Море внутри меня

      Нарэ приезжает в это место совершенно случайно. После разговора с Мюге её разум отказал, и тело совершало действия на автопилоте. Вот уже знакомый поворот, и машина выруливает с основной дороги к озеру. Нарэ выскакивает из машины и бежит к воде. Она перепрыгивает через каменную кладку, на которой когда-то сидели они с Гедизом. Она идет по влажной траве, пачкая обувь и платье, но ей плевать. Она спускается к самой воде, садится на корточки и окунает руки воду. Весна уже заканчивалась, но вода была еще немного прохладной. Нарэ вытирает лицо мокрыми руками, наслаждаясь освежающими каплями, бегущими вниз по лицу и шее. Становится чуть легче дышать. В голове все еще звенят слова Мюге.       «Ты счастлива замужем. У вас с Санджаром образцовая семья».       Нарэ снова окунает руки и вытирает лицо. Она поднимается и возвращается к каменному заборчику, отгораживавшему озеро от остального мира. Нарэ садится на камень, прогретый солнцем, и устремляет взор к воде. Кристально-голубое небо отражалось на водной глади, оповещая о скором лете. Это место дышало спокойствием. В этом месте она открывала душу Гедизу. Рассказывала ему о боли, что так давно жила внутри неё, делилась своими страхами и печалью. После разговоров с Гедизом всегда становилось легче. Он слушал её внимательно, не задавал лишних вопросов, а его теплые карие глаза всегда были полны понимания и доброты. Он позволял ей выплеснуть свои мысли, рассказать о том, что не давало ей спать по ночам. А сейчас она была совсем одна.       Озеро сегодня было безмятежным. Даже ветер не дул, только бы не вызвать рябь на его гладкой поверхности. Сменялся только узор из облаков, медленно проплывающих по небу, отраженным в воде. Нарэ отчаянно завидует озеру. Внутри неё тоже не было ни ряби, ни ветерка. Внутри нее не было вообще ничего. Болотце внутри неё было безмолвным, мертвым. Потому что она сдалась. Внезапно в голове всплывает воспоминание о том, как она дерзким шагом уходила отсюда со словами «Я иду искать работу!». Это было как раз после того разговора с Гедизом, когда Нарэ пообещала самой себе больше никогда не оставлять свою дочь.       Нарэ не сдерживает смешок. Потом еще один. Еще и еще. И вот она уже хохочет, не в силах остановиться. Она смеется над своей наивностью, над своей глупостью. Смех хриплыми смешками вырывается из неё, живот начинает покалывать от смеха. На глазах выступают слезы. Нарэ тянется пальцами к щекам, чтобы вытереть их. Она прекращает смеяться так же неожиданно, как и начала. Нарэ замолкает, глядя на мокрые кончики пальцев и слезы, поблескивающие на солнце. Плотину, за которой она так долго держала слезы, прорывает. Она рыдает, не сдерживаясь. Сейчас рядом нет ни Мелек, ни Санджара, от которых пришлось бы прятаться. Нарэ ревет, до боли впившись ногтями в нежную кожу ладоней. Она ничего не видит перед собой из-за застилавших глаза слез, лишь смазанные очертания молчаливого озера, покой которого нарушали её громкие всхлипы.       Нарэ сжимает кулаки, последний раз больно впиваясь ногтями, и заставляет себя умолкнуть. Её дыхание мелкое и частое. От плача болит голова. Нарэ вытирает лицо рукавом платья и цепляется взглядом за красные полумесяцы, оставленные на коже. Она заставляет себя отвести глаза от этого, чтобы не расплакаться вновь. Ей кажется, что её избили. Каждая клеточка её тела болела. Не физически, а морально. Она истощена. Внутри неё была пустота. Пугающая, черная, вязкая. Нарэ вот-вот утонет в этой мерзкой жиже. Болото затянет её, накроет её с головой, и Нарэ Челеби останется навсегда погребена. Погребена под обломками горы, за которой хотела спрятаться. Погребена под последствиями своих неправильных решений. И никто не протянет ей руки, чтобы вытащить её. Кроме дочери никто не сможет удерживать её от очередного падения. У пестрой птицы больше не было крыльев, от них остались только кровавые ошметки да подранные перья, которых с каждым днем становилось все меньше. Когда-то любимый Санджар со всей старательностью выдирал пёрышки одно за другим, лишая её возможности улететь. Прутья её клетки были слишком прочными, расстояние между ними — слишком узким. А край пропасти был все ближе и ближе. Её маленький птенчик, её ангел Мелек была слишком мала. Её крылышки не удержат маму, они сломаются от тяжести того груза, который Нарэ сама на себя взвалила.       Был еще один человек, который мог бы её спасти. Но он сейчас был далеко. — Нарэ, пожалуйста, не лги мне. Это ведь я, Гедиз. Тот Гедиз, которому ты могла доверить все. Ничего не изменилось. Я помогу тебе. Ты только скажи.       Нарэ вспоминает слова, которые Гедиз сказал ей в последнюю встречу. Вспоминает, как сильно ей хотелось сдаться и рассказать все, что было на душе. Рассказать про мерзкую трясину, что все сильнее разрасталась внутри неё, опутывая её сердце липкой паутиной, признаться в том, что она совершила огромную ошибку, выбрав глупую легенду вместо реальной жизни, отпустить себя и броситься в его объятья, чтобы почувствовать тепло другого человека и позволить ему растопить лед в венах. — Но что же ты тогда сделала? — шепотом спрашивает Нарэ в пустоту. — Ты выплюнула ему в лицо свою гадкую ложь и уехала, даже не оглянувшись, госпожа Нарэ. Отвергла единственного человека, который хотел тебя спасти. Ради чего?!       Нарэ встает ногами на камень и раскидывает руки, словно желая обнять озеро. — Знаете, почему пестрая птица отказалась от помощи? — кричит она, подняв лицо к небу. Она знает, что выглядит как сумасшедшая, но ей наплевать. — Чтобы доказать самой себе, что она не могла так ужасно ошибиться! Чтобы не признаваться в том, что девять лет боли ничему её не научили, ведь она так и осталась той наивной птичкой, желавшей свить гнездо на самой большой скале! Пестрая птица не захотела признаваться в своей слабости!       У Нарэ болит горло от крика. После плача эта боль ощущается еще острее. Ей хочется сломать что-то, дать выйти своему отчаянию наружу. Но вокруг только камни, деревья да земля. Болотце внутри неё начинает подавать признаки жизни. Затянутая трясиной поверхность внезапно оживает, встревоженная ураганом чувств, накрывшим Нарэ. Гнев, сожаление, отчаяние, безысходность. Все это смешивается в огненный коктейль, который производит эффект разорвавшейся бомбы. Вода внутри неё шипит, соприкасаясь с этим клубком чувств. Нарэ кажется, что она не сможет удержать все это внутри себя. Она позволяет себе крошечную улыбку, радуясь тому, что мертвая пустота внутри неё ненадолго отступила.       Её отрезвляет трель мобильного телефона. На экране высвечивается «Санджар». Одно имя, которое раньше могло поднять её к небесам, теперь опускало её на самое дно ада. Одно чертово слово заставляет все внутри неё утихнуть. Вязкая поверхность болота снова становится непроницаемой, обволакивая её сердце толстым слоем, через который не могли пробиться ни тепло, ни солнечный свет. Нарэ нажимает на «принять» и подносит телефон к уху. — Нарэ, где ты?       Нарэ вздрагивает от громкого голоса Санджара. По всему телу проходят холодные мурашки, заставляя её мелко дрожать. Ей на секунду хочется навсегда остаться здесь, не возвращаться в тот особняк. — Я была у Мюге. Скоро приеду. — Я жду.       Было что-то зловещее в этом «я жду». Нарэ медленно идет к машине, будто это могло оттянуть возвращение в дом. Она плетется по дороге с минимально допустимой скоростью, перебирая в голове варианты дальнейшего развития событий. Если ей повезет, то она отделается уже привычной истерикой Санджара, который быстро остынет и снова примется приносить неискренние извинения. Если же не повезет, то ссора будет громкой и крупной. До особняка остается совсем немного. Нарэ подъезжает к воротам и паркуется. Она почему-то снова нервничает. Её бьет крупная дрожь. Связка ключей в руках кажется невероятно тяжелой. Во дворе её встречает Каврук. Она передает ему ключи. Тот смотрит на неё своим взглядом исподлобья, будто пытаясь прочитать то, что творится внутри неё. — Эфе очень зол, пестрая птица. Ему не нравится, что ты была в доме Ишиклы, — предупреждает её Каврук. — Как будто ему вообще нравится то, что люди вокруг него могут совершать действия без его разрешения, — с неожиданно злобной усмешкой бросает ему Нарэ, направляясь к двери.       Она заходит в дом, сбрасывает грязные ботинки и стягивает кардиган, запачканный следами травы и прибрежного песка. Заслышав скрип двери, к ней навстречу тут же выбежала вся женская часть дома. Халисе, Эльван, Зехра, даже несносная Гюльсие. Эльван и Зехра смотрели на неё с плохо скрываемым осуждением, взгляд Халисе был полон презрения и неприкрытого недовольства, а Гюльсие странно улыбалась в ожидании того, что последует дальше. — С каких пор меня принято встречать целым домом? — спрашивает Нарэ, глядя на них всех. — Бесстыжая, — выплевывает Халисе, брезгливо поморщившись от неприглядного вида невестки. — Мало того, что без разрешения мужа отправилась в дом этой семейки, так еще и вернулась в таком неподобающем виде. Ты собрала на свои ботинки и одежду всю грязь Муглы? — Боюсь, всей моей одежды не хватит, чтобы собрать всю грязь Муглы, госпожа Халисе, — отвечает Нарэ, наблюдая за тем, как меняются лица женщин. Конечно же, она говорила о грязи не буквально. Она говорила о грязи, что царила в сердцах и умах жителей этой непросвещённой местности. О той грязи, что постепенно затопляла её изнутри. Нарэ обрывает этот поток мыслей и снова смотрит на свекровь, которая могла лишь стоять с открытым от удивления ртом. — А теперь я хочу увидеть свою дочь.       Нарэ проходит мимо них и спускается вниз. Мелек нашлась в гостиной. Она снова рисовала что-то тем набором, что подарил ей Гедиз. Сердце Нарэ наполняется любовью к её невинной малышке. Мелек отвлекается на звук шагов. Заметив мать, она тут же оставляет карандаши и бежит в её сторону. Нарэ с готовностью раскрывает объятья. От сладкого запаха дочери и ощущения её мягких пушистых волос на щеках Нарэ становится тепло и уютно. Мелек всегда заставляла её чувствовать себя живой.  — Мамочка, где ты была? — спрашивает ребенок, немного отстранившись. — Я была у Мюге. Мы с ней просто поговорили, - отвечает Нарэ.       Мелек хочет сказать что-то еще, но Нарэ замечает тень и поднимает взгляд. Санджар возвышается над ними, как скала. Как когда-то мечтала Нарэ. Но сейчас единственным желанием Нарэ было убежать, скрыться от этой тяжелой скалы с острыми уступами, готовыми поранить неосторожную пташку. Глаза Санджара наполнены раздражением. Нарэ вздыхает и встает. Глядя на Санджара, нависшего над ней со всех сторон, Нарэ как никогда четко понимает, как чувствует себя зверь, пойманный в ловушку. Санджара слишком много, он подавляет её, он окружает её своей удушающей силой, он не дает ей свободно вздохнуть. Пальцы Нарэ непроизвольно тянутся к горлу, будто от этого станет легче.       Санджар без слов берет её за запястье и тянет в сторону их спальни. Нарэ с трудом поспевает за его огромными шагами. Рука ноет от того, как сильно сжимал её мужчина.       «Неужели снова синяк будет?» — Нарэ удивляется тому, насколько безразличной была эта мысль.       Ей снова хочется расхохотаться от абсурдности ситуации. Санджар буквально вталкивает её в комнату и закрывает дверь на замок. Нарэ должна была испугаться, ведь именно так её однажды закрыл в комнате Акын в тот ужасный день. Но сейчас она чувствовала лишь горькое сожаление. Ведь Санджар знал про её фобию, знал, как ей было страшно находиться в закрытом помещении. Но он в очередной раз выбрал себя, своё самолюбие и мужскую гордость. Санджар разворачивается и подходит к ней. — Зачем ты ездила к нему в дом? — спрашивает Санджар. — К кому? — Нарэ на несколько секунд задумывается, о ком говорит её муж. — Не притворяйся, будто не понимаешь, Нарэ! — Санджар повышает голос и подходит еще ближе. Нарэ еле сдерживается от того, чтобы не попятиться назад. — Зачем ты туда поехала?       Нарэ словно со стороны наблюдает за собой и своим мужем. Глаза Санджара горят гневом, ноздри раздуты, руки сжаты в кулаки. А Нарэ такая маленькая и беззащитная рядом с ним, что становится страшно. Нарэ лишь спустя минуту понимает, о ком говорит Санджар. Он говорит о Гедизе. — Почему в итоге все сводится к Гедизу? — мелькает в голове мысль, но Нарэ не успевает за нее схватиться, потому что Санджар хватает её за плечи. — Нарэ, отвечай! — приказным тоном выдает Санджар, легонько встряхнув её. — Я ездила к Мюге! — Нарэ не сдерживает раздражения, вызванного поведением Санджара. Она радуется этому раздражению. Оно пробуждает её мертвое болотце внутри. — Может, ты и забыл о правилах приличия, но с таким событием, как приближающаяся свадьба, людей в цивилизованном обществе принято поздравлять! — Снова намекаешь на то, что во мне недостаточно воспитания для твоего уровня, дочь посла? — на лице Санджара появляется противная усмешка. Он внезапно отпускает её и отходит на шаг. — Вспомнила, как Гедиз и его несносная девчонка попрекали меня тем, что я не в Стамбуле вырос, и решила последовать их примеру? — Что ты несешь, Санджар? — ошеломленно спрашивает Нарэ, которая даже не подразумевала этого. На секунду в голове мелькает сцена, где Дениз с язвительной ухмылкой отчитывала её мужа за его недопустимое поведение. Губы Нарэ непроизвольно растягиваются в крошечной улыбке. Она находит взглядом глаза Санджара и позволяет ему увидеть эту улыбку. — Хотя, признаюсь, в чем-то Дениз была права. Тебе действительно не хватает такта. — Ты еще и защищаешь эту мерзавку?       Санджар широко раскрытыми глазами рассматривает Нарэ, будто он впервые в жизни увидел её. Будто никогда и не знал. — А ведь он правда никогда меня не знал, — думает Нарэ, разглядывая мужа. — Стоило ей один раз указать на твой промах, так она сразу стала мерзавкой? Не думала, что тебя так легко задеть, Санджар.       Нарэ понимает, что играет с огнем, но ей становится плевать. Вода внутри неё закипает от гнева и раздражения, которые в ней пробудил Санджар. — Она не просто мерзавка, а маленькая шлюха Гедиза, — вырываются изо рта Санджара страшные слова.       Мужчина на секунду замирает, будто не веря в то, что только что сказал. Нарэ морщится от этих грязных слов, выброшенных Санджаром в воздух. — Санджар, ты слышишь себя? — спрашивает Нарэ. — Как ты смеешь бросаться подобными заявлениями? — А разве он не сделал то же самое с тобой? Разве не он не поверил тебе в ту ночь, разве не он заклеймил тебя как падшую женщину, развлекавшуюся со всеми мужчинами подряд? — задает резонные вопросы внутренний голос.       Эти вопросы тревожат её застывшее болотце еще больше. Каждый такой вопрос, каждая секунда, которую Нарэ позволила провести себе в ярости и гневе, каждое острое слово, брошенное в адрес мужа, как греческий огонь пожирало склизкую трясину на поверхности воды, сжигая её и освобождая воду от грязи и ила. Нарэ нравилось это ощущение. Она впервые за долгое время чувствовала себя живой.       Санджар подходит к ней. Нарэ уже не так страшно смотреть на него снизу вверх. Да, Санджар был скалой. Но и у пестрой птицы все еще оставались крылья. Они были разодраны в кровь, перья тут и там были вырваны с корнем, но в Нарэ появилась крошечная надежда на то, что эти крылья помогут ей улететь. — А разве я говорю неправду? — неожиданно вкрадчивым голосом спрашивает Санджар. — Думаешь, эта девчонка просто так его защищала? Ах, дочь посла, вроде бы выросла в прогрессивной Европе, а таких вещей не знаешь, — Санджар фальшиво смеется. — Руку даю на отсечение, что эта малолетка согревает Гедизу постель из-за его денег. Бедняжка Гедиз никому не нужен, только его богатство. Вот девчонка и отрабатывает.       Желчь поднимается вверх по горлу, заставляя Нарэ тяжело сглотнуть горечь. Ей противно от слов Санджара. Они грязные, они мерзкие, от них на коже словно остается маслянистая пленка, от которой нельзя было отмыться. Ей даже не хочется ничего говорить. Если она попытается переубедить его, станет оправдывать Гедиза, то это будет означать, что она признает, что в словах Санджара есть правда. Она не имела на это права. Если она заговорит об этом, то позволит этой грязи пристать и к Гедизу. А Гедиз был последним человеком на земле, которого можно было бы обвинить в чем-то столь омерзительном. Поэтому Нарэ просто меняет тему. — Ты говорил мне, чтобы я лучше изучила традиции турецкого народа. Помнишь, Санджар? — тихо спрашивает Нарэ. — Что? — Санджар явно не ожидал такого вопроса. — Мюге рассказала мне про ночь хны. Попросила нанести её ей на руки. Сказала, что по традиции это делает женщина, которая счастлива в браке. Представляешь, Санджар? — Нарэ усмехается, снова поражаясь тому, что Мюге выбрала именно её. — Мол, я счастлива в браке, у меня богатый муж, большой красивый дом и крепкая дружная семья. И если это сделаю я, то у Мюге будет такой же счастливый брак. — Разве она не права? — Санджар внезапно обхватывает её лицо своими большими ладонями и оставляет быстрый поцелуй на её щеке. — Наша любовь — это легенда, дочь посла. О нас при жизни написали сказания и песни. Наша дочь — самый прекрасный ребенок на свете. А большая семья — это самое бесценное сокровище, о котором можно мечтать в жизни. Я люблю тебя больше жизни, я готов умереть ради тебя. Конечно же Мюге мечтает о подобной любви. Особенно после того, как она ошиблась в выборе мужчины в прошлый раз.       Нарэ смотрит в лицо мужа. На последних словах его губы снова складываются в злую ухмылку. Как будто бы его забавляло то, что Акын сделал с Мюге. В этот раз Нарэ не дает себя обмануть красивыми словами и сказками, не тает под теплыми прикосновениями мозолистых пальцев. — А знаешь, что я подумала, когда Мюге мне это предложила? — спрашивает Нарэ, убирая руки Санджара от своего лица. — Что предпочту отрубить себе руки, только бы не обрекать Мюге своей помощью на жизнь, подобную моей. Вот о чем я подумала, Санджар Эфе.       Нарэ заставляет себя смотреть мужу прямо в глаза. Санджар выглядит так, будто его окатили ледяной водой. Глаза широко раскрыты, рот раскрыт в удивлении, тело застыло. Внутри Нарэ все замирает. Она понимает, что бросила вызов Санджару. Маленькая израненная пташка бросила вызов могучему орлу, который мог разорвать её своими острыми когтями за несколько секунд. Но ей почему-то не было страшно. В ней проснулась неожиданная храбрость. Эту храбрость ей давало болотце внутри, которое потихоньку превращалось в море. В то море, которое она сохранила в своей памяти. Это была храбрость зверя, пойманного в ловушку и готового сражаться за жизнь до последней капли крови. Рука Санджара, неожиданно и крепко вцепившаяся в её руку, заставляет её вздрогнуть. Санджар сильно сжимает её запястье и поднимает руку так, чтобы она оказалась на уровне её глаз. Он приближает свое лицо к её. Нарэ отчетливо видит неконтролируемую ярость в их глубине. — Ну уж нет, дочь посла. — Санджар широко улыбается, и от этой улыбки все внутренности Нарэ съеживаются в страхе. — Нельзя отрубать себе руки. Знаешь, почему? — мужчина трясет их сцепленными руками. — Потому что твоя рука всегда будет держать мою руку. А моя рука — твою. Я не отпущу тебя, Нарэ. Мы связаны навсегда, с того самого дня, как я впервые увидел тебя на пляже. — Кто сказал, что я тебя не отпущу? — спрашивает Нарэ, пытаясь вырвать руку из хватки. Санджар только сильнее сжимает запястье, заставляя Нарэ зашипеть от боли. Но Санджар не обращает на это внимания. — Я сказал, госпожа Нарэ. — А если я все же отпущу тебя? — не унимается Нарэ, сдерживая слезы.       Санджар ослабляет хватку, притягивая Нарэ ближе к себе. Между их лицами остается всего пара сантиметров. — Тогда пестрой птице придется попрощаться со своим птенчиком, дочь посла. Я никогда не отдам тебе Мелек.       Санджар произносит последние слова ей почти в губы, а после притягивает её лицо к себе и целует в лоб. Мужчина внезапно отпускает её, и Нарэ еле успевает опереться на кровать той рукой, которую только что сжимал Санджар. Запястье стреляет острой болью. Санджар выходит из комнаты, ни разу не оглянувшись. Слова Санджара обрушились на Нарэ как скала. Обломки камней разбрызгивают её только-только просыпающееся от сна море, заставляя мысли разбегаться в разные стороны. Мысль о том, чтобы потерять Мелек, замораживает её, превращая разлетающиеся внутри неё капли в острые осколки льда, впивающиеся в сердце и легкие. Санджар Эфе не был гордым благородным орлом. Сейчас в глазах Нарэ он был хитрым, мерзким стервятником, кружащим над остатками её гордости и силы, готовым в любой момент ринуться стрелой вниз, чтобы окончательно добить её. Пестрая пташка не сможет сражаться со злым стервятником. Она проиграет. Но потревоженное, зарождающееся море внутри неё не хотело смиряться. Нарэ поднимает руку и смотрит на отпечатки пальцев мужа, оставшиеся на тонкой коже запястья. Она смотрит, запоминая стремительно краснеющую кожу, очертания, боль, которой отзывалась рука при малейшем движении. Море внутри бьётся об обломки скалы, не желая сдаваться. «Лучше умереть в борьбе за жизнь, чем исчезнуть, сдавшись на милость злому року», — мелькает в голове мысль, которая почему-то снова звучит голосом Гедиза.       На лице Нарэ появляется маленькая неуверенная улыбка.