Из-за него

- Из-за него… - почти захлебываясь собственной горечью, выдавила из себя мама, когда по всем телеканалам страны пронеслось сообщение: «Президент Уоррен объявила о намерении признать андроидов как новую разумную форму жизни. Военные на Харт-Плаза отступили, опустив оружие». - Из-за него… - повторяла она, крепче сжав бокал с виски. Как и каждый вечер со дня похорон отца. Я видела, как моя мама пытается утопить собственное горе, но вместо утешения лишь тонет глубже и глубже в собственном отчаянии. Конечно, когда я была ребенком, я не понимала этого так сильно. Будучи девятилетней девочкой, я думала, что мама грустит по папе так же, как и я, и еще ей грустно потому, что больше в доме не было вкусной еды и веселых дискуссий по вечерам после ужина. Не было игр в пинг-понг, не было сонат на фортепиано, не было долгих прогулок в парке и пикников, не было… Не было Даниэля. И потому, через месяц после ночи трагедии, когда наступил мой день рождения, я попросила лишь одно: - Мамочка, давай купим нового Даниэля, - сердце переполнялось детской надеждой, что от светлой идеи в юной головке мама перестанет грустить. И какого же был ужас, когда мама вместо улыбки твердо поставила тяжелый стакан – стук этот врезался в память так сильно, что, лишь думая о нем, я слышу его даже сейчас – и, вцепившись в мои плечи тяжелой, почти грубой хваткой, опустилась передо мной на колени. - Неужели… - слезы текли по её щекам, и в моих зеленых – папиных – глазах она пыталась найти понимание. Но я лишь больше боялась её, детским умом не понимая, как моя мамочка превратилась из красивой леди высшего общества в убитую горем женщину. Хотя, мама всегда давала мне один и тот же ответ, - Из-за него… «Из-за него» погиб мой отец. «Из-за него» моей маме постоянно было грустно, ведь… «Из-за него» наша жизнь пошла под откос. «Из-за него» мы стали с трудом сводить концы с концами, не в силах позволить себе прежнюю жизнь, довольствуясь лишь средствами отца, оставленными за все годы его работы, и компенсацией от Киберлайф за случившийся инцидент. «Из-за него» мне пришлось оставить частную школу и перейти в государственную, отказавшись также от домашних учителей. «Из-за него» у меня не будет шанса оплатить лучший колледж и пойти по стопам гениального отца. «Из-за него» у нас… - Неужели ты не понимаешь, - сдавливая мои плечики, всхлипывала мать. – Из-за него разрушена вся наша с тобой жизнь. Так что не смей… - пальцы впивались в мою кожу так больно, что я дернулась и зашипела, но мамочка, казалось, этого совсем не заметила, фокусируясь лишь на моих глазах. – Не смей даже приближаться к этим… этим… Она никогда не могла закончить мысль, захлебываясь слезами. С тех пор, я ни разу не заговорила об андроидах. Мой десятый день рождения мы не праздновали. В качестве подарка я получила лекцию о тысячи обвинениях из серии «Из-за него». И все же я не понимала. Я не перечила мамочке, слушая каждое её обвинение – и в детской головке все смешивалось в кучу. Нет, мамочка ошибается. Я знала Даниэля. Я знала, что… «Из-за него» я полюбила школьные занятия и стала учиться лучше, когда учителя могли лишь бросать гневные взгляды на девятилетнего ребенка, что в школьном материале видел лишь скуку. «Из-за него» я могла выстоять среди местных задир, прислушиваясь к его советам о том, как постоять за себя без драки и грубых слов. «Из-за него» я узнала, что люблю рисовать и фортепиано, ведь и то, и другое у него получалось необыкновенно легко и красиво – и мне хотелось научиться также. «Из-за него» любая прогулка в парке была сродни приключениям, а игры превращались в увлекательные соревнования, где всегда побеждала дружба. «Из-за него» я всегда была здорова, ведь он как никто заботился о том, чтобы я кушала больше фруктов и овощей – и он готовил их особо так, что я, не любя эту зелень, все же с аппетитом ела её – и чтобы я стабильно посещала врачей. «Из-за него» я спокойно засыпала по ночам, зная, что меня, как и принцесс из тех сказок, что он рассказывал перед сном, он защитит от любых монстров. «Из-за него» я… Нет, я знаю другого Даниэля, не того, которого постоянно проклинает моя мать. Я знаю Даниэля, который каждое утро готовил самый вкусный завтрак, а пока вся семья проводила время в столовой, он собирал мой портфель и обязательно клал туда что-нибудь вкусное на перекус. Я знаю Даниэля, который не ругает за ошибки в домашнем задании, но лишь терпеливо пытается объяснить мне снова и снова, пока я не сделаю все идеально. Я знаю Даниэля, что в курсе последних новинок кино или музыки – и готов охотно поддержать беседу, пусть и с выражением собственного мнения у него порой бывали трудности. Даниэля, который каждую ночь, сидя на краю моей детской кроватки, рассказывал истории об удивительных мирах и захватывающих приключениях – так ярко и красочно, что картинки надолго застывали в детском воображении – а когда я уже проваливалась в сон, он осторожно целовал меня в лобик, желая спокойной ночи. Нет, тот Даниэль не мог взять оружие. Не мог вытащить ребенка на край террасы небоскреба, наставив на него пистолет. Не мог убить её отца и полицейского. Или мог?.. Я никогда не признаюсь вслух, но «из-за него» я впервые почувствовала влюбленность – чистую и невинную, полную радужных воспоминаний и детских девчачьих неловкостей. Став взрослее, я поняла, что моя детская любовь к Даниэлю как к лучшему другу в перспективе могла дать свои плоды – и это тревожило родителей. Хотя, девятилетняя малышка ведь этого не понимала. Опасение за судьбу друга не возникло даже тогда, когда мне случайно удалось подслушать разговор родителей в гостиной, пока Даниэль прибирался в комнатах: - Эмма, нам только что звонила мама Стивена, - папа начал спокойно, но я не особо его слушала, больше увлеченная своим плюшевым мишкой на диване. Папа продолжил, - Сказала, что ты не хочешь идти с ним на школьный бал. - Не хочу, - помотала я головой и непроизвольно сморщила носик от одного лишь упоминания противного одноклассника. - Почему, солнышко? – к разговору подключилась мама, и с тем мне хотелось скорее его закончить. - Потому что он говорит плохие слова и плохо пахнет, - кажется, детская прямолинейность удивила моих родителей, и они пытались сгладить «углы». - Но дорогая, - мама считала, что она справится с этим лучше, - Такой красивой девочке нельзя танцевать без друга. - У меня есть друг, - я беззаботно пожала плечиками, готовая буквально сбежать от этого разговора, - Я буду танцевать с Даниэлем, и мы будем самыми красивыми. – и когда я шустро унеслась с медведем в свою комнату под недоумение родителей, я ощущала больше детскую шалость, но отнюдь не серьезную проблему, на которой заострят внимание родители. - Видишь?! – чуть тише прошипела мама, и мне пришлось хорошенько прислушиваться, чтобы понять, заставят ли они меня в итоге провести один из лучших вечеров школьной жизни в компании худшего кандидата на роль моего друга. – А я тебе говорила! - Это еще ничего не значит, - папа больше сохранял хладнокровие, считая беспокойство мамы безосновательным. - Я сама видела, как он целует её, Джон! – мама явно пыталась донести проблему до отца, - Зачем он это делает? Она же уже уснула! Я больше чем уверена, что это ненормально. - Многие целуют своих детей перед сном, - папа пытался образумить маму, но она совсем не желала слушать его аргументы. И он сдался, - Ладно, я позвоню в Киберлайф и спрошу, нормально ли, что домашний андроид заботится о нашем ребенке. - Это не смешно, - сарказм она явно не оценила, - Ты слышал её тоже: мне это не нравится. Она так совсем перестанет проводить время с обычными детьми и… Голос её прервался. Даниэль подошел в гостиную и оповестил их, что с уборкой он закончил и на очереди он должен уложить меня спать. В тот вечер родители более этой темы не поднимали. Но к моему удивлению, повторный разговор произошел пару недель спустя, когда папа пригласил меня присесть рядом с ним на диван в гостиной, а мама в кресле читала какую-то книгу. - Милая, посмотри, - отец протянул мне планшет, на котором были открыты страницы с разными вариациями андроидов модели AP700. Всего я могла выбрать между двумя девушками. – Какая тебе больше нравится? - Зачем это? – заметив, что отец оформляет заказ, я нахмурилась. Он старался найти объяснение, что могло бы устроить девятилетнего ребенка без дополнительных вопросов, но выходило у него плохо. И прервав его попытки, я замотала головой. – Мне они не нравятся! Мне нравится Даниэль! Но детская истерика лишь укрепила сомнения родителей. Как позже будет написано в полицейских отчетах, 15 августа 2038-го домашний андроид модели PL600 по имени Даниэль нападет на своих хозяев после того, как глава семейства разместит заказ на нового андроида AP700, а своей жене он скажет, что старого для утилизации заберет Киберлайф на следующий день. Даниэль в непонимании обратится к Джону и Кэролайн для объяснений, но те будут настаивать в неисправности андроида – тот «слишком сильно» привязался к маленькой девочке. Объясняя это, Кэролайн не постесняется в выражениях и будет говорить прямо – благо её дочь в комнате за закрытой дверью слушает музыку и едва ли услышит эту перепалку. Позже Даниэль возьмет хранившееся в доме оружие и в ярости выстрелит в главу семьи, а после, взяв маленькую девочку в заложницы, потащит её к краю террасы небоскреба. Андроида деактивируют. Девочку спасут. Вокруг все твердили, что «из-за него» семья Филлипсов чудовищно пострадала. «Из-за него» мир лишился любящего мужа и заботливого отца. И «из-за него» … Нет, не из-за него. Но разве девятилетняя малышка могла оспаривать взрослых? Единственное, что я могла – сохранить память о нем, надежно спрятав от матери все фотографии и видео, что у меня остались вместе с ним. Когда я стала помогать немного по дому, чтобы маме было хоть немного легче, я смотрела те записи в надежде вспомнить, как легко и быстро с домашними хлопотами справлялся Даниэль. Пыталась вспомнить, как именно он готовил завтраки и десерты – мелочи, на которые не обращаешь внимания, пока не потеряешь их. Смотрела эти записи перед сном, чтобы в голове по его голосу воссоздать очередную историю про принцесс и драконов, про покорение космоса, про далекие миры – про что угодно, лишь бы дорогой друг был рядом. Но Даниэля не было. Я действительно скучала по нему. Но правильно говорят: «Время лечит». За домашними хлопотами и новой жизнью боль утихла. Мамочка даже смогла устроиться на работу – делала какие-то отчеты прямо из дома, стараясь вообще не появляться на улице. Ей был невыносим тот факт, что андроиды теперь признаны человечеством как равные, но свою ненависть к новому миру она держала в стенах нашей квартиры. А я же… повзрослела. Почему-то время стало резко нестись, и якорем постоянства в нем были только заветные фотографии. Мне одиннадцать, я провожу время в новой школе. Учиться там еще скучнее, чем в частной, но я вспоминаю: любое учение дается легче, если превратить это в игру – так ведь делал Даниэль. И я привыкла. Мне двенадцать. Мама заказала небольшой торт, праздновали день рождения мы вдвоем. Звать одноклассников я и не думала – ни с кем из них не была так близка, чтобы пригласить. После плотного ужина я рано пошла спать – и, кажется, раз пять или шесть просмотрела ролик, где Даниэль печет торт на мое девятилетие, а также готовит море угощений для толпы моих прежних друзей. Я помню этот день. В моей памяти он намного ярче, чем на экране. И осознание этого вызывает на глазах слезы. Мне тринадцать. Я делаю успехи в игре на фортепиано, меня отмечают преподаватели. Я репетирую каждый день по восемьдесят минут с двумя перерывами в пять минут и разминкой – именно так, как он приучил. Мне четырнадцать. Какой-то мальчишка из параллели мнется и пытается пригласить меня в кафе или кино – он сам не уверен, лишь мямлил что-то себе под нос – но и я его не слушаю, уставившись на андроида на другой стороне улицы. Белое поло без каких-либо знаков, серые штаны. Блондин с пронзительно-голубыми глазами, что поразительно отдают теплом. Это мог бы быть ты. В груди неприятно щемит, и я стараюсь вдохнуть больше воздуха, чтобы прийти в себя. Это не он. Но последние годы справляться с этой мыслью становится труднее и труднее. Когда мне было десять, я еще надеялась, что мамочка успокоится, и мы вернем Даниэля обратно. Мы никогда более не говорили об андроидах. Когда мне было одиннадцать, в детской душе я еще держала надежду, что, возможно, один из сотни похожих андроидов вдруг окажется Даниэлем и, узнав меня, вернется домой. Этого не происходило. В двенадцать я думала, что, может, стоит подружиться с кем-то из «других», ведь едва ли в похожих лицах будет разный характер. «Другие» слишком сильно отличались от Него. В тринадцать я смирилась, довольствуясь лишь записями на старом планшете, который я не обновляю именно из-за драгоценных файлов. В четырнадцать я перебарываю собственные страдания. Мне не легче. Я отказываю тому мальчишке с каким-то ненадежным аргументом и убегаю, чтобы спрятаться в своей комнате. Это невыносимо. И каждый раз, когда мама спрашивает, как у меня дела в школе и как я себя чувствую, мне хочется кричать. Хочется смеяться. Хочется рассказать все: да, я живу с воспоминаниями о друге, и не могу переступить через его смерть. Мама, наверное, сошла бы с ума, узнай эту правду. Узнай она, что именно то, чего они боялись, случилось благодаря им. Хотя, не стоит. Мир снаружи квартиры и мир моего планшета – две реальности, что сосуществуют лишь благодаря моей осторожности. Пусть таким они и остаются, пока… Пока одно событие не нарушит этот баланс. За месяц до того, как мне исполнилось пятнадцать, в почтовом ящике я обнаружила письмо. Предназначалось оно моей матери, но я не смогла удержаться, чтобы не вскрыть его прямо в парадной дома – в правом углу конверта красовался логотип Департамента Полиции Детройта, а письмо было датировано пятью днями ранее. Я была уверена, что есть только одно дело, по которому полиция могла обратиться к нашей семье, и потому я судорожно начала читать бумаги. Удивило меня то, что в письме к матери обращался Детектив Коннор, а для идентификатора служил номер, похожий на типичные серийные номера андроидов. Нет, я ведь помню его. Коннор. Тот переговорщик, что уговорил Даниэля отпустить меня. Кажется, от нетерпения у меня дрожали руки. А стоило дойти до основной мысли письма – и вовсе, казалось, земля ушла из-под ног. - «В соответствии с принятой Двадцать второй поправкой к Конституции США от 01 января 2039 г. и Актом об ответственности андроидов от 07 марта 2039 г. просьба обратиться в центральный департамент полиции Детройта для репатриации андроида модели PL600 #369 911 047, проходившим ранее (т.е. до 31.12.2038) в качестве улики по делу #441-611ADC-PM, в связи с истечением пятилетнего срока хранения в рамках процедур EGSP» Занятия по фортепиано пришлось отменить. Я на всех парах понеслась в полицейский участок. Мне даже удалось застать Коннора. Девушка-андроид на стойке приема посетителей проводила меня к нужному столу – и Коннор, завидев меня за спиной андроида, встал со своего места, приветствуя так, словно помнил все эти долгие пять лет. - Здравствуй, Эмма, - он кивнул и жестом предложил сесть на стул для посетителей. – Ты заметно выросла. - Здравствуйте, - мне было немного странно говорить с ним оттого, что он в моих расплывчатых воспоминаниях ничем не отличался от того, что я видела перед собой. Что полностью шло в контраст со мной: как он отметил, я действительно прибавила в росте, а лицо немного вытянулось по сравнению с детской копией. И пусть сейчас я была взрослее, какая-то часть меня еще держала разговор с позиции маленькой запуганной девочки перед героем. - Я постараюсь тебя не задерживать, - будто уловив мое смущение, Коннор повернулся к своему терминалу, на котором тут же «забегали» какие-то строки текста и фото. И словно найдя что-то, он снова вернул внимание ко мне. – Мне жаль, что пришлось вызвать вашу семью вновь по этому делу, но… В соответствии с новым законом я обязан вас информировать, что машина PL600 под серийным номером #369-911-047 подлежит восстановлению. Мы могли максимально держать его в архиве пять лет с момента поступления, и так как он теоретически функционален, Киберлайф восстановит его и вернет в общество. – он внимательно наблюдал за моей реакцией, видимо, ожидая с моей стороны возмущение или гнев, но я сидела почти спокойно, в голове лишь заставляя себя поверить в то, что я смогу снова увидеть Даниэля. Андроид же продолжил, - Что касается совершенного преступления, то новый закон расценивает подобное деяние как оборону. - Мы же оба понимаем, почему Даниэль поступил так в ту ночь, - слетело с моих уст, и андроид, кажется, в миг понял: в отличие от матери, я прекрасно понимаю корни его нестабильного поведения. Между тем, за столом напротив Коннора пожилой полицейский периодически поглядывал на нас, кажется, следя за разговором, и его мои слова удивили также. Коннор согласно кивнул. – Сколько потребуется средств на его восстановление и как мне нужно оплатить этот счет? - Расходы несет на себе группа S.W.A.T. – при их упоминании я, кажется, вспомнила этих людей в нашем доме тоже. – Это была их неаккуратность, что в машину пришлось стрелять три раза, поэтому бюджет по восстановлению ушел на них. Машину уже восстановили, доставили из Киберлайф вчера. И я облегченно выдохнула, и в груди что-то защемило теплом. - В рамках процедуры, - продолжал Коннор, - Вы можете забрать андроида к себе, но я понимаю, в вашем случае вы захотите… - Я хочу встретиться с ним, - перебила я, не сдержавшись. Коннор на секунду посмотрел на напарника напротив, но, видимо, поддержки в нем не нашел. Я решила заверить, - Если он решит уйти – это его право. Но я буду рада, если он вернется домой. Я действительно была. Сама только мысль казалась такой невероятной, что будто пяти лет тоски не было во все, что это игра воображения, лишь… - Чего тогда ждать? – подал голос старик за столом напротив, пожав плечами, - Камеры у нас тоже не резиновые, знаете ли. Его простота в своем роде привела меня в чувства, и я не смогла сдержать улыбки. Андроид кивнул и, после быстрой подписи бюрократических полицейских форм, он оставил меня минут на десять, уйдя вглубь участка, а после – вернулся с андроидом. Позади него следовал знакомый силуэт PL600. Нет, мне это снится. Это игра воображения. Глупая шутка. Этого не может быть. Я знаю: он остался только в моей памяти и на записях старого планшета. Те же светлые волосы и кристально-чистые голубые глаза, та же идеально белая униформа. Я встала с собственного места от волнения. И меня даже не волновало, что пожилой детектив внимательно наблюдает за мной. И почему же они идут так медленно?! Коннор еще вдалеке, снуют сквозь сотрудников, а я не могу подойти ближе, я не… Вот оно. Он заметил меня, и лицо его переменилось. Я не чувствовала собственное сердце – будто все механизмы тела разом заглохли. Нет, мне кажется. Этого не может быть. Они обознались или… Может. На мгновение он останавливается, пораженный, и Коннору приходится окликнуть его. Когда они уже совсем близко, я, кажется, цепенею. Как и он. Коннор внимательно следит за реакцией машины, а пожилой детектив – за моей. Неважно. - Эмма… - тихо произносит он на выдохе, будто не веря собственным глазам. Осматривая на мне все детали, подмечая изменения, но ища ту же девятилетнюю девочку, которой он посвятил жизнь. – Это правда ты, ты так выросла, ты… Он не успевает закончить - я, не в силах больше сдерживать себя, подлетаю к нему, крепко обнимая как в детстве, подмечая, что если раньше я упиралась носом ему в живот, будучи вдвое ниже, то теперь легко достаю до плеча. И вижу, как диод на его виске мерцает с голубого на желтый – и обратно. На мгновение он теряется, но все же кладет одну руку мне на макушку – совсем как раньше, легко поглаживая по волосам истинно с братской нежностью – а второй притягивает за спину. Кажется, детектив позади нас тихо прошептал «Ахринеть», отчего я не смогла сдержать смешок. - Как? – совсем тихо прошептал он так, что за офисным гулом услышать могла лишь я. – Я не понимаю… Почему ты здесь? Почему? Боже, мне столько хотелось ответить на одно его простое «почему», что голова шла кругом – да и он бы не поверил, начни я перечислять все те мелочи, что мог делать только он и что для меня оказались такими необходимыми. Хотя, один простой ответ я все же знала, и потому, мерно выдохнув, утихомиривая собственное волнение, не скрывая широкой улыбки и радости на лице, я шепчу простое: - ...Из-за тебя.