Шагая по дороге ада

Oh my God, I feel it in the air Telephone wires above Are sizzlin' like a snare Honey I'm on fire, I feel it everywhere Nothin' scares me anymore Lana Del Rey — Summertime Sadness

Феликса Аврора встречает после очередной перемотки времени. Часы начинают свой ход, мирно тикая в руках. Причёска немного растрепалась, но какая разница, если подумать. Флафф в кармане просит морковку, получает ничего. — Ты же ведущая, да? — ударяет в спину. Аврора оборачивается, смотрит. Весь такой сухой, холодный. Смотрит так мрачно и с любопытством одновременно, прямо чудо, а не мальчик. Она опирается на неизменный зонтик: — И что с того? — она хочет спать и умереть. Не знает, что больше, усталость её точно раздавит когда-нибудь такими темпами. Какой смысл в возможности управлять временем, если ты не можешь элементарно выспаться? — Хочешь прогуляться? — у него всё на одной интонации, Аврору это бесит. Она не для того спасает этот мир, чтобы в нём жили такие вот кислые рожи. Разумеется она соглашается. У Феликса идеально белый воротник, одно выражение лица на все случаи жизни и самая невыносимая родня, какая только может быть. Амели душит своим вниманием и через пару минут общения Аврора беспомощно и по-рыбьи открывает рот, пока Амели вкладывает туда ещё с десяток вопросов и историй про жизнь многочисленных родственников. После этой встречи вопрос о родне больше не поднимается, а Феликс начинает ещё больше времени проводить вне дома. Иногда Аврора ловит на себе ядовито-зелёные взгляды новенькой итальянки. Лиля, кажется, или Лайлы. Стоит обернуться и та уже занята своим делом и никакая перемотка не поможет поймать ее врасплох. Аврора чувствует, что взгляды не для неё, они для Феликса, но только крепче берёт его за руку и улыбается сразу за двоих. Чувствует, что скоро придется за троих. — Ты же помнишь, что тебе нельзя привязываться? — спрашивает Флафф, доедая очередную морковь. Аврора красит ногти и морщится, когда чуток голубого попадает на кожу. Тут же стирает и продолжает по новой. Ее жизнь не сильно отличается от создания маникюра, разве что цвета более блёклые, вот и всё. — Разумеется помню. О чём ты говоришь? — она вытягивает руку и придирчиво смотрит на маникюр. Лак блестит в свете лампы и Аврора цыкает языком, недовольно и раздражённо. Ещё и квами с чего-то хочет понудить вот прямо сейчас, когда она занята таким важным делом. Флафф догрызает наконец морковь, ждёт ещё одной. Аврора кивает на миску с этим дурацким овощем. — Ты вчера ушла со съёмок пораньше ради встречи с ним, — этот хруст раздражает. Хочется вырвать крольчихе зубы, чтобы замолчала, чтобы захлебнулась кровью, чтобы больше никогда не отвлекала. Аврора только чуть сильнее давит на кисточку и сжимает губы в одну тоненькую полосочку. — Просто тошнит уже от Мирей, — улыбаться перед камерами, пока скулы не сведёт, а зубы не высохнут, и, стоит свету погаснуть, плеваться проклятиями друг в друга. Эта фальшь, как солнце на верёвочке в детском саду, уже въелась под кожу. Иногда Аврора представляет, как срезает её, а вместе с ломтями мяса сочится переливчато-радужная ложь. — Но почему тогда именно с ним пошла, а не домой? Аврора молча закручивает лак и кидает пузырёк в Флафф. Та легко становится призрачной и на стене позади появляется голубое пятно, как раз под платье Авроры. Та думает несколько секунд, но так и не идёт убирать. На следующий день вылавливает Лилу-Лайлу из толпы и отводит в столь ненавистную обеим тень. Зелёные глаза смотрят в голубые, Аврора думает, что впервые видит кого-то ещё более фальшивого, чем она. — Тебе нравится Феликс, — утверждение, не вопрос. Итальянка смеётся, получается заливисто и красиво. — С чего бы? Дорогая, я не люблю лимоны, — она достает из сумочки яблоко и надкусывает. Сок брызжет во все стороны, остаётся на пухлых губах. Аврора ложь чувствует инстинктивно. — Тогда почему на него смотришь? — А с чего ты взяла, что я это делаю? — яблоко зелёное, круглое, без пятнышка гнили. Лила тоже с виду такая. Вся целая, румяная, но на деле — гнилая до стержня. Кому как не Авроре научиться разбираться в людях. Она прожила уже куда больше, чем сможет даже самый везучий человек. — Лила, лучше со мной не шути. Я всё вижу, — и понимает, насколько это бесполезно. Поэтому наклоняется и чуть тише, чтобы даже вечно подглядывающая Дюпен-Чэн не услышала, шепчет: — Я отдам его тебе, если хочешь, — больно чуть. В груди, между рёбер. Там бьёт молния и льётся дождь из крови и чувств. Глаза Лилы расширяются, рот округляется. Думает, не врёт ли. Затем отстраняется и презрительно фыркает: — Мне не нужны твои подачки. Но по глазам можно прочитать — нужны. Аврора заводит часы и идёт в столь далёкое прошлое. Солнце бьёт в глаза, духота сжимает горло, но она все равно терпит. Хватает молодую себя за руку и твёрдо-натвердо запрещает общаться с мальчиком по имени Феликс. Врёт о том, сколько бед это принесет и умалчивает, что беды будут лишь для них самих. Прошлая Аврора внимательно слушает, затем кивает: — Разумеется. Я так и поступлю. — И проследи… Проследи, чтобы он встретил девушку по имени Лила. Они должны встретиться, поняла? — шторм в груди становится сильнее. Молния ударяет точно в правое ребро, приходится сделать лишний вдох. Дождю мало места, хочет политься из глаз, но Аврора моргает часто-часто. На языке горечь, как и в горле. Прошлая она всё понимает: — Разумеется. Они станут самой счастливой парой. Авроре смешно, но она возвращается в своё время. Чуть ли не сразу же сталкивается с Феликсом и улыбающейся Лилой рядом. Она вся такая радостная, солнечно-медовая и Феликс даже улыбается. Аврора тоже им улыбается, не понимая, почему что-то чувствует. Они обмениваются стандартными приветствиями и расходятся. На секунду Аврора хочет обернуться, но шторм в груди не даёт.