чем-то шепчется с Ли Ганом, и тот притаскивает еще три жаровни. Их все устанавливают кругом. Мэй Чансу в центре этого круга и уже не видит никого за липким, густым дымом, и вдруг его сердце начинает колотиться все быстрее. — Линь Чэнь! — кричит он. — Что ты задумал? — Сиди спокойно, — рявкает тот. Из дыма выступает Мэн Чжи: — Я, Мэн Чжи, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так, — тонкая струйка дыма отделяется от жаровни и оплетает Чансу. — Я, Му Нихуан, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так, — еще одна струйка поплыла к нему. — Я, Му Цин, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. — Я, Не Фэн, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так, — этот голос скрипит словно несмазанное колесо, и можно только гадать, сколько усилий потребовалось Не Фэну, чтобы все сказать правильно. — Я, Ся Дун, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. — Я, Вэй Чжэн, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. — Я, Гун Юй, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. — Я, Ли Ган, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. — Я, Чжэнь Пин, делюсь с тобой, Линь Шу, одним ударом своего сердца. Да будет так. Последним в круге появляется наследный принц. — Я, Сяо Цзинъянь, делюсь с тобой, Линь Шу, тысячей ударов своего сердца. Да будет так. — Тупой буйвол! — вопит откуда-то из дыма Линь Чэнь. — Одного было бы вполне достаточно. — Это про запас, — орет в ответ Цзинъянь и счастливо улыбается, глядя в лицо Линь Шу. А тот уже не видит ничего за струйками дыма, что спеленали его так крепко, что он и вдохнуть не может, но тут сильные пальцы проталкивают ему в рот что-то круглое. «Пилюля Бинсюй», — догадывается он. — Глотай, — шепчет ему Линь Чэнь. Мэй Чансу стискивает зубы, оболочка пилюли лопается, и словно жидкий огонь катится по его жилам. Он всхлипывает и погружается в темноту. *** — Хватит дрыхнуть, соня, — голос Линь Чэня может звучать музыкой для ушей, но не сейчас. Линь Шу, называвший себя Мэй Чансу, открывает глаза. — Я жив, — зачем-то уточняет он. — Жив, — подтверждает Чэнь. — Почему? — Десять твоих близких должны были добровольно отдать один удар своего сердца. Если бы хоть один сделал это нехотя, ты бы не выжил. А так… Тебя любят, хотя убей меня демоны, не пойму, за что. Так что теперь тебе придется жить все отмеренные небом годы. — А где же сломанные кости и содранная кожа? — Там же, где и все удары сердца для тебя. Нужно искреннее согласие того, кто знал, какая боль его ждёт. Если бы покривил душой — умер. — Опасное лечение. — Боги любят правильные жертвы и не любят обмана. Линь Шу осторожно пытается пошевелиться. Он не чувствует в теле и следа той слабости, что изматывала его последнюю дюжину лет. — Спасибо. — Ну, хоть спасибо, — ворчит Линь Чэнь. — Платы за лечение от тебя все равно не дождешься. Приходи в себя. Принц Цзин очень хочет тебя видеть. Пришло донесение, что Великая Юй снова решила напасть на нас. Наверное, у них это такая традиция — каждую дюжину лет терпеть поражение от командующего Линь.