Fais-moi expier ma faute

      - Клод?.. Я… Ты… - бледная Эсмеральда отскочила от открытого сундука, содержимое которого задумчиво изучала вот уже минут пять, размышляя, стоит ли взять что-то ещё, или путешествие налегке не предполагает больше одной перемены платья.       Фролло сглотнул. Он хотел заговорить, сказать всё то, что собирался, и уйти, но горло словно сдавило спазмом. Глаза противно защипало, рот болезненно дёрнулся; пальцы правой ладони с силой сжали лоб, сминая брови, – навернувшиеся слёзы отступили. Проклятье!.. Он должен взять себя в руки. Не хватало ещё, чтобы последнее воспоминание Агнессы о нём осталось вот таким – воспоминание о жалком, растерянном человеке.       - Твой любовник приходил ко мне, - выдавил мужчина, отводя взгляд и с ужасом понимая, что силы покидают его: ревность, гнев, любовь – шквал эмоций захлёстывал захлёбывающийся разум, и сдерживать их становилось всё сложнее.       - Я… я просила его не делать этого. Прости, - Ренар покинул её с час назад, обещая встретить завтра на рассвете; за всё время их связи наёмник так ни разу и не остался ночевать в доме покровителя своей возлюбленной – несмотря на весь цинизм, даже Демаре это казалось чересчур.       - За что?.. За то, что он моими усилиями не отправился летом к праотцам? За то, что похитил твоё сердце? Или за то, что увозит в свою чёртову Бретань мою душу? За что я должен простить его, любовь моя?! Впрочем, пустое… Прощаю, если это слово доставит тебе удовольствие.       Плясунья молчала, кусая нижнюю губку и опустив глаза. Ей было стыдно отчего-то. В первую секунду – страшно; но теперь, когда она поняла его муку и ясно увидела, что, несмотря на свою любовь, он не собирается чинить препятствий, жгучий стыд опалил девичье сердце.       - Ты любишь его? – зачем-то спросил Клод.       Тут же обругал себя последними словами: фраза эта прозвучала до ужаса жалко и фальшиво. К тому же, ответ был известен им обоим, а услышать его облечённым в слова значило испытать боль ещё более сильную, нежели он испытывал сейчас.       Но красавица ничего не сказала. Ей вдруг стало смертельно жаль этого одинокого, слабого пред ней человека, в течение почти трёх лет отчаянно жаждавшего её любви. Она чувствовала его терзания, но была благодарна за его готовность покориться судьбе и отпустить. А ещё ей хотелось в последний раз испытать свою власть над ним, заставить этого гордого и властного человека склонить главу. Жалость и злорадство причудливым образом смешались: Эсмеральда жалела своего мучителя, потому что покидала его навсегда; но она одновременно и жаждала воздать ему за все те страдания, которые испытала по его милости. И женское чутьё подсказало ей безошибочный способ утешить любящего мужчину так, чтобы причинить боль сильнее той, что он уже испытывал.       Оставив вопрос без ответа, девушка подошла к вперившему в неё взгляд Фролло. Когда её ручку потянулась, чтобы дотронуться до небритой щеки, тот испуганно отпрянул; в глазах его мелькнула паника.       - Что ты делаешь, - пробормотал бывший священник, уже зная ответ и предполагая результат подобного безрассудного поступка, но не имея сил противиться.       Пожав плечами и одарив его рассеянной полуулыбкой, Агнесса отвернулась и остановилась в шаге от постели. Клод всё понимал: и её чувства, и желание, и даже собственные боль и разочарование, которые усилятся завтра стократ, если только он поддастся секундному порыву. Всё это за несколько мгновений промелькнуло в его голове, а потом все мысли вылетели разом, потому что ноги сами шагнули к ней, а руки почти против воли обвили тонкий стан.       - Я люблю тебя, - горячо зашептал бывший священник в самое ухо, не позволяя плясунье развернуться и жадно лаская сквозь платье спелую грудь.       На секунду прелестнице стало стыдно за то, что она позволяет другому человеку, а не Ренару, которого любит, ласкать её. Но потом она с обидой вспомнила, что наёмник не захотел обвенчаться с ней здесь, в Италии, а, значит, она ничем ему не обязана. Хотя Эсмеральда старалась гнать от себя подобные мысли, всё же доводы Демаре о необходимости справить свадьбу в Сен-Мало недостаточно убедили её. Червь сомнения прочно поселился в сердце, принеся с собой затаённую обиду и недоверие. И теперь, этой ночью, она словно пыталась отомстить новому возлюбленному за неоправдавшиеся надежды.       - Я скучал по тебе… Господи, дитя, как же мне не хватало тебя все эти дни, - жадные большие ладони лихорадочно стягивали лёгкое домашнее платье, и дрожь возбуждения пробегала по девичьему телу.       Как бывало прежде, горячее нетерпение и жажда Фролло отозвались в его партнёрше сладким томлением и самолюбивым упоением победителя. Удовлетворённая улыбка тронула её губы, когда напряжённая плоть сквозь ткань коснулась ягодицы. Девушка вновь попыталась развернуться, и снова он не позволил ей. Тогда она завела руки за спину и коснулась груди и живота обнимавшего её любовника.       В ответ тот одной ладонью перехватил хрупкие запястья, а второй принялся поспешно развязывать тесёмки шоссов. Кое-как справившись с этой задачей, мужчина вновь прижался к обнажённой возлюбленной и, одной рукой лаская грудь, второй легко дотронулся до плоского животика и спустился ниже, скользнув меж бёдер. Эсмеральда протяжно выдохнула и погладила поросшие густыми, жёсткими волосами предплечья. Клод уткнулся губами в смуглую шею и с упоением вдыхал знакомый запах, почти позабыв о скором расставании и отдавшись мгновенно вспыхнувшей страсти.       Когда плясунья тихо застонала, а лоно её стало скользким от увлажнивших мужские пальцы соков, Фролло легко подтолкнул партнёршу к постели. Та послушно опустилась на локти, а коленями опёрлась о самый край матраца. Стоявшему позади неё любовнику открывалось в свете одинокой свечи самое соблазнительное зрелище, какое только можно себе представить: округлые ягодицы переходили в крутые бёдра, словно бы созданные для его больших ладоней; узкая талия; смуглая, гладкая спинка, выгнувшаяся для него; водопад иссиня-чёрных волос прикрывал точёную шейку и спускался на линялое покрывало.       Пальцами левой руки придерживая попку, правой он направил свою набухшую плоть. Агнесса тихо ахнула и стиснула одеяло. Клод облегчённо застонал и начал размеренно двигаться, обхватив пышные бёдра и насаживая на себя изящное тельце любовницы. Он завороженно наблюдал, как его плоть полностью скрывается в ней, чтобы через секунду выйти почти до самой головки и вновь войти в желанное тело. Осознание того, что он снова овладевает этой восхитительной девушкой, что он вновь, быть может, в последний раз, берёт её в их постели, туманило разум. Это было так восхитительно сладко и, одновременно, мучительно горько, что хотелось плакать и смеяться от счастья и отчаяния разом. А ещё хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Или никогда не начиналась. Но ни над тем, ни над другим он был не властен. Поэтому мужчина просто продолжал пронзать красавицу напряжённой плотью, не меняя темпа и едва ли думая о нараставшем наслаждении. Он прислушивался к её сбивавшемуся по временам дыханию, к прорывавшимся стонам, стараясь не думать ни о чём.       «Это конец, - пробилось сквозь окутавшую сознание пелену. – Пожалуйста, не уходи. Я люблю тебя, - думал Фролло, отрешённо следя, как раз за разом вторгается в неё его плоть. – Да, дитя, да. Тебе же нравится, я знаю. Тогда почему?..»       Усилием воли он попытался отогнать навязчивые мысли и сосредоточиться только на том, чтобы доставить удовольствие возлюбленной и не закончить раньше неё. Клод вспомнил, что в этой позе она никогда не достигала вершины наслаждения, и легко вышел из влажного лона; Эсмеральда протестующе застонала и кинула непонимающий взгляд через плечо на скидывающего рубашку мужчину. А в следующую секунду любовник уже опрокинул её на спину, закинул гибкие ножки на плечи и навалился сверху, вжимая в матрац и практически лишая возможности шевелиться. Войдя на всю глубину, он удовлетворённо отметил, как исказилось страстью красивое лицо, а губки приоткрылись, выпуская громкий стон.       Выбрав быстрый темп, Фролло трудился над своей прекрасной, юной партнёршей, пока та не вскрикнула, застонав от накрывшего удовольствия.       - Да, любовь моя, да, так и надо, - невнятно прошептал Клод, сдерживавший себя из последних сил.       После этого он позволил плясунье убрать с плеч уставшие ножки и начал с остервенением вонзаться в гладившую его по спине девушку, чувствуя приближение блаженного мига ослепительного насаждения.       Излившись со звериным стоном, мужчина замер на миг и, тяжело дыша, упал рядом с мокрой от пота Агнессой, притягивая её к себе и крепко прижимая к груди. На какое-то время оба замерли, приходя в себя и приводя в порядок мысли. А потом Эсмеральда пошевелилась, нежно коснулась щетинистой щеки и попыталась выскользнуть из объятий. Хотя сделать ей это не удалось, вялая попытка бегства вернула Фролло к реальности; боль запульсировала где-то в груди, разливаясь по телу вместе с бегущей от сердца кровью.       «Ты спала с ним?» - единственный вопрос крутился в разгорячённой голове и не давал покоя. Клод знал, что не должен спрашивать, но думать ни о чём другом не мог. Конечно, она скажет нет. Но он всё равно будет сомневаться, терзаться: а вдруг – да? А если да, то что это изменит? Ничего. А даже если нет, то совсем скоро всё равно будет да. И ему придётся жить с этой мыслью. Жить и знать, что тело его возлюбленной оскверняет другой мужчина, будь он проклят!.. Нет, нельзя об этом думать, нельзя! От одного только предположения хочется убить или умереть самому. Прочь, прочь бесполезную, бессильную и болезненную ревность. Сейчас она с ним, а не с подонком Демаре – остальное не имеет значения. Ах, если бы можно было заставить себя жить одним мигом и забыть и прошлое, и будущее…       - Зачем? – спросил Фролло в ответ на вторую попытку плясуньи вырваться из его объятий.       - Хочу одеться. И надо кое-что дособирать…       - Зачем ты отдалась мне?       Агнесса оставила попытки вывернуться из сжимавших её рук и затихла. Горячий румянец опалил щёки.       - Тебя забавляет это, не правда ли?.. Меня тебе не жалко, хорошо – я давно с этим примирился. А его? Его тебе тоже не жалко?.. Я бы с ума сошёл от ревности.       - А он мне не муж, чтобы запрещать! – запальчиво возразила девушка, хотя краска стыда стала ещё ярче.       - А. Вот оно что. Ещё один Феб де Шатопер, так ты думаешь. И всё-таки уходишь с ним, отомстив со мной за свою обиду. Что же с тобой стало, Эсмеральда?.. Это ведь не ты, ты никогда бы не предала свою любовь, дитя. Неужели ты разучилась верить?       - Поверю, когда мы обвенчаемся, - парировала та. – Он сам не захотел. Сказал, мы должны сначала испросить благословения у его отца. А ну как отец не благословит его на брак с простолюдинкой, выросшей без матери и не знающей имени отца?! Об этом он не думает… И что тогда станет со мной?       - Тогда зачем?.. – глупая надежда приподняла размозженную голову и шепнула: - Останься со мной. Я готов назвать тебя своей женой хоть завтра. Я хочу этого больше всего на свете, ты знаешь.       - Но я этого не хочу, - плясунья безжалостно наступила самонадеянной надежде на горло и без колебаний придушила. – Я сомневаюсь в Ренаре, но я люблю его.       - И говоришь об этом, лёжа в моей постели!.. – горько усмехнулся Клод. – Прежде у тебя была не слишком светлая голова, но зато огромное сердце. А теперь…       - В юности у людей есть сердце, но нет ума. С возрастом появляется разум, а вот сердце, по счастью, исчезает. Впрочем, я не собираюсь нарушать обетов, данных перед алтарём. Если, конечно, мы всё же дадим их однажды. Но, знаешь, я ведь не столько от обиды… Не явись ты сегодня, мне бы и в голову не пришло…       - Неужели в конце концов ты всё-таки пожалела меня?..       - Может быть. И, во всяком случае, я привыкла к тебе. Мы семь месяцев жили как муж с женой. Ты хороший человек, я теперь знаю это, хотя у тебя ужасный характер и абсолютно не сдержанный, властный нрав. Жить с тобой – чистое мучение; но ты никогда не предал бы меня, я знаю и ценю это.       - Я не «хороший человек». Я просто люблю тебя.       - Ты умный, образованный, - продолжала Агнесса, пропуская это замечание мимо ушей. – Ты многому научил меня, спасибо тебе. И именно ты на пару с Фебом сделали меня тем, кем я стала теперь. Может быть, уроки ваши были не самой гуманной школой, но чудом я всё-таки сумела их пережить; остальное теперь не имеет значения. Мне нравится быть той, кем я стала. Поверить не могу, что когда-то была романтической идиоткой и мечтала о свадьбе с мерзавцем и лицемером.       Тень ухмылки пробежала по лицу собеседника, когда он подумал о том, что о свадьбе с мерзавцем она по-прежнему мечтает, а вот лицемерия уже набралась сама. Но озвучивать эту мысль явно не стоило.       Фролло почувствовал приступ отвращения – не к ней, а к ситуации. Он любил эту женщину, а она лишь забавлялась; но она была в своём праве – праве сильного. Единственное же, что требовалось от него – держаться подальше, но он и этого не смог.       Вместо умиротворения, какое обычно накатывало на него после занятий любовью, мужчина ощутил какое-то гадкое, сосущее чувство, от которого хотелось сбежать в свой заваленный хламом, пыльный университетский кабинет, запереться на три замка, упасть в кресло и застыть так навечно. Не думать, не вспоминать, не ждать – раствориться в безвременье, точно каменный истукан. Клод резко разжал объятия, не заметив брошенного из-под густых чёрных ресниц удивлённого взгляда, и поднялся с постели.       - Ты уходишь? – не выдержала девушка, когда он, накинув рубаху, потянулся за шоссами.       Тишина. Даже говорить сейчас было выше его сил. Любое лишнее движение, любой звук мог разрушить ту видимую решимость и показное безразличие, единственной причиной которых был страх. Он боялся, что если только обернётся к ней, если произнесёт хоть слово, запрятанная до поры глубоко внутри мучительная боль вырвется из-под контроля и обернётся шквалом бессмысленной мольбы и жалких упрёков. Фролло уже знал, что не удержит её, и страшился только одного: показать больше слабости, чем он уже показал. Нужно было уходить, немедленно.       …Тонкие ручки нежно обвили его, легко скользнув под рубашку. Мужчина замер; тело напряглось так, словно он пытался в одиночку сдвинуть с места гружёную телегу. Забыв вдохнуть, он осторожно разжал девичьи объятия и сделал шаг в сторону; тонкий слух обострился так, что он услышал сквозь бьющуюся в висках кровь быстрый, взволнованный стук её сердца. В глазах на миг потемнело; от усилий удержаться на грани живот скрутило тошнотворным спазмом. Только бы она не решилась повторить свою попытку… Лишь бы обняла его ещё хоть раз!..       Эсмеральда не понимала, что происходит. Почему он отстраняется?.. Тот, кто любил её так мучительно и жадно, кто до сих пор любит – она не сомневалась в этом, – но всё-таки уходит. Ей стало интересно, насколько ещё сильна её власть над ним. Она хотела удержать его – не потому, что он вдруг стал важен, но потому, что реакция его изменилась. Плясунья не смогла бы чётко сформулировать причину своего поведения, однако мотивом её служили единственно любопытство и интерес. Да ещё, пожалуй, нежелание отпускать с цепи того, кого сама гнала прочь: точно не ведающий, что творит, мальчишка, она пинками отгоняла верного пса, нарочно не выпуская из рук поводка и как бы удивляясь, отчего это тот не уходит.       - Агнесса, зачем?.. – беспомощно прошептал Клод, когда та прильнула к его спине всем телом, лаская маленькими ладошками покрытую колечками коротких волос грудь.       Она не ответила, но сердце сладко заныло от этого обречённо-покорного голоса.       Лёгких касаний оказалось достаточно, чтобы похоть пробудилась с новой силой. Помноженное на страх скорого расставания, желание обладать стало почти мучительным.       Фролло больше не мог и не хотел противиться. Пусть потом ему будет больнее, но она предложила сама, он ничего не вымаливал – значит, нет ничего зазорного или унизительного в том, чтобы воспользоваться её предложением и в последний раз ощутить волнительную близость.       Развернувшись, обнял хрупкую фигурку и жадно прижался к пленительным устам в опьяняющем поцелуе, почувствовав, как невольная победная улыбка искривила её губы. Ну и пусть… Это уже не имело значения; ничего не имело значения.       Привычным движением руки властно огладили гладкий атлас спины. Чуть прикусив пухлую губку, мужчина шлёпнул по округлой ягодице, провёл ладонью вверх и сжал холмик груди. От накатившего вожделения мозг отказывался соображать.       Подхватив девушку на руки, он уложил её на смятую постель и, одним движением скинув рубашку, накрыл её своим телом. Припал к затвердевшему под его языком соску, неосознанно вслушиваясь в тихие вздохи. Нежно поцеловал животик; закинув на плечо гибкую ножку, также заскользил по ней устами, со смешанным чувством горечи и восхищения понимая, что шёлк её бедра нежнее, чем обветренная кожа его губ.       Когда маленькие пальчики коснулись его щеки, Клод переключил внимание на тонкую ручку, проложив дорожку из поцелуев от ладошки и запястья к округлому плечу. Добравшись до выгнувшейся для него шейки, приник губами к терпко пахнущей коже и по обыкновению прикусил.       - Не надо! – шепнула Эсмеральда, и Фролло словно молнией шарахнуло.       Конечно, не надо – вдруг он ненароком оставит следы, которые заметит её новый любовник!..       Отстранившись и тяжело дыша, мужчина сел на краю постели, чувствуя себя хуже, чем пять минут назад. Не имея сил подняться и проклиная собственную глупость и слабость, он ждал, когда чёрные искры перестанут выплясывать под закрытыми веками издевательский танец: не хватало ещё упасть в обморок напоследок.       - Не трогай! – угрожающе рыкнул он, почувствовав робкое касание пробежавших по плечу пальчиков, и, обернувшись, с силой перехватил запястье; расширенные зрачки сверкнули болезненной ненавистью, отразив огонь догорающей свечи.       - Ты не хочешь?.. – плясунья непроизвольно сжалась под этим почти позабытым горящим взором и попыталась вернуть реквизированную конечность – Клод не отпускал, продолжая сверлить её взглядом.       - Ты не хочешь. Тебя забавляет моя любовь. Тебе нравится смотреть на мои страдания. Тебе, маленькая ведьма, быть может, даже нравится, когда я груб и не сдержан. Отвечай!.. Нравится?!       Агнесса опустила глаза, почти жалея, что ввязалась в эту притягательную игру с огнём. Но остановиться уже не могла ни она, ни он.       - Молчишь… Весьма красноречивый ответ. Только мне этого не нужно, понимаешь?.. Пусть другой удовлетворяет твои развратные желания. Я искал любви, не жестокости.       - Правда? – тихо спросила та, поднимая огромные очи. – А когда отдавал меня под суд – тоже?.. Когда заставил меня покинуть Собор? Когда принудил разделить с тобой ложе – тогда, в Париже, больше года назад?! Чего ты искал?       - Любви, - смутившись, всё же твёрдым голосом ответил Фролло. – Я, быть может, – да нет, определённо! – ошибся в методах. Но я был монахом, ты помнишь? Я не знал, что мне делать. Я видел огонь; я летел на него, не разбирая дороги. Но я всегда искал лишь твоей любви – не ненависти и не страха. Сострадания и любви. Разве я недостаточно сделал, чтобы заслужить то и другое?       - Достаточно, - вздохнула красавица, успокаиваясь: она вновь почувствовала свою силу. – Вот только любовь нельзя заслужить. Это так не работает, Клод, понимаешь?.. Впрочем…       «Одну ночь любви и покоя ты, и правда, заслужил», - добавила она про себя и потянулась к помимо воли приоткрывшимся ей навстречу губам.       Потянув любовника обратно на постель, Эсмеральда устроилась сбоку. Фролло обречённо закрыл глаза: у него никогда не хватит сил противиться чарам этой девчонки, и уж точно не теперь, когда она сама льнёт к нему, точно ищущая ласки кошка.       Лёгкие поцелуи опускались на плечи, шею, грудь, живот… Мужская плоть снова восстала, пробуждённая скорее эмоциональным накалом, нежели этими невесомыми прикосновениями. Плясунья осторожно сжала её точёной ручкой и начала ласкать, а мужчина мысленно молил её не останавливаться и действовать более решительно, а не так бережно, будто в руках её хрупкий фарфор. Не выдержав, он накрыл её ладошку своей и сжал раза в три сильнее. На щеках Агнессы выступил яркий румянец, однако она не прекратила своих ласк, продолжив действовать так, как показал Клод. Прежде девушка никогда не решалась ни на что подобное, ограничиваясь почти случайными касаниями; но сейчас ей хотелось сделать что-то необычное, оставить в памяти этого человека неизгладимую картину их последней ночи.       Не прекращая ласкать твёрдую плоть, пальцы второй ладошки она переплела с пальцами партнёра, отчего тот громко выдохнул. Вновь поцеловала широкую грудь…       Фролло потянулся к желанному телу и нащупал меж податливыми бёдрами источник женского наслаждения. Поласкав увлажнившимися пальцами горячую жемчужину, он легко скользнул внутрь; возлюбленная тихо ахнула и сильнее сжала маленькой ручкой подрагивающую от нетерпения мужскую плоть. А когда Клод попытался привстать и уложить девушку на кровать, она легко удержала его, едва заметно улыбнулась и устроилась сверху.       Мужчина застонал, когда Эсмеральда опустилась на него и начала медленно двигаться. Она редко когда решалась брать инициативу на себя, предпочитая позволять Клоду действовать, как тому нравится. Но сейчас ей хотелось видеть, как меняются черты его лица под воздействием похоти, как похожее на тень муки выражение удовольствия кривит рот. Ей нравилось ощущать его ладони, то ласкающие её грудь, то помогающие ей двигаться и с силой насаживающие на жаждущую плоть.       Но вот любовник, опьянённый желанием, мечтая двигаться быстрее и яростнее, склонил её к себе, прижав к груди, и начал брать с отчаянной страстью в жажде заполнить любимую собой. Плясунья почувствовала, как наслаждение стремительно нарастает внизу живота, и сжала внутренние мышцы, стараясь обхватить пронзающую её плоть ещё туже. Через пару минут она сладко застонала, поспешно уткнувшись лицом во влажную от пота шею партнёра, и, не сумев сдержаться, вскрикнула.       Не выходя из неё, Фролло повернулся на бок, заставив Агнессу сделать то же самое, и продолжил двигаться. Поняв, что положение это не самое удобное, он быстро развернул только начавшую вновь подключаться к активным действиям девушку спиной к себе и, чуть отодвинувшись, вошёл в неё. Та в ответ застонала и, опершись на локти, выгнулась, позволяя мужчине входить на полную глубину. Он брал её неспешно, размеренно, стараясь продлить удовольствие. Наконец, навалившись сверху, подмял под себя; повозившись, подложил под живот подушку и, видимо, удовлетворившись результатом, начал действовать быстрее и агрессивнее, не пытаясь более сдерживаться. На пять минут из головы вылетели все мысли. Он просто пронзал это восхитительное тело, наслаждаясь открывавшимся зрелищем, и мечтал об избавлении от ставшего нестерпимым напряжения.       Когда мужчина с протяжным стоном излился в лоно любовницы, он почувствовал себя настолько опустошённым, что на какие-либо эмоции просто не оставалось сил. Упав рядом с Эсмеральдой и притянув её к себе, он устало поцеловал смуглое плечико. Кое-как расправив скомканное одеяло, укрыл их и, ревниво прижав к груди своё сокровище, почти сразу задремал. Сквозь сон он чувствовал, как ворочается плясунья, даже слышал, что она спросила о чём-то шёпотом, но не разобрал, что именно, а вынырнуть из сладкой дрёмы, чтобы переспросить, не захотел. Вскоре сон окончательно победил, и на несколько восхитительных часов глупая и несправедливая реальность отступила, бормоча фальшивые извинения, и одновременно угрожая вернуться с рассветом.       …Клод проснулся, услышав, как шуршит плащ Агнессы. Она озабоченно оглядывала пару полупустых дорожных сумок, пытаясь сообразить, не забыла ли чего.       Фролло не шевелился и глядел на неё сквозь полуприкрытые веки. Он понимал, что ничего не может сделать – только смотреть. Если выдаст себя, пошевелится, тогда… Он не знал, что будет тогда, но мог предположить свою слабость, бесполезные мольбы, глупые, пустые слова… Осознание собственного бессилия заставляло сохранять неподвижность и притворяться спящим, украдкой наблюдая за завершающей сборы девушкой.       Он ничего пока не чувствовал – не позволял себе чувствовать, – сосредоточившись на плавных движениях танцовщицы. Она, очевидно, не хотела, чтобы Ренар входил в дом, а потому спешила собраться и выйти навстречу до того, как наёмник постучит в дверь. В последний раз оглядев скромные пожитки, Эсмеральда оправила одежду, покрепче зашнуровала плащ, взяла в руки сумки – и обернулась. Их взгляды встретились.       Мужчина замер, забыв, как дышать. И в её взоре, виноватом, пристыженном, чуть испуганном и молящем о прощении, прочёл отражение собственного страха, боли и обречённого одиночества. Он ничего не сказал, равно как и она; лишь нашёл в себе силы вымученно кивнуть. Плясунья ответила тем же. Медленно отвернулась; потом вдруг резко снова взглянула на него и сделала два шага вперёд. Но в следующее мгновение, будто передумав, решительно бросилась к двери. Громкий хлопок возвестил о её уходе. Ещё какое-то время Клод не шевелился, стискивая в кулаках одеяло, и глядел в равнодушный к его страданиям потолок, скупо освещённый предрассветными лучами. А потом накатило осознание, что теперь ему нужно как-то жить дальше. Без неё.       Поднявшись, Фролло механически оделся и подошёл к столу. Бездумно огляделся. Покрутил в руке нож, взвесил на ладони и положил на место. Сделал пару кругов по комнате; не меняясь в лице, на котором словно застыла маска тупого безразличия, ударил кулаком по стене. Ещё и ещё. Боль не принесла ни капли облегчения. Рассеянно оглядев пострадавшую конечность, мужчина снова покрутил в руках нож, не понимая, что собирается с ним делать. За окном совсем рассвело, нужно было возвращаться в университет. К жизни.       Вместо этого Клод повалился на колени и зарыдал. Безудержно, в голос, точно малое дитя. Обняв себя руками, он сидел на полу и, задыхаясь, ревел, будто раненый зверь. Когда слёзы иссякли, принеся облегчения ровно столько же, сколько боль в кулаке, он продолжал сидеть в той же позе, тяжело втягивая воздух открытым ртом, сквозь который то и дело прорывались придушенные всхлипы. В голове бесился ураган бессвязных мыслей, разрозненных воспоминаний и неясных образов, но все они сводились к одному: конец. Она ушла. Навсегда.       Это оказалось даже больнее, чем тогда, год назад, когда он смотрел ей вслед, стоя в темноте под дождём на улице Тиршап. Тогда он знал её всего только ночь, и не успел настроить слишком много воздушных замков. А ещё тогда она уходила во Двор чудес с матерью, а не бежала на окраину другой страны с возлюбленным.       Фролло тяжело выдохнул. Соскрёб с пола остатки себя и, зачерпнув из бадьи воды, умылся. Он пока не понимал в точности, как будет справляться с невыносимой мыслью, но твёрдо знал, что справляться всё-таки как-то нужно. Закутавшись в плащ и надвинув на лицо плотный капюшон, мужчина покинул опостылевший дом и отправился в Павийский университет. Он очень надеялся, что у Христиана Розенкрейца осталась пара пузырьков успокоительного отвара. Или мгновенного, не слишком болезненного яда. На самом деле, яда даже лучше…       ***       - Что ж, мэтр, вот и настала нам пора прощаться, - Леонардо улыбнулся своей открытой, обаятельной улыбкой, чуть склонив голову. – Но вы решительно отказываетесь остаться в Милане?.. Думаю, герцог сумел бы подыскать для вас подходящее местечко, а я с большим удовольствием, опираясь на ваши теоретические знания, расширял бы свои практические. Мы с вами немного похожи, Клод: хотя вы и француз, но есть в вас итальянская страстность и увлечённость.       - Может быть, - собеседник склонил голову, и тень болезненной улыбки пробежала по его лицу.       - Ну вот, опять эта ваша неизменная томность, - рассмеялся маэстро. – Но стоит вам встать рядом со мной с ланцетом в руках, и её как рукой снимает. Вас легко увлечь, мэтр, и мне это положительно нравится. Я люблю людей нашего с вами склада. Но, полагаю, ваш спутник, этот Розенкрейц, увлёк вас больше, раз вы едете с ним?..       - Христиан… Я нужен ему. Увы, я не впишу своё имя в историю рядом с вашим, Леонардо.       - Очень жаль, - хмыкнул тот, не отказываясь от лестной похвалы: он понимал свой гений; не кичился им и не особенно интересовался, но принимал как данность и не отличался излишней скромностью. – Так вы, стало быть, направляетесь в Саксонию?       - Да, в те края, - Фролло неопределённо пожал плечом.       - Надолго? Не хотите вернуться, когда сопроводите старого немца на родину?.. Что за жизнь вас здесь ждёт, м! Днём будете заниматься какой-нибудь чепухой, а ночью вы – вскрывать, а я – зарисовывать. Расскажете, как оно должно быть в теории, и вместе посмотрим, что там у нас с практикой. Издадим анатомический трактат – я вам уже показывал наброски к нему. С меня иллюстрации, с вас – теоретическая база. Не могу же я, в самом деле, писать медицинский трактам на своём скверном итальянском!.. Здесь нужна латынь, друг мой, и светлый ум. Впишите своё имя в историю рядом с моим. Не хотите?       - Очень хочу. Но, боюсь, это невозможно, маэстро. Думается мне, после путешествия по Германии я вернусь на родину, во Францию.       - Соскучились по Парижу? Понимаю, хотя сам ни минуты не жалел о покинутой Флоренции.       - Едва ли я заеду в Париж… Меня с этим городом не связывает ничего, кроме ленного владения в жалкие пару десятков домиков. Нет, я отправлюсь севернее, к Ла-Маншу.       - Уж не собираетесь ли вы на острова, в суровую Британию? – удивился да Винчи.       - Упаси Боже, - открестился Клод. – Нет, я думал съездить в Бретань. Говорят, морской воздух полезен, а я ведь уже не мальчик – пора подумать о здоровье.       - Ох, не там вы ищете здоровье, мэтр де Молендино! Ведь в Бретани холодно, ветра… То ли дело здесь, в цветущем, солнечном Милане. Впрочем, дело ваше. Мне чрезвычайно приятно было поработать с вами. Хотя, конечно, досадно, что вы задержались на какие-то жалкие пару дюжин дней… О, это, кажется, за вами. Хорошее утро, господин Розенкрейц!       - Доброго дня, маэстро Леонардо. Рад вас видеть в добром здравии и ещё раз благодарю за гостеприимство.       - О, за это вам стоит сказать спасибо герцогу Бари, а вовсе не мне.       - Без вашей протекции едва ли нас разместили бы с таким комфортом. А без вашей неугомонной жажды деятельности и влияния вашей пламенной натуры едва ли мой ученик выглядел бы сейчас вновь живым человеком.       Леонардо ухмыльнулся и, огладив бородку, бросил насмешливый и весёлый взгляд на Фролло, на лице которого выступила краска, что не укрылось от взгляда художника.       - Что ж, вам предстоит неблизкий путь, господа. А мне предстоит много работы: сегодня, завтра, и ещё много лет. Не смею вас задерживать. Счастливой дороги!       - До свидания, маэстро! И да пребудет с вами Господь, - отозвался Клод.       - Прощайте, прощайте! – вторил Христиан.       Да Винчи вернулся в мастерскую. А Клод помог магистру Ордена розенкрейцев забраться в нанятый экипаж и запрыгнул следом за ним. Понукаемые кучером, лошади зарысили в сторону городских ворот.