Глава 2
14 мая 2020 г. в 21:41
Вернон Дурсль был в ярости. Он был настолько зол, что готов был лопнуть. Настолько, что готов был кого-нибудь убить. И кандидат для убийства у него даже был. И даже — Вернон поймал себя на этой мысли с большим удивлением — два кандидата.
Его день начинался многообещающе: дети — его любимый сын Дадличек и этот дурной племянничек Петуньи Гарри — отправились со школой в Лондон на экскурсию, Петунья уехала к подруге в Коукворт, а он остался дома с лучшим другом — бутылкой отличного односолодового виски. Нет, Вернон любил и жену, и сына, но иногда их в его жизни становилось слишком много. Дадличек был излишне активным ребенком, и Вернону временами просто хотелось покоя. Петунья же была домохозяйкой, то есть возможность побыть одному у Вернона образовывалась где-то раз в полгода. И упускать свой шанс мужчина ни в коем случае не хотел.
Первый тревожный звоночек, что день катится в тартарары, раздался прямо с утра. Точнее, это был не звоночек, а длинная раздражающая трель дверного звонка. «Сменю!» — подумал он. Вернон с раздражением поставил стакан на тумбочку и, покряхтывая, высвободился из кресла, с его комплекцией — настоящий подвиг. На пороге оказалась соседка — сухонькая низкая старушка, от которой постоянно пахло ее многочисленными котами. Число кошек в ее доме, кажется, не знала и сама хозяйка.
— Мисс Фиг, чем могу помочь? — Вернон, хоть и был недоволен, все еще старался держать себя в рамках приличий.
— Мистер Дурсль, а я к вам. Чайку попить, поговорить по-соседски, я вот и пирог Вам принесла, — затараторила старушка неожиданно высоким, даже писклявым голосом. Вернон не помнил, общался ли он с ней когда-либо или они отделывались только добрососедскими кивками при встрече. С чего ей было о чем-то с Верноном говорить, было непонятно. И кусок ее сухого, завернутого в тряпки пирога тоже есть совсем не хотелось. Вернон серьезно, ОЧЕНЬ серьезно раздумывал, не послать ли назойливую бабку ко всем чертям. Весы, на которых с одной стороны лежал единственный выходной в одиночестве, а на другой — добропорядочность и хорошие отношения с соседями, скрипели так интенсивно, что, казалось, этот звук слышен в реальности. Приторная неискренняя улыбка мисс Фиг делала ситуацию только хуже.
— Проходите, я поставлю чайник, — победу добропорядочности на этом соревновании мог бы определить только фотофиниш. На такие второстепенные атрибуты, как улыбка или вежливость, сил мужчины уже не осталось. Он довольно грубо взял пирог из рук старушки, прошел на кухню и кинул угощение на стол. Каждый его жест кричал о крайней степени раздражения. Все его движения от зажжения огня под чайником и выбора чашки до разлива заварки сигнализировали, насколько сильно он не рад гостям. Старушка Фиг была непрошибаема. Она пила чай возмутительно маленькими глоточками, отвратительно причмокивая.
— Так о чем вы хотели поговорить? — Вернон даже не стал наливать чай себе, чтобы сократить этот визит настолько, насколько это вообще возможно.
— Мистер Дурсль, я заметила, что ваш племянник ходит в какой-то не слишком опрятной одежде…
Мистер Вернон Дурсль, как и любой приличный человек, осуждал людей, которые сидят или когда-либо сидели в тюрьме. Более того, раньше он ещё и не понимал, что же такого должно произойти, чтобы обычный среднестатистический человек, который ходит на работу и выписывает газету, мог бы убить другого человека. Раньше. Его выдержки (и силы привычки) хватало, чтобы продолжать осуждать этих людей, но теперь он их понимал. Припереться в его единственный полноценный выходной, оторвать от прекрасного виски только для того, чтобы обвинить его, что мальчишка Поттер носит старую одежду Дадлика! Пусть скажет спасибо, что Вернон не выкинул ненормального мальчишку за порог голышом! Что вообще эта старая кошелка о себе возомнила! За кошками бы лучше своими смотрела! Облезлые твари шныряют по всей улице!
Вернону очень хотелось ругаться, причем матом. Но он никак не мог выбрать, какое оскорбление, вертящееся на языке, будет самым обидным, не знал, с чего начать. Поэтому он молчал и просто смотрел на эту Фиг. Старушка начала ерзать на стуле под тяжелым пристальным взглядом. Она пыталась спрятаться за чашкой, но помогало слабо.
— Я хочу сказать, что ему же эта одежда велика… — она предприняла ещё одну попытку объяснить свое несомненно ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ мнение. — Ну, нехорошо же… Все же смотрят на мальчика… — под конец фразы она сдулась, как воздушный шарик. И, кажется, до нее только что дошло, что она находится в очень опасном для ее здоровья месте.
— Ну, мне пора. Спасибо большое за чай! Очень вкусный! Вернон, вы замечательный сосед! Заходите ко мне, когда захотите! — она выстреливала слова со скоростью пулеметной очереди, стараясь замаскировать паническое бегство под запланированное отступление. — Присмотритесь все-таки к мальчику, может быть, купить ему одежду получше, другие же смотрят. Есть же там фонды всякие, которые помогают, а в Лондоне, говорят, открылись секонд-хэнды. Там дешевле будет.
Последние слова она произнесла в захлопывающуюся дверь. Интуиция ее не подвела, скажи она эти слова чуть раньше, Вернон бы в нее чем-нибудь кинул. Эта старая кошелка посмела обвинить Вернона в скупости! Она думает, что в их семье нет денег, чтобы купить мальчишке одежду! Справедливости ради, Вернону и вправду была свойственна некоторая рачительность. И именно поэтому их семья имела достаточно денег, чтобы покупать себе то, что они захотят! Это всё из-за ненормальности мальчишки! Какой смысл покупать ему вещи, если он всё равно всё разорвет!
С другой стороны, может быть, действительно следует купить ему какой-нибудь одежды. Вернон вернулся в своё кресло. Настроение было безнадежно испорчено, но он хотя бы успокаивался. Действительно, соседи могут подумать не пойми что, глядя на одежду этого Поттера. Ещё, чего доброго, и с его Дадличкой начнут общаться, как будто он сын каких-то оборванцев.
Вернон отхлебнул из стакана и поморщился. Из-за пережитого стресса прекрасный напиток потерял весь свой вкус, богатый букет и обычную приятность. Продолжать пить означало просто вылить этот великолепный виски на помойку. Он с раздражением опрокинул в себя остатки жидкости и встал из кресла. Следовало убрать чашку после этой сумасшедшей. Ничто в его доме не должно напоминать о приходе старой кошелки!
Последний раз Вернон мыл посуду, наверное, лет семь назад, будучи еще холостым. В семье эта обязанность была поделена между Петти, мальчишкой Поттером и новенькой посудомоечной машиной, которую старались зря не загружать и использовать только после прихода гостей, когда, во-первых, грязной посуды скапливалось много, а во-вторых, дорогой техникой можно было похвастаться перед друзьями. Сегодня посуду должен был мыть Поттер после его возвращения из поездки, но в Верноне еще блуждала нервная энергия и ему нужно было занять чем-то руки. Мытьё посуды для этого подходило, так что на одной чашке мисс Фиг он не остановился, а продолжил намывать и те тарелки, которые остались после завтрака. Пока в какой-то момент он не вляпался в несусветно мерзкую жижу, размазанную по одной из тарелок. Вернон с удивлением уставился на субстанцию, которая не могла иметь отношения к завтраку почтенного семейства Дурслей ни при каких обстоятельствах ни в одном из миров. Тщательное исследование показало, что субстанция содержит землю, пыль, мусор и столь же мерзкие, но неопознаваемые компоненты. А также что-то очень клейкое, отчего грязь с тарелки отмывалась с большим трудом. Вернон завис, как компьютер в его офисе, сводящий годовой отчет.
Эта пакость могла появиться только умышленно. Сегодня посуду должен был мыть Поттер. Доступ к тарелкам имели Поттер, Дадли, Петти, он и Фиг. Он исключается. Фиг, при всей нелюбви к ней, всё время была на виду. Поттер, хотя и ненормальный, но не настолько, чтобы просто так усложнять себе жизнь. И между Петти и Дадли… Это что же, его обожаемый сыночек, его Дадличек над Поттером… Вернон боялся произнести слово даже про себя… издевается?! Нет, Вернон и сам не любил мальчишку, мало того, что его подбросили на крыльцо, совершенно проигнорировав их с Петти мнение, так поганец оказался еще и ненормальным, то есть опасным для окружающих. Но это же не важно! Хорошие мальчики ни над кем не издеваются! Хорошие мальчики ненормальных могут презирать, не обращать на них внимание, но не издеваться же! Вернон все это время пытался отмыть тарелку, и нельзя сказать, что это улучшало его настроение и отношение к выходке сына. Его яркая и бурная ярость, вызванная мисс Фиг, постепенно переходила в тлеющую концентрированную злость. На то, чтобы помыть пять чашек, семь тарелок и несколько ложек-вилок, у Вернона ушел час. Час монотонного, размеренного труда, который ни разу не успокаивал.
Сейчас Вернон был похож на человека, который начал снимать корку с только что поджившей ранки: понимаешь, что делаешь хуже, что потом будешь сильно жалеть, но остановиться уже не можешь. Вернон пристальным взглядом обвел кухню в поисках того, что могло бы стать новыми дровами в костре его раздражения. Это было не сложно: Вернон методично и аккуратно (очень, ОЧЕНЬ аккуратно) — по одной — собрал все игрушки в кухне и в гостиной, оттер неприличный рисунок с кафеля ванной, а остаток дня провел, прибираясь в комнате Дадли.
В общем-то, он был полностью готов к приезду мальчишек с экскурсии. Петунья должна была приехать только завтра, и это время он собирался провести с пользой. С большой педагогической пользой. Когда раздался звонок, Вернон был сконцентрирован и спокоен (очень, ОЧЕНЬ спокоен). Обнаружив за дверью мальчишек в сопровождении их учительницы, он был даже приятно удивлен. Этому дню уже суждено было закончиться взрывом, так что на все события, которые этот взрыв отдаляют и усиливают, Вернон уже смотрел с академическим интересом. Сколько еще? Где тот предел, до которого сегодняшний день готов его довести?
«Магнитные бури… Сегодня, должно быть, страшные магнитные бури», — думал Вернон, слушая рассказ мисс Стрит. По всему выходило, что у нее тоже сегодня день не задался. И Вернон честно себе признавался, что она держалась лучше, чем он. У нее-то, кажется, на вечер никакого взрыва не запланировано. Поэтому он старался быть с ней настолько чутким, насколько он вообще способен. Может быть, даже больше, чем он способен. Он очень серьезно и достаточно безэмоционально (внешне) выслушал историю, как пропал поганец Поттер. В его голове щелкнули невидимые счеты. Накопившаяся за день дурная энергия ни в коем случае не разделилась на два объекта, нет-нет-нет. Она сначала умножилась на два, а потом в полном объеме применилась к обоим. Потом так же внимательно (очень, ОЧЕНЬ внимательно) он прослушал рассказ о том, как потерялся и Дадли тоже. Как его искали с полицией. Как он обвинил в этом Поттера (с чем Вернон и мог бы согласиться, но вопрос «кто виноват помимо самого Дадли?» его сейчас совершенно не волновал). Как Дадли всю дорогу ныл. Как попытался скрыться от мисс Стрит повторно уже в Литтл-Уингинге. В общем, в какой-то момент он окончательно успокоился. Совсем успокоился, с концами. И стал вежливым (очень, ОЧЕНЬ вежливым). Даже более вежливым, чем был до этого. Когда мисс Стрит ушла, этим же вежливым (просто ПРЕДЕЛЬНО вежливым) тоном он сказал:
— Мальчики. Оба. Быстро наверх, на кровать Дадли. Штаны снять. Я пошел за ремнем.
Что удивительно, без малейших вопросов послушался даже Дадли.
Не то чтобы Вернон был против телесных наказаний. Он просто искренне считал, что в его семье этого никогда не будет нужно. Даже ненормальному Поттеру прилетал максимум подзатыльник. Ну и чулан, да. Но это же не телесное наказание, как и подзатыльник. Это так, не считается. Поттер же всё-таки родственник Петуньи, то есть, как ни посмотри, из приличной семьи. Несмотря на несколько «но». В мире Вернона телесные наказания были чем-то из трущоб, приютов и колоний для несовершеннолетних. И если бы не триумфальное возвращение мальчишек в сопровождении учителя (и кстати, случая, в котором – SIC! – была задействована полиция), то Дадли грозил бы только скандал. Громкий, долгий, внушительный, но без рукоприкладства. Но учитывая, какой опасности подвергали себя эти двое… И задействованная полиция… Нет! Решительно нельзя допустить этого снова!
В шкафу Вернона под ремни была занята отдельная планка. Выбор был не слишком богатым, но с педагогической точки зрения на эту секцию шкафа он никогда до этого не смотрел. Ненормальное спокойствие так и не покинуло его. Выбрав самый мягкий инструмент из всех и задумчиво намотав его на руку, он неторопливо отправился в комнату Дадли. И там обнаружил именно то, что и хотел бы увидеть: оба лежали, так сказать, в полной готовности, прижавшись друг к другу. Оба сжались и тихо всхлипывали. В любое другое время эта картина определенно разжалобила бы Вернона. Он вообще был довольно добросердечным, хоть и взрывным человеком. Но не сейчас, не в этот день. Визг, наверное, был слышен на всю улицу. Вернон не остановился, пока не высказал всё, что он думает и о том, что мальчишки рискуют своей жизнью, и о поведении Дадли, и том, что он издевается над Поттером, и о ненормальности Поттера (не хотел, но не удержался), и о том, что Дадли ведет себя неприлично, и о том, что он разбрасывает игрушки, и вообще, чтобы оба больше никогда, а то... Когда рука его уже устала, а уши скручивались в трубочку от ора, он, наконец, прекратил. Строго пообещал Дадли, что теперь он тоже выполняет обязанности по дому, пригрозил, чтобы не смели до завтра выходить из комнаты, прикрыл дверь, спустился, сел в кресло и допил свой односолодовый виски. Вкус не появился, но Вернону это было просто нужно.
***
Шесть лет — это довольно мало. Но все-таки в жизни Гарри Поттера это был самый странный день. Даже, наверное, самый-самый-самый странный. Гарри даже сомневался, будут ли еще в его жизни дни, которые смогут хотя бы сравниться в странности с этим. События в музее были вне конкуренции, но и после музея было чему удивляться. Гарри очень испугался, что его обвинят в краже четок. Четок и амулета с вороном, поправил он себя. Потому что амулет теперь тоже был с ним. Испугался он тогда практически до паники. И тем более странно было почувствовать, что твоим телом управляет кто-то другой. Это было бы очень страшно, но мальчик чувствовал, что может вернуть контроль в любой момент. А наблюдать за собой и своими действиями как бы со стороны было очень интересно. Гарри думал, что суровый индеец Черный медведь поведет его тело домой — в Литтл-Уингинг. По лесам, скрываясь от бандитов, как это бывает в приключенческих фильмах. Или, на худой конец, к вокзалу, скрываясь от полиции. Но старый индеец повел тело мальчика в магазин. Большой столичный супермаркет в другой день мог бы стать для Гарри таким же сильным впечатлением, как Британский музей, так как он еще никогда в таких местах не был. И денег у него, конечно, тоже не было. Впрочем, Гарри бы не поручился, что Черному медведю концепция денег вообще была знакома. Его тело деловито обследовало полки с едой, периодически поедая всякую мелочь. Гарри чувствовал, что и правда проголодался к этому моменту (группа должна была поесть после музея, но это время давно прошло). Но самое удивительное было в том, что некоторые продукты просто исчезали от прикосновения! «Мешок охотника», — голос Черного медведя был тихим и напоминал шелест листвы. Он был как будто создан, чтобы раствориться в звуках леса. Объяснение на самом деле ничего не прояснило, но Гарри решил, что выяснит всё позже. Совершив значительный набег на магазинные полки, тело Гарри безошибочно нашло путь сначала назад к музею, а потом и прямой наводкой потопало к оставленной группе. Вот на подходе к группе контроль тела к нему и вернулся. И честно говоря, лучше бы он, в смысле контроль, этого не делал. Потому что коленки Гарри внезапно начали подгибаться, а смотреть на мисс Стрит было совершенно невозможно. Она не ругалась, не метала громы и молнии, она не порывалась отвесить ему подзатыльник, как наверняка вели бы себя дядя или тетя (Гарри еще не знал, какой сюрприз ждет его дома). Но ее взгляд мог бы заморозить утепленного мохнатой шкурой мамонта со второго этажа, не то что маленького тонкокожего Гарри. Ситуацию усугубляло и наличие рядом с мисс Стрит здоровенного полицейского. И вот его выражение лица говорило о том, что он хочет Гарри и подзатыльник отвесить, и, может быть, еще чего похуже сделать. Рядом с полицейским стоял Дадли с нетипично подавленным выражением лица. Было такое ощущение, что его песочили всё то время, что Гарри отсутствовал. Удивительно, но Дадли вёл себя прилично и всю обратную дорогу. Хотя, может, и не удивительно, учитывая, что всю дорогу и его, и Дадли мисс Стрит держала за руку. По мере приближения к дому на Тисовой улице настроение Гарри ухудшалось. Он украдкой взглянул на Дадли, тот тоже, против обыкновения, не злорадствовал над кузеном. Когда дядя Вернон открыл дверь, Гарри почувствовал, что что-то было сильно не так. Дядя был сам на себя не похож, и от этого становилось очень неуютно. Он не кричал, не стремился защитить Дадли, не набрасывался на Гарри, а вообще, казалось, переживал в этой ситуации больше всего за мисс Стрит. От этого, кстати, становилось еще более стыдно. А когда дверь за мисс Стрит закрылась, вот тут-то и грянул настоящий, всамделишный гром. И тем сильнее в воображении Гарри он был, чем тише говорил дядя Вернон. Сердце мальчика готово было выпрыгнуть, ужас методично пережевывал кишки, но очень сильно поддерживало то, что в этой чудовищной ситуации он оказался не один. И речь шла вовсе не о новых жильцах в его голове, которые слова дяди восприняли совершенно наплевательски, никак на них не прореагировав. Речь шла о Дадли, бледном как мел. Дадли вцепился в руку кузена, как он цеплялся на рождественской распродаже в понравившуюся игрушку, и на второй этаж они поднимались, как взбираются осужденные на эшафот. Никто ничего не говорил, и до комнаты Дадли они добрались в абсолютной тишине. Так же молча разделись. Страшно было до заикания. Они лежали на кровати Дадли, прижавшись друг к другу, и слушали шаги из коридора. А потом дядя Вернон зашел... И, несмотря на боль, в сознание Гарри в очередной раз прорвалось удивление. Ведь Дадли рядом страдал в том числе за то, что тот обижал Гарри. Мальчик даже подумал, что это было оно самое… Которое во славу Анубиса! «Во славу Птаха, юнец!» — поправил его каркающий голос. А потом они с Дадли, заплаканные, лежали на одной кровати, сцепившись и периодически всхлипывая. Так они и заснули, крепко и без сновидений.
