Скрипач для армии

      У Петра была своя армия.       Большая и маленькая. Крепкая и хрупкая. Любой солдат или даже самый важный генерал умещался на ладони, но вместе они тёмным лесом рассыпались по столу-полю боя. Они стояли на страже своего императора. И император ценил их за это даже больше, чем потешные полки и Петерштадт. Как можно сравнивать их с его армией? Маленькой, оловянной, игрушечной… Но только она понимала, что значит верность, что значит защита императора.       И Петру нравилось быть императором для этой армии и невидимого, такого далёкого и эфемерного государства, которое выглядит точь-в-точь как родная Голштиния. Но для них и только для них, не для холодной и чужой России, видевшейся ему империей-врагом, что пытается завоевать, разрушить, отнять.       Именно эта армия защищала Петра и от зримых врагов, и от недругов в тени. Именно на эту армию Пётр действительно надеялся.       Он приметил её не сразу. Когда-то Пётр играл с ней, но однажды, ложась спать, услышал, как тоненько играет где-то скрипка. Недалеко, совсем рядом. За дверью. Поначалу Пётр испугался, что кто-то проник к нему, потом — что кто-то взял его скрипку. Но он вышел. Вышел так же смело, как вышел бы король Фридрих, и удивлённо замер. Тёмный лес маленьких солдат вдруг приветствовал его троекратным «Ура» и едва слышными выстрелами в потолок, которые, верно, не достигли и плеча Петра.       А потом вперёд выступила маленькая нарядная куколка, подарок Штелина. Скрипач. Такой искусной игры Пётр не слышал никогда. Она завораживала, укрывала лёгким, но тёплым одеялом, переносила далеко-далеко. Туда, где каждый был счастлив. И тогда Пётр поверил. Пётр стал править по-настоящему.       Первым императорским указом стало назначение Скрипача армейским музыкантом. Солдаты ликовали и благодарили, а Скрипач лишь смущённо улыбался. С тех пор армия переехала в покои Петра: главный музыкант тихо играл перед сном колыбельные, а верные солдаты защищали жизнь императора.       Каждую ночь они сражались с голосами за шторами и под кроватью, с тенями, ползущими из самых тёмных углов покоев, с сотней тысяч глаз, смотрящих на Петра со всех сторон. Раньше, бесконечными ночами, все эти создания мрака преследовали Петра, смеялись над ним и желали умереть. Нет, не так. Сдохнуть. Голоса выплёвывали это слово прямо в лицо, и Пётр вытирал с щёк то ли слизь, то ли слюну вместе со слезами. Тени пытались схватить, утащить во тьму, чтобы… чтобы… чтобы сделать нечто ужасное, непоправимое. А глаза следили. Следили за жалким безумцем, находили его даже под одеялом и смотрели.       Пётр не знал, как спастись от этого хаоса, как не сойти с ума. И тогда на его защиту встала армия: они выкалывали глаза, разили щупальца и обстреливали из пушек голоса, а Скрипач играл тоненькую, но неизменно боевую мелодию. Только благодаря своей верной армии Пётр мог спать, только благодаря ей он мог жить.       А потом армия, что стелилась тёмным лесом, потерялась в другом, более тёмном и угрожающем лесу. Злобным и бесконечным исполином он окружал Ропшу, а его слуги-гвардейцы сторожили пленного императора без короны и его армию.       Пётр был напуган. Нет, он был в ужасе. Он остался один: армия больше не оживала по ночам, а Скрипач и вовсе исчез. Пётр забивался в угол, плакал, пытался спрятать. Гвардейцы смеялись над ним голосами ночных тварей, тянули к нему руки-щупальца. И смотрели. Смотрели, смотрели, смотрели.       Но в какой-то момент им надоело смотреть, и тогда произошло непоправимое. Маленькая игрушечная империя рухнула, потому что император лишился и армии, и себя. Солдатов били, ломали, крушили, генералы же печально глядели на это, прежде чем упасть следом и разбиться на сотни осколков. И ни одно орудие не выстрелило, будто боялось нарушить траурную тишину. Не выстрелило, и не заиграла скрипка.       Ничего не стало. А после не стало и Петра. Он слишком устал и из маленького испуганного Петера стал измученным и замученным Петром, который хотел только одного: свободы.       Тогда император ушёл вслед за армией.       Тихо, покорно, с честью — так и надо, так и следует, ведь это и есть — умереть достойно. И Пётр умер. Замолчал навсегда. Замолчала и его скрипка, выпавшая из враз замерших рук.       Перед смертью Пётр думал о Скрипаче. Думал о том, куда он подевался, и надеялся, что его не сломали, что он сбежал и успел спрятаться. Если бы Пётр мог, он бы заказал ему реквием. Если бы не исполнил его сам себе. Если бы не умер, не доиграв нескольких тактов.       И тут вдруг где-то в переходах дворца зазвучала тихая, едва-едва слышная мелодия.       Скрипка.       Окончание его последней пьесы.