Пшеничное поле

1619

Серый и дождливый Лондон был, как всегда, окутан туманом. Мрачные улочки его не внушали ничего, кроме уныния. За окном маленького, неприметного сиротского приюта то и лело барабанили тяжёлые капли дождя, заставляя двенадцатилетнюю Мэнди ещё сильнее впадать в тоску. Мэнди сидела на широком подоконнике, поджав ноги, и задумчиво водила пальцем по оконному стеклу. Синяки и ссадины на теле девочки всё ещё давали о себе знать. Всё тело Мэнди страшно болело после того, что с ней произошло, но душевные раны её были сейчас куда сильнее физической боли. Чувствовала ли Мэнди себя хоть немного виноватой? Нет, ничуть. Виноваты лишь эти мерзкие, озлобленные, одичалые дети, что живут с ней в одном приюте. Мэнди до сих пор саднило душу то, что с ней случилось пару дней назад. А случилось вот что: Мэнди больше не смогла терпеть то, что приютские дети без спроса берут её вещи, и всё рассказала воспитательнице, после чего им всем неслабо влетело. Само собой, дети разозлились на Мэнди, посчитав её ябедой и предательницей, и, собравшись все вместе, довольно сильно избили её на заднем дворе приюта. Лишь один человек встал на сторону бедняжки и вступился за неё — лучшая подруга Мэнди, чернокожая Эвелин, которая тоже была среди приютских детей практически изгоем. Мэнди и Эвелин дружили с первого дня появления Эвелин в приюте после смерти её родителей. Что же касается Мэнди, то она жила здесь, сколько себя помнила, с младенческих лет. Мэнди не знала ни своих родителей, ни даже своей фамилии. Круглая, полная сирота без роду и племени. Мэнди и Эвелин всегда держались вместе, несмотря на то, что внешне они были совершенно разными: Эвелин — чернокожая и черноволосая, с множеством мелких косичек на голове и ужасно худая; Мэнди же — чуть более крупная и полноватая, с ниспадающими до талии рыжеватыми волосами, которые она обычно заплетала в одну небрежную косу или же вовсе оставляла распущенными. Эвелин была тихой, кроткой и загнанной как мышь, Мэнди же, напротив, обладала гордым, свободным духом и привыкла показывать свой характер. Она нередко заступалась за подругу. Они были неразлучны уже на протяжении двух лет. Неразлучны как сёстры. *** — Я больше не могу оставаться в этом приюте! — горячо восклицала Мэнди, — Эвелин, я не потерплю унижения моего достоинства! Давай сбежим, Эвелин! Сбежим отсюда прочь, куда глаза глядят! Будем свободными! — Нет, Мэнди, — робко отвечала ей Эвелин, — я так не могу! Куда мы пойдём? Если мы будем ходить по улицам Лондона, нас тут же заберут стражники! Прости, Мэнди, но я останусь в приюте… — А я, наверное, всё-таки сбегу, — твёрдо ответила ей Мэнди. — Нет! — взмолилась Эвелин, схватив подругу за руку, — Мэнди, нет! Куда ты пойдёшь?! Прошу, одумайся! — Я уже всё решила, Эвелин, — отвечала ей Мэнди, — прости меня… Прости, что сбегаю, оставив тебя здесь одну, но иначе я не могу. Я буду скучать! Очень сильно скучать! По щекам её покатились слёзы, и она крепко обняла свою подругу. И, несмотря на то, что ей было больно оставлять Эвелин и страшно идти одной в неизвестность, Мэнди приняла твёрдое, непоколебимое решение. Сегодня вечером она покинет этот приют. Раз и навсегда.