Спокойной ночи

      Ночью ей приснился Лиэм. Он был очень бледен. Грязная рубаха болталась на теле, несмотря на пояс. Когда-то блестящие волосы казались слипшимися патлами. На подбородке была щетина, как всегда, нелепая. Будь у Лиэма бритва, он бы и секунды не стал терпеть такую.       Брат кашлял. Так же, как когда-то мама: хрипло и сухо, с резкими рваными вдохами. Кашлял, сгибаясь всё сильнее и сильнее, а потом упал, словно марионетка с перерезанными нитями. И у Алли больше не осталось семьи.       Очнувшись, она не сразу вспомнила, где находится. В комнате было так темно, что не привыкшие глаза не различали ничего. На лавке храпел, переходя порой на невнятное мычание, сэр Бенедикт.       Мёртвый брат всё никак не выходил из головы. Бог Исцеления сказал, что от Дымных Сосен исходит много магии — был ли этот сон вещим? Лиэм умер? Или умрёт? О Всевышние Пятеро, кто бы объяснил…       Она встала с постели. Пол неприятно холодил босые ноги, но хотя бы не скрипел.       Кувшин с вином на подоконнике оказался пуст: сэр Бенедикт выпил всё, то ли от большой жажды, то ли из вредности. А жаль, сейчас глоток хорошего или хоть какого-нибудь вообще вина Алли бы не повредил. Пришлось обойтись водой.       В голове крутились мысли, мрачные, как далёкие Сосны, на которые крысилась недозрелая жёлтая луна.       Алли — эгоистка. Глупая, глупая эгоистка, которую быть проданной, словно вещь или покорная скотина, так возмущало, что она осмелилась дерзить инквизитору. А надо было подумать. Сразу же видно было, какой он. Глупая, глупая гордая Алли. Сэр Бенедикт не освободит Лиэма. Даже если брат понадобится, то его привезут в крепость, где инквизитор запытает до смерти. Или не запытает, но потом отправит обратно на рудник, и Лиэм угаснет, как когда-то мама. С чего давать ему свободу? Глупая, глупая Алли. Надо было переступить через себя и выслуживаться перед послом. Тому хотя бы с женщинами можно спать, может, это бы помогло. Мерзко, но ведь ради Лиэма же она на всё это согласилась. Согласилась, и тут же забыла, как только начались торги. Глупая, глупая Алли, знай: если брат умрёт, то убийцей его будешь ты.       Она была готова опуститься на пол и зарыдать, когда рука задела оберег на груди. Он не дрожал, Пятеро не желали с ней поговорить, но даже простого прикосновения хватило, чтобы отвести взгляд от затягивающих Сосен и успокоиться.       Да, всё сложилось не лучшим образом. Да, будь возможность переписать прошлое, Алли, наверное, поступила бы по-другому. Но что есть, то есть. Она теперь с сэром Бенедиктом. Однако и он с ней. А это значит, что Алли не опустит руки и будет искать возможность до последнего. Может быть, ей помогут Пятеро. Может быть, сам Десятирогий, если потребуется. Но главное она должна сделать сама.       Воодушевившись, Алли слишком резко поставила стакан на подоконник, задев при этом кувшин из-под вина. Тот не упал, но звонко стукнулся об оконную раму.       Храп, к которому Алли уже успела привыкнуть, прервался. Она повернулась к лавке.       Привыкшие к темноте глаза видели, что сэр Бенедикт спал на спине, без рубашки, в одних штанах, а его коса касалась пола. Лица инквизитора было не разглядеть, но чувствовалось, что смотрит он сейчас на неё. Для того, кто выпил целый кувшин вина, у него был очень чуткий сон.       — Ты чего? — даже шёпотом сэр Бенедикт ухитрялся быть громким.       — Думаю, — ответила Алли, пожав плечами. Как ответить лучше, она не знала.       — Дура, нашла время… Если завтра свалишься от недосыпа, поднимать не стану. Привяжу верёвку и потащу за Палачом.       Сонный голос инквизитора звучал беззлобно и даже как-то мягко. В определённой степени.       — Ну тогда спокойной ночи, сэр, — она не удержалась от слабой улыбки и пошла к кровати.       Сэр Бенедикт громко фыркнул, но ничего не ответил.       Свернувшись клубком и сжав в руке оберег, Алли быстро задремала, согревшись под одеялом. И в том тёплом спокойствии ночи до неё больше не могли дотянуться никакие кошмары.